Ахилла

Это все про полицию США. Я живу в Оклахоме почти уже тридцать лет, перепробовал здесь немало профессий и занятий, и лучшим для меня, русскоязычного писателя, делом оказалась профессия дальнобойщика. И деньги тут платят хорошие, и видишь многое, и поразмышлять время есть, и диктофон всегда под рукой. Ну и полиция, конечно, как без нее? Присматривает за тобою, хранит тебя на дорогах.

Несколько дней назад моя Америка погрузилась в хаос протестов и бузу погромов мелких бизнесов. Такое случается раз в пять-десять лет. И дело даже не в том, что какие-то пустоголовые полицейские превышают полномочия. Страна расплачивается за бесчеловечное отношение к миллионам людей, насильственно завезенным сюда с другого континента. Здесь все помнят, и все дружно стараются «обнулиться» — забыть, зажить по-новому. Сами можете видеть в различных роликах: добрая половина протестующих против произвола полиции — молодежь с белым цветом кожи. Я десять лет проработал учителем в американских школах и могу сказать точно: каждую минуту, каждый час, каждый день дети разных цветов учатся не только жить мирно, они учатся жить вместе. И получается это, в общем, неплохо. Хотя и случается… Всякое.

Я расскажу вам о полиции, которую наблюдаю сам. О полиции спокойных рабочих будней. О тех офицерах закона и порядка, что обеспечивают мне, работяге-дальнобойщику, безопасную езду на дорогах и покой на ночных парковках.

***

Лет пять тому назад было. Запомнилось. Разгрузился я где-то в Джорджии куда быстрее, чем ожидал, и качу себе веселый в Атланту. Вдруг замигало позади. Смотрю, а у меня скорость 70, когда знак 55. Попал, блин! Коп вежливый такой, аккуратный, выписал мне тикет, и забыл я его тут же. Я другого полицейского в связи с тем моим обломом запомнил. Уже дома, в Талсе своей, с ним пообщался.

Адвокат, который меня тогда отмазывал, сумел договориться с судьей, что если я соглашусь прослушать воспитательную лекцию о безопасности на дорогах, мне ни штрафа не назначат, ни рекорда не попортят. Выйду я чистый.

Да нет проблем! В воскресенье пришел я в участок на лекцию. Сидят там со мной другие, такие же как я, нарушители. Полицейский, высокий, худощавый, спортивный такой, говорит четко, видно образован неплохо. Раздал нам бумажки. Там улица и куча машинок нарисовано. Говорит, на этих машинках напишите имена близких вам людей. Папу, маму, дочку, сына, друга, невесту, бабушку. Только центральную машинку оставьте без пометки. Три минуты вам.

Ну мы давай пыхтеть, родню вспоминать. Сделали. Он прошел, посмотрел. «А теперь, — говорит, — на центральной машинке напишите „Я“ и подумайте, как вы в такой компании на дороге будете себя вести».

Интересная оказалась лекция. Я его спросил тогда: «А чего это у вас тут, в Америке, когда установлена скорость 55, все 62-63 так и чешут, а вы стоите на обочине, наблюдаете, и… ничего. Насколько ж превысить надо, чтобы вы не стерпели? Какой ваш tolerance?»

Он смутился, сказал, что вообще-то я прав, есть такое, но свой tolerance он нам не выдаст.

Тут меня прямо как подбросило. «Это что ж получается? — возмутился я. — Я вот христианин. Кесарево кесарю должен отдавать. Написано кесарем 55. Я и еду 55. Только вот замечаю, что меня все объезжают, что всем я мешаю, на меня даже оборачиваются, посмотреть, что это за дурак еле тащится. Приходится и мне поддать, нарушить. И вот еду я уже весь на взводе, выглядываю, не стоите ли вы где в кустах, нарвусь ли я на штраф? Не гимны Христу пою в покое душевном, не радуюсь всему, как Спаситель учил, а грешу уж вовсю. А кто попустил на то? Да вы, своею потачкою. Это и дьявол нас вот так соблазняет, серой зоной».

Наверное, перегнул я тогда. Полицейский побледнел. Потом извинился, вышел. Вернулся лишь минут через пять. Не ожидал, видно, такого наезда. Но ничего. Лекция продолжилась.

Хороший парень оказался. Я все ему вопросы задавал, и не только про дорожные правила. Вытащил я из него интересную историю. Собирался он раз утром на работу. Рано, часов в пять утра. Вдруг дочка проснулась, четыре года ей было, пришла, села с ним за стол. «А ты, папа, бронежилет надел?» — спрашивает. «Нет, дочка, лето. Жарко. Я так». — «Нет надень». — «Да ну его, не хочу». — «Надень. Сейчас прямо. Снимай рубашку и надень».

Пришлось надеть. А через несколько часов буза в городе. Какой-то старикан грозится дом поджечь. Жену во двор выгнал, а сам канистрой из окошка машет. Пришлось дверь вышибать. А старикан тот и пальнул. Пуля в девять миллиметров сшибла полицейского с ног, поломала ребро, но жилет не пробила. Через несколько дней из больницы вышел. Про то даже в газете писали. Во какой оказался коп.

Вообще, погибнуть от пули для американского полицейского — вполне реальная опасность. Поэтому с ними лучше этим не шутить. По ногам или как-то еще, щадяще, эти ребята не стреляют. Здесь и граждан простых в классах по пользованию и ношению оружия учат стрелять только на летальное поражение. И вовсе не потому, что раненый враг опасен, а потому, что это все слишком серьезно. Знай, нападающий, — создал угрозу жизни или здоровья гражданину США, пощады не будет. Евсюков, что перестрелял людей в московском супермаркете, оружия бы здесь просто не вынул. В момент получил бы ответку.

Так что народ здесь, в основном, вежливый. Хамство — явление редчайшее. С вооруженным человеком лучше не ссориться. Хрупкая девушка или старушка «божий одуванчик» могут не задумываясь отправить обидчика на тот свет. Статистика в Интернете приводится разная, но можно уверенно утверждать, что выстрелы в самозащиту гремят в США не менее миллиона раз в год.

Вообще-то в тех классах учат, что стрельба — последнее дело. Учат, что надо пистолет носить хорошо в кобуру упакованный, так, чтобы при беге из штанов не выпадал. Это вот «flee and run», тикай, по-русски, и есть первейшая самозащита, а стрельба это уж когда выхода нет. Так и судья тебя спросит: была ли возможность убежать? Каждый случай стрельбы здесь суд разбирает. Если выстрелы прогремели в упор, не через улицу, действия защищавшегося оправдывают.

Я полицию не очень-то и замечал, пока не сел за руль восемнадцатиколесного дальнобойного трака. Но несколько эпизодов общения с полицией из моей додорожной жизни стоят упоминания.

Моя первая авария и ночной визит

Да это и аварией-то назвать нельзя. Мы тогда только лишь месяца с два прожили в Америке. В России и в Латвии я ничего, кроме велосипеда, не водил. Здесь же нужно было всего лишь сдать простенький устный экзамен и проехать с инструктором вокруг нескольких кварталов. Да, еще запарковаться меж двух барьерчиков. Всего-то тренинга у меня было часов с шесть. Я схитрил. Когда-то, работая снабженцем, я вдоволь накатался с шоферюгами по московским улицам. Их повадки я и продемонстрировал экзаменатору, которому сказал, что в России машину водил, только вот прав с собою не прихватил. Когда я повернул свою бейсболку козырьком назад, среагировав на перебежавшую через дорогу даже не черную, а серую кошку, сомнений в моем опыте вождения у него уже не осталось. В тот же день мне была вручена пластиковая карточка с моей счастливой рожей, уравнивающая меня со всеми американцами за рулем автомобилей. Мой разговорный английский в то время был еще очень неловок, а язык дороги казался вполне простым. Эта эйфория была обманчивой, и скоро она меня подвела.

Дождливой субботой, мы с женой и детьми поехали за покупками. Будучи водителем совсем еще не опытным, я невольно повторял маневры впереди идущего автомобиля. Вот он обогнал кого-то с правой стороны, встал в левую линию. Я сделал то же и тут — ХРЯП.

Я не вписался в пространство между двумя машинами и оторвал пластиковый бампер с Тойоты, не успевшей от меня шарахнуться. Как себя вести, я тогда только гадать. Нормальный русский водила (конечно, бандит, кто тогда еще на Тойотах ездил) поучил бы меня ездить тут же, потом бы еще и на счетчик поставил, короче, разобрался бы сам, не привлекая гаишников, испортил бы мне вконец мою бедную жизнь. Здесь же, как ни странно, все проходило по правилам, описанным в руководстве по вождению. Блондинка с пассажирского сидения поврежденного автомобиля, хвост трубой, отправилась звонить в полицию. Мужчина, видно, ее муж, вылез из-за руля, подошел ко мне и осведомился в порядке ли я. Матом он не орал, хоть и раздражен был, но старался того не показывать. Я, уже не опасаясь скандала, извинился, признал, что хоть и был он сзади меня, виноват в происшедшем только лишь я, мы обменялись телефонами наших страховых компаний, тут и подъехала полиция. Две машины.

И опять было все не так. Никто на меня перегаром не дышал, женщина офицер с большущим пистолетом на боку, едва взглянув на мое семейство, махнула своему напарнику, и вторая машина отчалила, погасив свои сине-красные огни.

Было той офицерше лет тридцать. Она посадила меня на переднее сидение своего крузера и, расспросив, как это я обмишурился, очень быстро заоформляла свои бумажные дела. Говоря со мной, она все зыркала вдоль улицы — привычка. Завиточки волос под фуражкой — вся вольность. Все же остальное, женское, было в ней туго затянуто, косичка волос увязана в деловой узелок. Узнав, что я студент-иностранец, сумму штрафа за неправильную смену линии она мне скостила вдвое, а смекнув, где мы живем, подробно рассказала, каких мест в наших окрестностях следует по вечерам избегать. Напоследок она даже подошла к моей машине и подбодрила мою уже совсем заскучавшую супругу. Наша машина (была она вовсе не нашей, а наших спонсоров) при столкновении не пострадала совсем, и уехал я с той улицы с приятным недоумением легко отделавшегося раззявы.

Поздно вечером я сидел у телефона и терпеливо набирал длинный московский номер. Оно не соединялось, фонило, шипело, трескало. Я начинал снова и снова.

Вдруг раздался требовательный звонок в дверь. Я отодвинул занавеску и увидел сверкание полицейских огней. В тумане было не разобрать, сколько там машин, но ясно было — не одна.

Думая, что что-то произошло по соседству, я пошел открывать и с удивлением увидел мою знакомую офицершу, одетую в черный бронежилет поверх формы.

Ничего по соседству не произошло. Просто я, набирая длинный номер, несколько раз набрал среди них 911, вот их система и сработала. Они пытались позвонить назад, но номер был занят. Недолго думая, они сорвались и прикатили.

Пропавшая соседка и выстрел в ночи

Это было где-то спустя год, после моего первого контакта с местной полицией. За целых 12 месяцев моего неуклюжего вождения автомобиля меня никто не тормознул. Я не могу сказать, что правил я не нарушал. Всякое бывало. И на красный проскакивал по неопытности, и бордюрные камни цеплял на глазах у полицейских, но, видя в моей машине целое семейство, они меня миловали. Раз, правда, полицейский погрозил мне пальцем, когда я, с визгом шин, едва вписался в поворот.

Так получилось, что в полицию обратился я сам.

Была у нас соседка, одинокая, красивая тетка. Каждое утро нам — гуд монинг. Мы тогда любили завтракать на заднем дворе нашего дома, а она на работу бежала. Была, да вдруг пропала. Не было ее дня три. Куда делась, кто ее знает. Вроде бы Америка, какое нам дело, но раз обратили внимание, что ее Фордик стоит в гараже. Уж не померла ли, думаем. Короче, позвонил я в полицию, рассказал про свое подозрение. Минут через двадцать приехал офицер, пожилой такой дядька. Походил по двору, в окна посмотрел, пошел по соседям. Все оказалось куда как просто. Дама наша взяла на работе отпуск и улетела с подружкой в Лас-Вегас пытать рулеточное счастье.

Я чувствовал себя паникером и дураком. С досадою я ожидал встречи с соседкой, представлял себе ее презрительный взгляд, но, к удивлению моему, в первый же день своего приезда заявилась она к нам с корзинкой печенья, сказала, что с такими соседями всю жизнь готова прожить.

Жить ей, к сожалению, оставалось недолго. Спустя где-то с месяц, добрая тетя и впрямь померла от инфаркта. Лето было жарким и дождливым. Трава так и перла из-под земли. Чтобы держать свои лужайки в порядке, косить нужно было каждые несколько дней. Людей с больным сердцем эта косьба убивает. Так и соседка наша пала жертвой эстетики. Почувствовав себя совсем плохо, она все же сумела позвонить в скорую. Умерла она уж в больнице; полицию я не вызывал.

Но надо же, полиция по ее адресу приезжала еще раз.

Вслед за ее домом жили наши добрые знакомые. Дом у них бы огромный; сделав перепланировку, они сдавали комнаты жильцам. Начальная их идея — селить у себя лишь одиноких женщин — не сработала, и в комнатах тех, как это часто бывает, зажил кто попало. Правило не держать собак и кошек, беспокоящих других жильцов, работало, однако, непреложно. Но что за американец без собаки? Молодая парочка, что выглядела вполне по-мужски, но утверждалось, что мелкая ее половина — девушка Наташа (может, так оно и было, трудно сказать), обзавелась дворняжестым щенком. Парочка эта денег за прожитье не платила, наши знакомые были люди мягкие, попереть их не умели. Разряженные петухами, с ирокезами на бритых головах, молодые люди слонялись по улицам, утверждая, что ищут работу, чтобы расплатиться с долгами, но было ясно, что такие работники в нашем консервативном городе не требуются. Наши знакомые предлагали им помощь в покупке билетов на автобус, чтобы те убрались в свой далекий Финикс, в Аризону, но все было тщетно: этой молодежи наши знакомые явно нравились, и отъезд парочки все откладывался.

Щенок у них оказался таким же неуправляемым. Чтобы он не скулил и не гавкал, они поселили его в пустующем дворе нашей покойной соседки. Видя, что они устанавливают картонный ящик и мисочку для воды на чужой собственности, я возмутился и запротестовал. Странные супруги залились вдруг слезами и, к моему изумлению, проявили такую просительную вежливость в объяснениях их «ситуации», что я лишь рукой махнул. Пусть его, подумал, обещают лишь на три только дня.

С того момента эта дворняга стала моей проблемой. Ненадолго, как оказалось. Позади того дворика стоял гаражик. Был он скрыт от наших окон кустами, и мы лишь знали, что живет там какой-то мужик. Его трусы и майки иной раз сушились на веревочке. Мужик местную традицию знакомства не соблюдал и соседского визита к нам не сделал. Щенка оставили во дворе прямо под окном его гаражика. Конечно же, со скуки и тоски, тот стал выть и гавкать. Мы все думали, что скоро ему надоест, и старались заснуть. Но тому не надоедало. Он только лишь входил во вкус. Появившаяся луна добавила ему вдохновения. И тут раздались матюги, и грохнул выстрел. Прямо метрах в десяти у нашего окна.

Все стихло. Я подумал, что такая практика of animal control не очень-то подходит для городского квартала, но дальше я уж не размышлял. Оценив тишину лунной ночи, я заснул.

Наутро у моей двери стоял тот же полицейский участковый, выспрашивал меня, не знаю ли я что-либо про ночную стрельбу? Я сказал, что знаю, «пойдемте, я вам покажу», но, к удивлению своему, в соседнем дворике уже не было ни картонной коробки, ни мисочки, ни пристреленного щенка, ни даже странной парочки. «Тут вот, вроде, все и было…» — говорил я, в растерянности озирая пустынный двор.

Как я позже узнал, расстроенные присутствием таких бандитов в нашем квартале, молодые люди в тот же день приняли предложение наших знакомых и убыли автобусом в Аризону.

Краденая сумочка и лаборатория метамфетамина

Наш район менялся на глазах. Сейчас, почти тридцать лет спустя, даже странно разглядывать фотографии, запечатлевшие наши первые американские дни. Раз, в воскресенье после обеда, наш спонсор взял нас полетать на своей Сессне, и мы сделали кучу фотографий с воздуха. Это был совсем другой город. Тогда не было в нашем соседстве ни огромного супермаркета, ни ресторанов, ни популярных бензозаправок. А был просто спокойный neighborhood, где все знали друг друга, и если появлялся новый сосед, считалось добрым тоном нанести ему welcome visit, угостить его домашним печеньем. Так принимали нас, так старались поступать и мы.

Не скажу, что была на нашей улице тишь да гладь. На сетчатом экране нашего переднего крыльца была дырочка от пули — кто-то развлекался, паля на ходу из машины. Мы старались не сиживать на крылечке вечерком: мало ли кто мимо едет. Сам наш спонсор, раскланявшись напротив нашего дома со случайным прохожим, получил от того чем-то тяжелым по голове и очнулся лишь в госпитале. Это, однако, не отучило его прохаживаться по вечерним улицам. Он просто стал более осторожен.

Часто я его сопровождал. Мы говорили о том о сем. Я рассказал ему про историю с ночным выстрелом. «Было бы удивительно, если бы этот полицейский не пришел. Они знают, что если плохо будут работать, мы их уволим». «Кто это мы?» — не понял я. «Мы, избиратели. Мы выбираем шерифа, тот отвечает за порядок. Оплачивается это все нашими налогами».

Вот так тебе. Просто, как апельсин.

Постепенно окрестности наши менялись. Прошел слух, что в двух кварталах от нас будет построен супермаркет, поверить было трудно, там просто места не было, все было заселено. Но всем тамошним домовладельцам было вдруг предложено за их собственность куда больше рыночной цены, и вскоре вместо тех кварталов зазиял пустырь. Потом понавезли строительной техники, и месяца через два уже трудно было представить те тихие улицы, по которым мы прогуливались. Здесь встал Albertson’s, а вслед за ним подтянулись всегда сопровождающие подобный супермаркет ресторанчики, бензозаправки, парикмахерские. Наша тихая улица стала шумной, перейти ее теперь было непросто.

Дом нашей соседки пустым простоял недолго. Родственников у нее не было, одна старуха мать приехала ее хоронить из Арканзаса. Сухонькая бабулька была в совершенной растерянности. Она явно плохо соображала, говорила все не о том, и дом своей дочери отдала по первому, совсем грабительскому предложению какому-то дядьке, что с нами и познакомиться не пожелал, так как сам тут жить и не собирался. Дом он сдал в рент, и через неделю у нас появился новый сосед.

Имя ему было Наполеон. Был он черный, тридцатилетний, разведенный, и предлагал звать его Напо. Первые несколько дней к нему приезжала скандалить его бывшая жена, толстая и кудрявая, потом у них как-то улеглось, и Напо занялся домом. Закрыл экранами крылечко, навез удобрений, понасажал каких-то африканских растений. Был он соседом тихим. С чем-то возился в своем подвале, иной раз оттуда несло какой-то химией, видно, он там все еще что-то отмывал. Мы с ним почти дружили, вместе обсуждали, как бороться с громадными летающими тараканами, что в тот год напали на наш город. Он с удовольствием принял от меня бутылочку морилки, что я раздобыл в специальном магазине, и теперь из его подвальных окошек несло целым букетом запахов.

Несколько раз я замечал каких-то его визитеров, пробирающихся во тьме через задний двор, но, так как дверь для них всегда открывалась, подозрительного в том я ничего не видел. Многие черные люди в Америке живут ночной жизнью.

Беда с нашим новым соседом случилась ясным днем. Мы вдруг увидели мигание на улице. Подумали, что просто полицейский остановил кого-то за скорость, но вдруг понаехало еще несколько машин и целый автобус, из которого выскочили злые вооруженные дядьки в шлемах и бронежилетах.

История была просто глупая. В новом Albertson’s покупательница увидела, что какой-то черный парень прихватил сумочку из ее коляски, и быстро вышел на улицу. Женщина последовала за ним и за его машиной, которая остановилась неподалеку: у дома нашего Напо. Этот мелкий purse-snatcher (похититель сумок) просто решил заехать по пути к своему приятелю, нашему соседу. Женщина позвонила в полицию, и приехала первая машина. Полицейский был не то, что мы. Он сразу понял, чем тут пахнет, и вызвал подкрепление.

Оказалось, наш Наполеон развел у себя целую лабораторию по производству наркотиков. Полиция задавала нам кучу вопросов, но что мы могли сказать?

Африканские растения у вновь опустевшего дома весь конец лета и осень пышно махрились, хорошо им было на удобренных клумбах. В зимние холода они все вымерзли.

А где патроны купить?

Америка для меня, как и для многих, выросших в Советской России, была страной жутковатых правил. Свобода, о которой читал я у Джека Лондона, Марка Твена и у Николая Носова, в его «Незнайке на Луне», с детских лет манила меня несбыточной мечтой. Никаких шансов когда-либо увидеть Дикий Запад, Нью-Йорк или Сан-Комарик у меня не было. И все же мечта, слава Богу, исполнилась. О том, как это все случилось, читайте мою повесть «Нежданный Гость». Пока же расскажу о том, как попали ко мне символы американской свободы — огнестрельные стволы.

На первой же эмигрантской вечеринке я заговорил о том с новыми моими приятелями, прожившими тут уже где-то с полгода. О правилах приобретения оружия они могли только гадать. Сошлись на том, что вроде бы пистолет купить можно, но узнав о том, что ты еще не гражданин США, полицейский придет и отберет. Это «придет и отберет» казалось нам тогда вполне справедливым. За этим утверждением стоял порядок. Нам, вчерашним совкам, и в голову не приходило, что без решения суда полицейский вообще мало что может. На том мы тогда и успокоились.

Время шло. Так сложилось, что если в нашем городе появлялись новички из России, я не отказывал повозить их по городу, показать, где и что можно подешевле купить. Новым моим другояном оказался покаявшийся бандюган. Когда-то, в компании себе подобных, он возил по сибирским рекам водку на продажу, потом приехал туда какой-то американский миссионер и поразил парня рассказами о Христе. Алеха, вместо очередной летней путины, выбрал отъезд в Америку, где собрался учиться в христианском заведении. Сдачи очень сложного экзамена по английскому языку, через который прошел я сам, получая студенческую визу, заведение не требовало. Считалось, Дух Святой сработает как надо, и даже тот, кто в языке ни бум-бум, все сообразит. Наверное, так оно и было, потому что спустя два года Алексей и его молоденькая жена школу ту закончили, и, получив звание Reverent, что значит преподобные, уехали назад в Сибирь, рассчитывая купить тот самый пароходик, на котором возилась водка, чтобы приспособить его для перевозки библейской литературы.

Было воскресенье, мы собрались посидеть вечерком. Дети шмыгали по дому, жены наши чего-то там стряпали, чего-то им там не хватало, и они послали нас в магазин. Мы же по дороге заехали на толкучку, где мой приятель еще не бывал. Особым нюхом он сразу же вышел к прилавку мужичка в ковбойской шляпе, что разложил перед собою охотничьи ружья и винтовки. Продавалось это все между подержанной одёжей и самодельными корзинками.

«Смотри-ка, это ж СКС!» — воскликнул Алексей. Что такое СКС, я, конечно, не знал, но он уже держал в руках ладный карабин, очень похожий на автомат Калашникова. Карабин стоил 150 долларов, был совсем новый, шел вместе с коробкой и руководством к действию. В нем я вдруг узнал оружие солдат почетного караул у мавзолея Ленина. Я покупать ничего подобного не собирался, возбуждение покаявшегося криминала на меня действовало мало, но вот злость за то, что там, в России, мне бы в жисть такой штуки не видать, а тут вот, на тебе, на толкучке продается, сделала свое дело. Мы с Алексеем нашарили по карманам 143 доллара 83 цента и купили этот самый СКС. Только уже в машине я вспомнил про «придет и отберет» и решил, несмотря на риск, все же позвонить своему знакомому, участковому полицейскому, и спросить, что теперь делать.

«А какая длина ствола? — спросил тот. — Нет, если ствол больше 12 дюймов, регистрировать не надо. Пользуйтесь. Хорошо что-то такое дома иметь. У всех есть. А то, пока мы приедем…» — «Простите, — не унимался я, — но это же боевой карабин, вам что, даже номера не надо знать?» — «Нет, не надо». — «Ну хорошо, тогда скажите, где к нему патроны купить, может, на них разрешение надо?» — «Нет, не надо. В любом универмаге, где охотничий отдел. Покупайте, сколько хотите». — «Ну, знаете, — возмутился я, — у нас в России…» — и я пустился в долгий возбужденный рассказ. «У нас, просто, — последовал ответ. — Welcome to America!»

«Что он сказал?» — спросила моя перепуганная покупкой жена.

«Сказал „добро пожаловать в Америку“».

Оказалось, что моя жена давно уж и сама подумывала о средствах защиты. Теперь, благодаря супермаркету, мимо нашего дома кто только не ездил и не ходил. Меня днями дома не было, она до трех часов дня, пока не придут дети из школы, оставалась одна, занималась своей керамикой. С оружием ей было бы спокойнее, что ли.

Карабин, к сожалению, для самозащиты подходил мало. Передернуть тугой затвор для женщины было целой проблемой, а сила пули была такова, что прошила бы она несколько домов, прежде чем успокоиться. Короче говоря, карабин тот стал не более чем свидетельством нашего дальнейшего отрыва от канувшей в прошлое страны.

Стрельба из карабина стала моим увлечением. Патронов в магазинах тут завались. Продаются они кому попало и не дорого. Только отец мой был не очень-то доволен. В одном из телефонных звонков в Москву я рассказал ему о своем приобретении, и он на другом конце провода лишь поморщился. «Да поиграл, и отдай ты его кому-нибудь, я с этой железякой всю войну протаскался, черт бы ее драл». Отца можно было понять, но и меня понять было можно.

Увлеченный деланием дыр на расстоянии, я все же уговорил жену на покупку чего помельче. От увесистого револьвера она сразу отказалась, заявив, что она не старуха Шапокляк носить такое в сумочке, а из двух версий Вальтера сразу отмела русский Макаров со следами фрезерной обработки. За французский Манурхин попросили всего двести долларов, и сказали, что позвонят завтра, когда полиция нас проверит. Гражданами мы еще не были, грин-карты давали лишь вид на жительство, мне было даже любопытно, как отреагирует на все это полиция. Оказалось, без проблем, следующим утром мы уже забрали покупку домой.

Я не хотел снова беспокоить нашего участкового, но то, что я вычитал в библиотеке, нуждалось в подтверждении. «Правда ли то, что я могу носить пистолет открытым образом, не только отправляясь или возвращаясь из мастерской оружейника, но и С ЦЕЛЬЮ РАЗВЛЕЧЕНИЯ?» — спросил я его. «А там что, правда, такое написано?» — «Ну да, вот дословный текст», — и я прочитал ему с ксерокопии законов Оклахомы. «Хм… может, оно так и есть, но ты лучше не пробуй. Если бы я тебя такого на улице увидел, я бы тебя задержал. Потом бы тебя отпустили, но на кой тебе все это? Хочешь пострелять, езжай на стрельбище. Только патроны в кабине не держи, в багажник положи. Тогда ты окей. А носить открыто можешь, на природе, не в городе. И то ни к чему. Вот пройдет закон о ношении оружия, тогда…»

Такой закон скоро начал действовать. По нему выходило, что всякая бабуля, сдавши простенький тест, и неспособная ни разу попасть с пяти метров в мишень, выпускалась на улицу с оружием. Если такая бабка раньше пересекала пустынные парковки, зажав в руке цепочку свистка, мол, подойди только, как свистну, теперь она держала руку в сумочке на рукояти пистолета. Грабежи в городе резко сократились, никто никого по дури не ухлопал, как того опасались противники нового закона. В целом жить стало даже спокойнее.

Спустя несколько лет, когда я сел за руль дальнобойного трака, я и сам получил лицензию на ношение оружия. Всего где-то около ста долларов за бюрократические процедуры, месяца полтора ожидания, и вот он — пистолет за поясом. Буду ли я в кого-то стрелять? Не задумываясь. Пистолет — подтверждение моей свободы. Всякий, кто на нее покусится, создав мне или моим близким смертельную опасность, получит от меня грохочущий ответ. Полиция полицией, а бережем мы свой американский покой в первую очередь сами.

Окончание следует

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: