Ахилла

Предисловие редакции:

Это интервью прислал в нашу редакцию знакомый священник.

Как рассказал автор, его знакомые стали волонтерами и взяли на каникулы девочку-подростка из детского дома. Попутно выяснилось, что она 6 лет жила в приюте при Покровском Хотьковом женском монастыре. Священник встретился с девочкой и записал нижеследующее интервью. По понятным причинам мы не можем открыть имена ни этого клирика, ни девочки, с которой он побеседовал.

***

— Когда ты попала в приют?

— В 5 лет.

— При каких обстоятельствах?

— Я жила тогда рядом с этим монастырем, поэтому кинули меня туда. Опека забрала от мамы [у матери были проблемы с алкоголем — прим. ред.] и передала в монастырь. В монастыре я была с братом, но он жил в другом месте.

На сайте Покровского монастыря есть раздел «Детский пансион», приведем некоторые цитаты:

«В 2000-м году по благословению Святейшего Патриарха Алексия II и согласия главы администрации района при Покровском Хотькове монастыре был открыт Православный детский пансион для девочек. Таким образом, было положено начало возрождения монастырской традиции попечения о детях с трудной судьбой.

Выходя из неблагополучной социальной среды, дети сохраняют свои недобрые навыки, которые требуют особого внимания для их искоренения. Часто девочки, будучи еще совсем маленькими, оказываются уже знакомы с пороками взрослой безнравственной жизни, с ее тайными сторонами в самом неприглядном и циничном виде. Как стереть эти нечистые впечатления из их памяти? Как восстановить разлаженную психику ребенка? Как отучить лгать, воровать, сквернословить? Возникает множество подобных вопросов. Психологи нам отвечают — это невозможно сделать без опоры на традиционную этику страны, ее духовное и культурное наследие, то есть родовую память ребенка, весь уклад жизни которого выпал из гармоничного строя столетиями отлаженной жизни наших предков.

Мы убеждены, что самое главное в развитии ребенка, как физическом, так и интеллектуальном, — это устроение гармоничной внутренней духовной жизни, которая освобождает ребенка от возможных конфликтов и предохраняет его от безрадостного и бессмысленного существования. Это возможно, если научить его употреблять силы души и тела служению высшим идеалам и ценностям, а не угождению своим слабостям. Нашим детям, мы можем сказать, привиты навыки анализа своих поступков и построения исповеди. Исповедь — это один из самых действенных методов воспитания, и он принадлежит Богу. По словам пастырей Церкви — над причащающимися детьми не имеет силы даже закон плохой наследственности.

(..) В монастырском пансионе девочки обучаются по программе общеобразовательной школы, под руководством сестер они занимаются рукоделием, швейным делом, рисованием, учатся выполнять несложные трудовые послушания, приобщаются к традициям нашего православного Отечества.

Но больше всего наши девочки любят петь. (..) Через музыкальные постановки они передают людям добрые поучения, в которых славится наша Святая Русь, христианские добродетели, утверждается красота, мир и любовь.

Главная направленность воспитания в пансионе отражается и на музыкальном репертуаре, который исполняют девочки, — это духовные песнопения, детские и патриотические песни. Уже стало традицией для воспитанниц пансиона участвовать в городском празднике, посвященном Дню Победы.

(..) Ни для кого не секрет, что воспитание, полученное ребенком в детстве, во многом определяет его дальнейшую судьбу, отражается на всей его жизни. Сестры обители, решившись на это ответственное дело, опираются на многовековой опыт монашеского учительства и обращаются за помощью к преподобным Кириллу и Марии, святым угодникам Божиим и искусным воспитателям».

— Расскажи подробнее про опекуншу.

— Когда я приехала в монастырь, мне подобрали опекуншу. Она жила в монастыре, и была уже монахиней. Ее официально оформили опекуншей меня и брата. Она должна была нам помогать, что-то подсказывать. Но по итогу она нас била. Меня часто, брата иногда.

— За что била?

— За двойки, за то, что мы приходили поздно домой. Мы учились в другом корпусе. И вот когда там задерживали, она меня била. Хотя изначально, с ее слов, она хотела быть нашей опекуншей. Обещала не бить и помогать, в итоге вылилось во всякий ужас. Била часто и за всякое, или даже за все. Если я что-то не хотела делать (рисовать, например, что-то не хотела). За то, что спала в храме. Других не били, меня в основном. Хотя была подруга, над ней вообще издевались, надевали колготки на голову и заставляли так ходить.

Однажды опекунша разбила градусник, а свалила все на меня и побила сильно. В другом здании монашки тоже могли побить. Например, когда я плакала и не хотела учиться. Пытались гнобить.

Игумения это поддерживала и сама еще чаще наказывала.

Из интервью игумении Олимпиады (Барановой), которая руководит Покровским монастырем с 1992 года:

«…Поскольку Хотьково — город молодежный, то к нам обращалось много людей с просьбой открыть на территории монастыря школу или гимназию. Но у нас не было соответствующих условий для этого, не было ни денег, ни педагогов. Но потом как-то сами собой к нам стали поступать маленькие девочки. Сначала привезли круглую сироту, оставшуюся на попечении брата, который вел безнравственную жизнь. Ребенку было небезопасно находиться в такой обстановке, поэтому один священник просто взял и привез девочку к нам. Это была очень славная и скромная девочка, но она много претерпела в своей жизни. Ее, например, несколько раз брали приемные родители, но каждый раз возвращали обратно. Это оставляло горький отпечаток в ее душе.

Когда в России начали один за другим открываться детские приюты, то мы стали посещать их, потому что увидели волю Божию в том, что к нам начали приводить брошенных детей. Однажды мы приехали в приют г. Малоярославца [судя по всему, имеется в виду приют при Никольском Черноостровском женском монастыре, которым руководит знаменитая игумения Николая, о методах руководства которой и о порядках в ее приюте уже известно немало из книги Марии Кикоть и интервью Регины Шамс — прим. ред.], и там я увидела человек 30 детей. Такие приятные милые девочки были. Я вдруг спросила их: «Дети, как, по-вашему, нужно ли в Хотьково открыть такой же, как у вас, приют?» Они хором сказали: «Да! Девочек нужно жалеть. У вас будут хорошие дети. Мы попросим за вас святителя Николая, и он поможет». Я была потрясена их серьезностью. «А сколько вы будете о нас молиться?» — спрашиваю. Отвечают: «Три дня». И вот я приезжаю в Хотьково, звоню главе администрации и через три дня получаю его согласие на открытие приюта. Потом я звонила в Малоярославец и благодарила детей за их молитвы. А они мне, кстати, на прощанье подарили игрушку — медведицу с двумя маленькими медвежатами, прилепившимися к ней. «Это — семья», — сказали. Я, помню, даже заплакала тогда. Так мы открылись.

Наша первая воспитанница уже окончила школу и поступила в институт, ей сейчас 19 лет, она осталась в обители. Но мы не ставим цель — воспитывать только монахинь, девочки, став совершеннолетними, будут сами выбирать свою судьбу. Главное, мы должны им помочь окрепнуть, воспитать их в благочестии и научить всему, что может пригодиться им в жизни.

(..) А вообще многие наши дети считались социально запущенными. Они не могли различать цвета, была нарушена координация движений, были речевые дефекты, дети страдали задержкой нервно-психического развития. Прожив у нас год, каждый ребенок очень изменился: исчезли страхи, детей подлечили, они уже не переедают, чтобы набить желудок впрок.

(..) У нас есть одна девочка, которая знала только нецензурные слова. Ей было все равно, кто перед ней — священник, игумения, любая из сестер. И было-то ей всего шесть лет. Я ее спросила:

— Ты, кроме матерных частушек, знаешь хоть одну песню?

— Знаю, — говорит, — но тебе она не понравится.

— Почему?

— Я ее только после пива пою.

— Ты уже и пиво пила?!

— О, пиво я люблю!

— А молоко любишь?

— Не знаю.

Прошло время. Девочка наша окрепла, подросла и теперь уже не ругается. Очень любит молоко.

Какое-то удовлетворение от своей опеки мы все же получаем. Может, с Божией помощью, поможем детям вырасти добрыми людьми. Ну хотя бы они не голодают, не мерзнут, учатся, и не только наукам, но и жить по вере.

(..) В 12-14 лет в девочках просыпается все. Юность о себе заявляет. Мы убеждены, что самое главное в развитии ребенка — это устроение гармоничной внутренней духовной жизни, которая освобождает ребенка от возможных конфликтов и предохраняет его от безрадостного и бессмысленного существования. Нашим детям, мы можем сказать, привиты навыки анализа своих поступков и построения исповеди. Исповедь — это один из самых действенных методов воспитания, и он принадлежит Богу.

(..) Иногда, видя наших детей, люди не верят, что они приютские, такие они у нас пригожие стали. Когда мы с ними куда-то выезжаем, — все девочки в платочках, нарядные, и нам говорят: «Откуда такие Аленушки приехали!» Деткам, конечно, приятно. Они в этом году выступали даже на Рождественских чтениях, и всем понравилось их пение. Главное, что между ними есть любовь и что в приюте сложился хороший коллектив. Наши воспитатели нашли подход к детям, а это не каждый умеет. Все-таки наши дети особенные».

— Какие были условия проживания?

— Комната была уютная, кровати, всего было 8 человек. И у нас это была самая маленькая комната. Одежду давали, но мне давали порой рваную одежду, за то, что плохо себя вела. Обувь давали вообще не новую, ее кто-то носил уже. А так могли дать рваные колготки на праздник.

— Какой был распорядок дня? Как вы ходили на службы?

— Утром мы кушали, потом послушания: например, морковь почистить, картошку. Когда приезжал патриарх Кирилл, заставляли петь, а сначала стоять на улице в платье и ждать его.

Потом был обед. После обеда ходили в храм. Я там спала, хоть меня и ругали. А другие стояли молились. Это каждый день было, что мы ходили на вечерние службы. На Литургию ходили редко, только на праздники. На Литургии пели в хоре.

На ужин есть ничего не хотела уже: то избивали меня, то еще что-то. Потом вечерние молитвы. Спать ложились к 22.00.

— Как вас кормили?

— Так в целом нормально. Мяса не полагалось. Были салаты, жареные сухарики. По вечерам перловая каша. Но давали большие порции, и если я не хотела есть, то в меня прям запихивали кашу или еще другую еду. Я этим прям давилась. Почему-то маленьким давали порции больше, чем большим, типа, нам надо сил набраться. Но я столько не могла никак физически съесть. Если не все съел, то за это несешь наказание: могли отправить спать. Но чаще меня лично сажали в холодный подвал. Без света. Я там сидела около двери и орала, чтоб выпустили оттуда. Стучала в дверь. Там в подвале в этом жили крысы, и мне было страшно. За двойки тоже могли туда посадить.

— Как была поставлена учеба в школе?

— Школа была в самом монастыре, в другом здании. Я там проучилась с первого по пятый класс включительно. У нас были занятия пианино. Учебы, по сути, было мало, после уроков шли на послушания.

— Как вы ездили к старцу Науму?

— Опекунша нас с братом возила туда часто, ездили на такси. Когда я ничего плохого не делала, Наум благословлял нас. Беседовал сначала лично, потом отправлял на отчитку. Изгоняли из меня бесов водой. В первый раз, когда всякие бесноватые кричали, мне было страшно. Я стояла на коленях, слушала, потом плакала: за что мне туда? Я им ничего плохого не делала. На отчитку ездили три раза. К Науму еще два раза ездили.

— Расскажи про психбольницу и таблетки. Кто вам их давал и прописывал?

— Когда я попала в монастырь, мне стали давать таблетки, хотя до этого все считали меня здоровой. Это из-за того, что я психовала, они посчитали меня больной. Выписывала мне их медсестра-монашка. У нее была поддельная печать врача, и она выписывала все, что хотела. Таблетки были психотропные. Однажды дали порошок, сказали, что это смекта, на самом деле оказалась не смекта: от него текли слюни и я была как овощ, и были галлюцинации. После этого долго не могла шевелиться и отходила от последствий где-то неделю. Это мне дали после того, как я психовала. Еще уколы кололи какие-то в вену.

Если я отказывалась от таблеток, меня клали в психушку. В первый раз отправили почти сразу, когда отказалась от таблеток. Отправили на месяц. И потом возвращалась в монастырь, и снова отправляли в больницу. В итоге я лежала в больнице больше времени, чем я была в монастыре. То есть в среднем три недели в монастыре и месяц-два в психушке, лежала, пока не заберут из монастыря, а забирать меня не спешили.

Чаще всего была в Абрамцево, там меня все знали: «Сразу видно, что с монастыря, опять двери повышибает». Хотя врачи со мной толком не разговаривали там. Медсестры только. В Абрамцево привязывали даже на целый день. Все диагнозы ставили со слов монашек. Они им наговорили, а медсестры боялись, что я им все разнесу там. Но это в Абрамцево, в Москве в больнице было нормально.

Подруге тоже давали таблетки, она такая же, как и я, была. Но клали только меня, над подругой только издевались.

В итоге в детском доме мне потом отменили все эти таблетки, оставили только легкие успокоительные, чтоб убрать все эти эффекты.

— И как ты в итоге ушла оттуда?

К нам как-то раз приехала опека в Хотьково, я с ними говорила, что больше тут не могу, что меня избивают. Монастырь не хотел нас отпускать. В итоге брата, а потом и меня отвезли в детский дом. Подруга тоже уехала в другой детский дом. И когда я уехала — опекунше сказали собирать вещи и ехать подальше, домой.

Это мне вообще мама посоветовала пожаловаться, ее только один раз пустили ко мне за все время, а так было нельзя. И вот родная мама меня пожалела, знала про все избиения, она скандал подняла с монашками. И при встрече она мне сказала жаловаться в опеку. До этого опека приезжала, но я либо не знала, либо под таблетками была.

В итоге я 6 лет прожила в монастыре — с 5 до 11 лет.

Послесловие автора:

Люди в монастыре могут делать с собой, что хотят. Есть же книжка Марии Кикоть на эту тему. Но тут совсем другое!

Монашки из Хотьково, я знаю, что вы создали приют для красивой картинки и чтобы больше денег выбивать из спонсоров. Картинки с патриархом и девочками из приюта трогают душу. Но если вы не умеете и не хотите заниматься с детьми — зачем это все вам? Я понимаю, когда над детьми издеваются сотрудники детских домов в глубинке, где нет нормальной работы и туда идут те, кому больше тупо некуда идти. Но вы-то? Я тут даже не буду говорить про Евангелие — знаю, что с монашеством Иисус мало совместим. Но просто издеваться над ребенком, потому что она немного строптивая и не все хочет делать? Ну сдали бы ее в обычный детдом, зачем сразу везти в Абрамцево, рисовать диагноз и кормить таблетками? Теперь ребенок с ужасом вспоминает ваш приют. А ведь обычный детдом ей очень нравится, и ей там все довольны. И признаков психического заболевания у нее не видно, я, конечно, не спец, но психбольных могу определить, опыт как бы.

Я знаю, что вашу лавочку не прикроют, что игумения и все ее присные останутся на своих местах. Но я очень хочу, чтобы благодаря этой статье вас хоть чуть-чуть взгрели бы, поступил бы хоть один звонок сверху, а вам бы пришлось напрячься хотя на один лишний конверт.

И еще я очень рад, что у ребенка нет видимого отторжения от религии, что со мной она нормально общалась и все трудности детства у вас она воспринимает с подлинным смирением, о котором вы только любите говорить.

Послесловие редакции:

Следует уточнить, что у героини интервью все-таки есть «официальный» диагноз — шизофрения. При этом, по словам священника, автора интервью, девочка учится в обычной школе, а не в коррекционной, и никаких видимых признаков психического заболевания у нее нет. Диагноз же не снимают, потому что это невыгодно с финансовой точки зрения. Сама героиня рассчитывает снять диагноз, когда исполнится 18 лет.

Главный редактор «Ахиллы» в течение года работал тьютором в коррекционной школе с детьми с расстройством аутистического спектра, а также много общался с родителями таких детей, детей с СДВГ и другими диагнозами, с педагогами и психологами, а также школьными психиатрами. И было это всего три-четыре года назад.

Так вот известно, что диагноз «шизофрения» ставится часто всем, кому не лень — и детям с РАС, и детям с СДВГ, а порой и просто «проблемным» детям из трудных семей. Российские психиатры (разумеется, не все психиатры, но многие родители жаловались на это) даже в 2015-16 гг. очень неохотно шли на «различие» диагнозов, и «решать» все проблемы с поведением часто предлагали только при помощи мощных психотропных препаратов, когда дети большую часть времени проводят в сонном, вялом состоянии, именно как «овощ». Неудивительно, что и эта девочка легко могла стать «шизофреником», потому что просто не захотели разбираться всерьез с «ничейным» ребенком.

Мы, разумеется, не можем утверждать ничего наверняка — редакция не общалась с ребенком, мы не можем провести независимую психиатрическую экспертизу. Мы понимаем, что все слова девочки могут быть легко отвергнуты монастырем — мол, зачем вы верите «психичке», она все наврала, посмотрите, «как уютно у них в комнатках! какие очаровательные на них платочки!»

Поэтому мы приглашаем откликнуться тех, кто еще владеет информацией о жизни детского пансиона при упомянутом монастыре — вдруг кто-то может подтвердить или опровергнуть этот рассказ, исходя из личного опыта.

Потому что тут или выдумки нездорового (а может, просто мстительного) трудного подростка, наговор на святых монахинь, делающих доброе дело для пропащих детишек, воспитывающих благочестивых патриотов нашего Отечества, либо буквально уголовное преступление — с избиениями ребенка и накачиванием его психотропными веществами.

Иллюстрация: героиня рассказа есть на фото, но там она намного младше, чем сейчас

Читайте также:

• А как уютно у них в комнатках!
• Митрополит Эстонский Евгений уверен, что никто не хочет сделать девочек из монастырских приютов монахинями
• Мария Кикоть: Мне искренне жаль игуменью Николаю — она тоже жертва системы

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: