Ахилла

Истоки мессианизма

Наверное, можно сказать, что тема мессианизма как такового имеет библейские корни. Причем Библия рисует нам не просто образ Мессии (Помазанника) как избранной личности, но и образ мессианского (избранного) народа Божьего. Израиль в Библии показан как народ-богоносец, народ, находящийся в постоянном взаимодействии со Всевышним. У этого народа есть лидеры, есть границы. Через духовные подъемы и падения, через победы и поражения в войнах, через создание и гибель государства, через плен и возвращение Израиль идет к какой-то великой и важной цели. И цель, и сам путь являются составляющими Священной истории.

Был один народ Божий. Стало много

После событий, описанных в Новом Завете, от Израиля отпочковывается новый народ Божий (новый Израиль, Церковь). Теперь народов Божьих два: Церковь и Синагога. И эти народы друг с другом находятся в непростом взаимодействии. Со временем в Церкви возобладала т.н. теология замещения, согласно которой Церковь заместила Израиль, а Израиль как отверженный Богом сошел с исторической сцены. Далее, поскольку Церковь начала дробиться на разные направления, вероисповедания, стали меняться и границы мессианского народа Божьего. Нередко эти границы связывались только со своей общностью: вероисповеданием, конфессией, монастырем, орденом, общиной…

Спасение мыслилось как эксклюзивное событие и вставало в зависимость от принадлежности к своей общности. Появилось много независимых общностей, претендующих на звание мессианской общности. Так, в новокрещенном в киевской купели русском народе через какое-то время появились идеи, что именно этот народ — богоносец, опора всемирного православия. Похожие идеи были и в других вероисповеданиях (и даже внутри отпочковавшегося старообрядчества считалось, что «никониане» — это слуги антихриста, а истиной обладают только приверженцы двуперстия).

А поскольку в библейской истории значилось, что народ Божий может быть только один, войны, происходящие между народами, часто носили религиозный характер, были даже войны, возникавшие по причине разных вер. Кто победит, у того и есть истинная вера. Понятно, что у войн часто бывает много причин: экономическая и политическая в их числе, но религиозная причина в той или иной форме как некий народный миф, метанарратив, оправдывающий военные действия, тоже обычно присутствовала.

От вероисповеданий к нациям. Эволюция мессианизма

Так было, пожалуй, вплоть до XVIII-XX вв., пока на исторической сцене на смену вероисповеданиям постепенно не пришли нации. Идея нации, некоего воображаемого сообщества, обычно носила не религиозный, а секулярный характер, и размежевания шли уже по границам наций, а не конфессий и деноминаций в чистом виде. Однако идея народа-богоносца по форме осталась, изменилось только наполнение этой формы. Нации часто мыслились как новые общности, несущие то или иное благо (иногда всему человечеству). В этом было и подспудное оправдание колониализма как такового. Чем не новый выверт все того же мессианизма? Так французы и англичане ассоциировались с просвещением, американцы со свободой и освоением «новой земли обетованной», немцы — с принципом исключительности и чистоты… А идеологи советского строя предложили концепт супернации не только с лозунгом справедливого распределения благ, но и с разворотом в сторону интернационализма. Однако у этой супернации оставались враги (причем не только вовне, но и внутри) — те, кто не готов был принять доктрину новой избранности.

Принцип войны и принцип мира

Не удивительно, что двадцатый век был временем, когда разные формы исключительности продолжали конфликтовать друг с другом. Войны также часто носили идеологический характер. Г.С. Померанц отмечает, что в центральной Европе идея нации стала призывом к войне, т.к. встал вопрос о границах нации и как следствие — о границах государства. Страны Европы не смогли предложить никакого, кроме военного, решения этого вопроса. Так продолжалось, пожалуй, до окончания Второй мировой войны (позже реальные войны по масштабу были существенно меньше, а холодная война, к счастью, не перешла в горячую фазу).

Окончание Второй мировой войны ознаменовалось двумя важными, но не очень громкими в геополитическом масштабе событиями. Во-первых, возникло государство Израиль, и таким образом «самый первый» народ Божий снова как единое целое появился на исторической сцене. А во-вторых, странам Европы удалось выработать принципы безвоенного сосуществования на основании базовых универсальных ценностей, включающих в себя принцип нерушимости границ, защиту прав человека, свободные честные выборы, независимый суд, рыночную экономику, демократическое устройство государств и сменяемость власти. В послевоенной конфигурации этническая и религиозная принадлежность перестали быть национальными скрепами в таком значении, как это было раньше. «Дух войны» остался только в тех странах, где продолжали существовать разные формы диктатуры (от авторитаризма до тоталитаризма, от военной хунты, захватившей власть, до крупных государств с имперскими амбициями). Устоявшиеся демократии обычно друг с другом не воюют. Война, как правило, — следствие силового способа удержания власти.

Не секрет, что войны часто приводят как к смене правителей, так и к изменению государственных институтов. Первая мировая война привела к крушению царизма, война в Афганистане во многом повлияла на падение советского строя, ельцинская Россия завязла в Чечне, что существенно способствовало провалу молодой демократии. И сейчас нависла угроза новой войны. И эта угроза сужает перспективу будущего до двух вариантов: «долгое государство Путина», стагнация, падение экономики, продолжающийся курс на самоизоляцию, коррупцию, бесправие до смерти «российского елбасы» (эволюционировать настоящий режим неспособен), либо война… Например, с Украиной. Война эта, если она случится (не дай Бог!) для существующей автократии может стать тем сотрясением, после которого закачается и само кресло «национального лидера», и вся институциональная конструкция, которую он построил. Если эта конструкция начнет качаться, в резонанс войдут смежные системы: Белоруссия Лукашенко, та же Украина (где сейчас внутриполитический кризис), Грузия, Казахстан и т.д. Вопрос только в том, в какой степени колебания почвы будут заметны вдали от эпицентра.

Почему в странах Евросоюза сейчас почти нет территориальных споров (особенно военных), а на постсоветском пространстве их достаточно? Как мы указали выше, в странах Евросоюза во главу угла поставлено соблюдение прав человека не зависимо от того, в какой стране ты живешь и к какому этносу себя относишь. Поэтому нет принципиальной разницы, кто ты и где ты. Везде ты можешь рассчитывать на защиту. Немец во Франции, француз в Италии, финн в Швеции и т.д. — не так важно. Этнические особенности никто не отменяет, но закон един и универсален для всех.

На постсоветском пространстве принято думать иначе. Защитить тебя от чужаков может только твой этнос. Поэтому русские, чтобы защитить русских, готовы пойти на захват территории. Малые народы, чтобы отбиться от имперских притязаний России как внутри ее границ, так и вне, готовы пойти на разрыв всяких отношений и вступить на путь самоизоляции. А иногда они же, чтобы отбиться от соседа (среднего брата), просят защиты у русских (старшего брата). Например, конфликт в Нагорном Карабахе — это конфликт из-за того, что Азербайджан не может обеспечить защиту армян. Права человека попираются, и правовой конфликт подается как территориальный, этнический. Если бы права человека соблюдались, территориального конфликта бы не было.

Вывод напрашивается вот какой: чтобы не было территориальных конфликтов, нужно развивать правовые институты: независимые суды, защиту прав человека и т.д. И корни решения т.н. крымской проблемы тоже лежат где-то в этой области…

Но отвлечемся от текущего момента и вернемся к нашей теме.

Исходя из вышесказанного, по нашему мнению, в двадцатом веке произошли существенные изменения, которые вынуждают искать и новые принципы осмысления этих изменений. Возможно ли сменить и мессианскую парадигму?

Концепция дополнительности

Как видим, избранность по принципу «мессианский народ Божий может быть только один», ведет к неизбежным столкновениям с другими общностями, претендующими на тот же статус.

Однако уже в Евангелии мы находим опору альтернативной мессианской концепции. Слова Христа «Дух дышит, где хочет» (Иоан.3:8) можно интерпретировать таким образом, что действие Духа, Царство Божье принципиально возможно во многих местах. А значит, применительно к нашей теме, может быть много и различных общностей, где люди пытаются взыскивать присутствие Божье. Один народ Божий не обязательно должен замещать или вытеснять другой. Возможно сосуществование и взаимное дополнение.

Тогда новый мессианизм может выглядеть таким образом, что народы Божьи вместо того, чтобы вести бесконечные войны за «первородство», могут встать на путь сослужения и взаимообогащения духовными дарами и мессианскими идеями. Концепция «одной мессианской общности» может дополняться концепцией «многих мессианских общностей». Понятно, что никто не призывает отрываться от своих духовных корней, от своего Предания. К тому же, любая религиозная общность в принципе неоднородна. В ней есть аспект возвышения и усреднения (кто-то из народа совершает духовное восхождение, а кто-то живет по «среднеарифметическим» принципам и правилам), и всякий диалог и общение должны включать в себя как узнавание того, что можно принять и заимствовать из другой общности, так и то, что необходимо отвергнуть. Такое «общение даров Духа» — нетривиальная духовная задача. Сложность ее выполнения связана не только с взаимным недоверием, но и с тем, что в христианстве до сих пор доминирует конфессионализм и эксклюзивизм как способы организации жизни церковного собрания и догматизм как способ мышления. И это после экклезиологических поисков открытого христианства, после «антропологического поворота в богословии», после интервенции на поле догматического мышления библеистики и философии языка.

Характерно, что препятствием к такому новому мессианизму, открытости, доверию, инклюзивности и общению духовными дарами часто становятся сами церковные структуры как таковые. Во-первых, они скованы инерцией «теологии замещения», когда сначала Церковь заместила Израиль, а затем уже внутри Церкви продолжали происходить дальнейшие замещения и вытеснения конкурентов. Во-вторых, если «дух войны» в государствах связан с диктатурами, то в Церкви он также связан с имперским и автократическим сознанием, свойственным, прежде всего, иерархии, клерикалистской экклезиологической модели. И, в-третьих, каноническое сознание как таковое, с его охранительным законничеством, становится не оградой, а тюремной стеной, затрудняющей всякое общение с теми, кто за этой стеной находится.

Мессианизм и утопия

В недавней статье «Вера и утопия в контексте мировоззрения верующего человека» мы уже говорили о том, что природа веры близка природе утопии, более того: в вере есть утопия («тусклое стекло»), а в утопии есть вера («уверенность в невидимом»). Конечно, это в полной мере касается и темы мессианизма. Мессианизм — один из недореализованных «проектов веры», и само это слово часто звучит в негативном ключе как синоним социальной утопии. Ведь сколько было попыток объединить человечество и сделать его счастливым! Однако все знают, чем эти попытки заканчивались. Возможна ли «перезагрузка» мессианской темы?

Характерно, что само Писание здесь как бы ставит заслон ложному мессианизму и ложным надеждам: «Ибо, когда будут говорить: „мир и безопасность“, тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами [постигает] имеющую во чреве, и не избегнут» (1 Фесс.5:3). Эти слова можно воспринимать как предостережение, как напоминание о том, что подлинный мир и подлинная безопасность немыслимы вне свободы. А значит, только свободное по духу, а не имперское объединение с вассальными правителями может быть долгосрочным.

Наверное, на мессианизм как таковой и на расширение мессианской темы в частности можно попытаться взглянуть в аспекте поиска большей цельности и глубины, если иметь в виду, что сама эта тема укоренена в Священном писании.

Библейские пророчества и мессианские концепции

Если попытаться углубиться в скрытые, как бы лежащие под спудом, смыслы Библии, можно обратить внимание на два интересных пророчества. Одно связано с судьбой «первого» библейского народа Божьего — Израиля. А второе с судьбой и других народов тоже.

Первое пророчество (Иер. 23:5-6) звучит так: «Вот, наступают дни, говорит Господь, и восставлю Давиду Отрасль праведную, и воцарится Царь, и будет поступать мудро, и будет производить суд и правду на земле. Во дни Его Иуда спасется и Израиль будет жить безопасно; и вот имя Его, которым будут называть Его: „Господь оправдание наше!“»

На наш взгляд, это пророчество имеет разные слои понимания. По смысловой глубине оно, безусловно, имеет мессианскую направленность. Израиль не может мыслить о себе в мессианских категориях до тех пор, пока продолжается время изгнания со Святой земли, время страданий. Как мы хорошо знаем, после пришествия Иисуса из Назарета, который Церковью почитается как Мессия (Христос), страдание Израиля не прекратилось. Напротив, началось сверхдлительное изгнание евреев со Святой земли, продолжавшееся почти две тысячи лет. В этом также, возможно, заключается одна из причин непризнания евреями Христа в качестве своего Мессии: если евреи страдают, значит, Мессия еще не пришел.

А теперь обратимся ко второму пророчеству, которое касается не столько судьбы ветхозаветного Израиля, сколько судьбы других народов. И оно также, безусловно, имеет мессианскую направленность. Это хорошо известное всем пророчество, звучит так: «И будет Он судить народы, и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои — на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Ис. 2:4).

Конечно, все хорошо помнят эти слова о прекращении войн. И христиане со скорбью должны признать, что это пророчество Библии вплоть до середины двадцатого века можно было воспринимать только лишь как отсроченное пророчество, которое должно осуществиться где-то там, в эсхатологическом будущем, а не при нашей жизни. И связано такое восприятие было в том числе все с той же доминирующей мессианской парадигмой: «народ Божий может быть только один». Если есть много народов, претендующих на этот статус, между ними неизбежны «войны за первородство». Причем эти войны могут рядиться и в секулярные одежды.

Однако в свете предложенной мессианской концепции, согласно которой народов Божьих может быть много и между ними возможно общение дарами Духа, может быть изменено и отношение к интерпретации этих двух ключевых библейских пророчеств. Основываясь на том, что мессианский процесс — это не одномоментный акт, а некая цепь протяженных во времени, но связанных друг с другом событий, можно предположить, что пророчество Иеремии и пророчество Исайи также имеют глубинную связь. И исполнение одного пророчества тянет за собой исполнение другого. Если евреи возвращаются на Святую землю и «первый» Израиль стремится восстановить свое достоинство народа Божьего как единого цельного богочеловеческого организма, то такое возвращение синхронизируется во времени с началом выстраивания базовых принципов безвоенного сосуществования в Европе и других странах (преимущественно христианской культуры). Спасение Израиля невозможно без спасения народов мира, а христианские церкви как самостоятельные народы Божьи в опоре на Израиль чувствуют исток своего единства. Теологически внутри иудаизма это оформляется как отказ от талмудической теологии выживания и переход к теологии полной жизни на Святой земле, а в христианстве соответственно — как отказ от теологии замещения и готовность к общению и диалогу, как с другими конфессиями, так и с другими религиями, переход к теологии дополнения.

Конечно, человечество в целом и религиозные общности в частности могут захлопнуть открывшуюся дверь новых возможностей мира и взаимодополнения и найти способы новой конфронтации. Особенно этому способствуют диктаторские политические режимы и автократические способы церковного управления (в последнее время, например, мы наблюдали довольно много внутриправославных конфликтов, основанных на попытке в имперском стиле расширить сферы влияния). Но тогда это будет в каком-то смысле и предательство веры как нежелание двигаться вперед.