Ахилла

Из цикла «Письма из Америки».

Православная церковь в Могадоре-городе гуляла во всю ширь прагматичной американской души. Сувениров покупали мало. Ели, как всегда, много. Русский фестиваль гремел «Подмосковными вечерами», пах борщом и загадочными колбасками «чевапчичи», из армейской палатки с надписью «Культура» слышался дробный перестук деревянных ложек. Компота я не нашел. Концепция компота оказалась американцам неведома. Прижимая к груди бутылку заморского пива «Балтика № 3», я с трудом протиснулся сквозь толпу от импровизированного бара «Балалайка» к свободному столу в огромном банкетном зале.

Немедленно на соседний стул грузно опустился здоровенный бугай, немолодой уже, за пятьдесят. Он бережно расставил свою дюжину той же «Балтики», глянул на мою одинокую склянку, решительно протянул просторную ладонь:

— Серега!

Серегу все знали. Проходя мимо, хлопали по плечу, здоровались, он вздымал очередную откупоренную бутылку в приветственном жесте. Священник в рясе тоже легко коснулся Серегиного плеча и, улыбаясь озабоченно, затерялся среди прихожан.

— Отец Теодор, — пояснил Серега. — Федька по-нашему. Классный мужик.

Мы с Серегой оказались земляками. В давние сказочные времена он водил автобус № 22 и жил в коммуналке на Старо-Невском проспекте. Был он беспечен и неприхотлив, словно городской сайгак: питался подножным кормом из ближайшего гастронома. Однажды Серега в шутку спросил свою соседку, бывшую циркачку Надю, костистую и жилистую, как говядина третьей категории:

— А когда ты шпагат делаешь, у тебя там не расходится?

Надя прямо в коридоре, не вынимая вечной сигаретки изо рта, сделала стойку на руках и широко развела ноги. Байковый халат опал ей на голову. Трусов под халатом не наблюдалось. Откуда-то снизу дыхнул дымком ее насмешливый голос:

— Не бойся, не расходится.

Но Серега, напротив, испугался. Он тоскливо поколупал исчерканные номерами обои над тумбочкой со всеобщим телефонным аппаратом и мысленно провел траекторию своей жизни на несколько лет вперед. В конце пунктира тенью качалась охальница Надя с халатом на голове и розовел портвейн «Три топора» в автопарке после смены под колбаску за два двадцать. Неделю спустя Серега завербовался на Север.

Определили его водителем гусеничного вездехода ГАЗ-71. Дело привычное еще по армии: что руль крутить, что танковые рычаги дергать — разницы ноль.

По утрам он одного за другим десантировал работяг в чисто поле, где они втыкали в наст сейсмодатчики, похожие на морковки, и подключали их к длинной косе из проводов. Коса уходила в штабной балок — домик на санных полозьях. Потом взрывники подрывали за дальней сопкой свои толовые шашки, а в балке умные геологи по умным приборам чертили границы потаенного нефтяного озера. К вечеру Серега собирал прихотливо раскиданных по тундре работяг с их морковками и проводами. Через несколько дней весь лагерь, состоявший из десятка балков, перетаскивался тракторами на новое место.

От скуки Серега пристрастился к охоте, обменяв расшитые узорами оленьи пимы на мелкашку у отбывающего на Большую землю геолога. С разрешениями на оружие никто не заморачивался. Винтовки и ружья бесконечно переходили из рук в руки, поскольку протащить их на вертолет, а затем и на самолет в аэропорту Нарьян-Мара было сложновато. А другого пути не существовало. Если с проверкой прилетала начальственная вертушка, оружие просто втыкали в снег — поди найди.

И когда по рации добрые люди дали знать, что важные гости на подлете к лагерю, Серега привычно сунул «тозовку» в сугроб и вместе с остальными зрителями устроился у посадочной площадки. Все-таки развлечение.

Из вертолета сначала степенно вышел милицейский майор, а потом чертом выскочила чудная девка в ненашем оранжевом пуховике. По лицу ее отчаянно разбегались веселые рыжие конопушки. Она тряхнула пламенной гривой и целенаправленно двинулась к ближней свалке пустых бочек из-под солярки.

А у знакомого всем ненца Николая как раз кончалась водка. Он ворвался в лагерь на собачьей упряжке, ни зги не видя и пьяно покрикивая «ярай-рарай». Серега и сам не понял, как бросился к девке и, схватив ее в охапку, отшвырнул в сугроб. Потому что оказаться на пути ездовых лаек смерти подобно — искусают, затопчут, переедут нартами и умчатся дальше.

Девка возмущенно взвизгнула и вытянула из-под попы Серегину винтовочку. Серега машинально винтовочку у девки забрал, спрятал за спину, а майор незаметно погрозил ему кулаком.

И тут девка разглядела Серегу. Любовь — странная штука. Ей плевать на политику и экономику. Она презирает государственные границы, смеется над здравым смыслом, не обращает внимания на акцент. Любовь видит синие глаза, былинные белокурые вихры, ножик с рукояткой оленьего рога на шейном кожаном шнурке, молодецки распахнутый на морозе ватник — и ей этого довольно.

Между тем каюр Коля наконец затормозил свое транспортное средство. В глубине нарт, среди песцовых шкурок, приготовленных для обмена на «огненную воду», раздался детский плач. Коля выудил из-за ворота малицы початый «мерзавчик», отхлебнул изрядно, смочил тряпицу водкой и сунул младенцу. Плач прекратился.

— Бэби? — округлив рот от изумления, спросила девка.

— Бэби, — согласился Серега.

— Вадка? — уточнила девка.

— Обычай такой у них, — развел руками Серега. — Фольклор.

Девку звали Мэри. Она отбилась от небольшого международного стада экологов, изучавших то ли влияние человека на природу тундры, то ли наоборот. Серега сразу для удобства переименовал Мэри в Машку. Была Машка техасских кровей, румяна, белозуба, лошадница и стрелок сызмальства. А к добытой из сугроба винтовочке чуть позже приложилась так ласково и уверенно, что сердце Сереги тепло зазвенело изнутри оленьим колокольчиком.

Вертолет улетел без Машки. По-русски она понимала: набралась кое-каких слов от бабушки, водившей ее по воскресеньям в храм Пресвятой Богородицы в Остине. Машка с Серегой катались по окрестностям на вездеходе или просто бродили, целовались до одури, падая от избытка чувств в снежную целину и катаясь по снегу, как прирожденные собаки лайки.

Он ей объяснил, что кресты такие высоченные на ненецком кладбище — чтоб поверху пургой не заносило. Она подобрала квелого крошку-горностая, и Серега сунул его для отогрева в нежное нутро футляра от бинокля. Но горностай все равно окоченел, и Машка безутешно рыдала, а Серега верхонкой вытирал слезы на ее щеках и глупо повторял одно и то же: «Ах ты ж конфетка моя… Машка на Севере…»

Хватились Мэри относительно быстро, прилетели за ней ажно трое серьезных дядек. Но без Сереги она улетать отказалась наотрез. А и вообще отправляться из Питера домой без него не пожелала. Времена уже наступили не людоедские, в ЗАГСе вручили Сереге Машку под роспись, собрались они потихоньку да и поехали за океан. Что, в конце концов, могло удержать Серегу? Комната в коммуналке с полудикой соседкой в придачу?

А в Америке жили они хорошо, ладно, хоть и не дал Бог детей. Осели в Огайо, где Мэри нашла работу преподавателя экологии в Кентонском университете. Домом обзавелись. Серега устроился водителем-дальнобойщиком, избороздил за рулем могучего трака «Мак» о восемнадцати колесах всю страну — от Орегона до Виргинии. Вот только тянуло Мэри к лошадям до тоски зеленой, прикипела к ним в детстве на родительском ранчо. Родителей-то уж не было, и ранчо не было, а любовь к лошадкам осталась. Ну и купила она жеребца, назвала Спирит — «дух». Отдала Спирита на полный пансион в местную конюшню «Скрипучая Ива», навещала коняшку по выходным, угощала сухариками и каталась вволю по специальным лесным дорожкам.

Спирит Машку и погубил. Взбрыкнул не вовремя, скинул наездницу прямиком головой в камень. Когда Серега примчался на ферму, туча заволокла небо. Он схватил валявшийся на траве топор и с силой рубанул землю. Так Машка в шутку останавливала грозу по техасскому поверью. Но гроза не остановилась. Сверкнула первая молния. Серега достал из своего пикапа охотничий «Ругер» тяжелого калибра, вставил дуло в живое, мохнатое ухо Спирита и выстрелил. Поставить на могиле Машки высокий ненецкий крест ему не разрешили по каким-то дурацким правилам.

Пока я ходил за новой бутылкой пива, Серега исчез. Нашел я его, приоткрыв двери в пустой молельный зал. Он сидел, опустив голову и громко ругался:

— Дрянь ты подлая, бросила меня одного… Подлюка и дурында, дурнина, дура…

Неожиданно я почувствовал, как меня твердо взяла под локоток чья-то рука. Отец Теодор прошептал:

— Не нужно мешать мистеру Серьеха молиться. Это личное.

— Разве это личное? — я показал на видеокамеру сбоку алтаря. — И на молитву не похоже.

— Мы только службу транслируем в интернете, — священник прикрыл дверь. — А все, что идет из сердца — то и есть молитва.

Из-за двери еле слышно донеслось:

— Какая же ты, Машка, дура… Дуреха моя рыжая.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: