Ахилла

Из дневников Михаила Пришвина за 1930 г.

10 Апреля.

Продолжаются золотые дни, утекает вода из лесов в реки. Но вечером при звездах и луне непременно начинается мороз, и, вероятно, этого боятся вальдшнепы и не летят. Явятся они наверно после первого теплого дождя и тумана. Другие птицы — зяблики и певчие дрозды в малом числе прилетели и нет-нет! да услышишь изредка их знакомые песенки.

Никогда весной не был я таким гражданином как теперь: мысль о гибнущей родине, постоянная тоска не забывается ни при каких восторгах, напротив, все эти ручейки из-под снега, песенки жаворонок или зябликов, молодая звезда на заре — все это каким-то образом непременно возвращает к убийственной росстани: жить до смерти в полунищете среди нищих озлобленно воспитанных на идее классовой борьбы, или отдаться в плен чужих людей, которые с иностранной точки зрения взвесят твою жизнь и установят ее небольшую международную значимость…

Снегами вылез я к соснам на княжеской вырубке, где прошлый год мы зачем-то оставили на березовом пне монету. Я ошибся, сосны были не те. Искать, лазить по снегу не захотелось. Я стал на ближайшую полянку, где были редкие березки, большие проталины и слышалось непрерывное бормотание ручья. Столько лет подряд ранней весной я погружался в этот полусон в лесу перед закатом! Мысль о гибнущей родине с требованием ответа: «стоять за свое безобразие или начинать приучать себя к чужому хозяину?» была написана черным по белому и не уничтожила основное чувство природы, как буквы, вырезанные на белой коре, не мешают березе расти. Когда солнце, спускаясь, коснулось леса, и свет ущемился, я услышал всего один только раз пропела ночная птица свою «Сплю!» и замолкла. Я вспомнил тогда, что прошлый год на первой тяге, когда мы положили на пень монету, сплюшка ныла неустанно и тоже влево от солнца. «Она, — подумал я, — на том же самом месте, быть может, на том же самом дереве». На случай крикнул я князю наше условное: «Гоп, гоп!» и он мне отозвался тоже в той стороне, где крикнула сплюшка. Я пошел туда и сказал князю о сплюшке: на том, мол, самом месте, где прошлый год.

— Это что! — ответил он, — вон там за ручьем, когда я подходил, вспомнились мне заячьи катушки, виденные мной прошлый год возле этого пня и я подумал: «был ли заяц и этой зимой у пня, где я постоянно сижу на тяге?» вдруг смотрю, на снегу два желтых пятна от рябчиков и точно на том же месте, где были прошлый год, потом я перешел ручей, и тетерка вылетела из-под того же самого куста, как прошлый год, у березового пня увидел я заячьи шарики, потом крикнула один раз сплюшка на том самом дереве, и вслед за тем вы крикнули, и я вспомнил о монете. Вот она лежит!

Целый год под летним солнцем, осенним дождем и потом заваленная, глубоко покрытая в снегу пролежала монета и вытаяла теперь вся черная…

Стало сильно морозить. Вальдшнепов не было. Мы пошли домой, и я сказал князю:

— Что со мной случилось в этом году, не могу отогнать от себя одну печальную мысль…

— Теперь все подавлены, — сказал он, — решительно все.

И тут я прислушался к себе и попробовал сделать себя понятным князю:

— Заболей я какой-нибудь смертельной болезнью, жена моя Ефрос. Павл. непременно бы на первых порах сделала меня самого виновником: «говорила я тебе, не выставляй так рано окон, не ешь грибов, не ходи по лавке» или что-нибудь в этом же роде. Очень возможно, что и я сам бы признал свою вину, и, во всяком случае, в тот момент, когда болезнь даст отдых, порадовался бы людям и жизни всей вообще: «ну, умираю и умру, так надо, а все-таки, ну как же славно они живут». Так вот это состояние легче и во всяком случае как-то достойней, как теперь: я здоров, как бык, в полном расцвете своего таланта, а родина, умирая, проходит мимо и ей не до тебя. Так вот что хочу я сказать: лучше мне, лучше умереть самому и в хорошие мужественные минуты радоваться, что жизнь остается хорошая, чем самому оставаться и думать, что жизнь, заключенная в понятие «родина», проходит. Нет ничего печальней одинокого дерева на вырубке…

Забили нас «родиной» в гимназии, и только теперь раскрывается это понятие во всем его значении: родина — это от рода; пусть сам «род» свой какой-нибудь неприятный, и родство среди людей не удалось, все равно: эта сила сродства воплощается в чем-нибудь и как возможность какого-то счастья, быть может, и не для себя самого, а так в смысле уверенности, что есть оно где-то, кому-то — светит звездочкой, или раскрывается в почках или бормочет ручейком…

Слышу, понимаю и знаю, что есть какая-то жизнь идей вне «рода» и родины. Но тоже знаю, что некогда идея эта была тоже в брюхе рода и трудно рожалась. Кто-то стал наследником этой идеи. Быть может, он со снисходительным состраданием с высоты глядит, как мы в крови и слезах утробы, барахтаясь, с криком и болью выбиваемся на свет…

13 Апреля.

… После тяги был у председателя колхоза Анисимова.

Лесопилку пробовали. Вышло так, что пар выпускать можно было только через свисток. В лесу на тяге казалось, что машина с ума сошла, взбесилась. А часы прозвонили прежние монастырские колокола.

И все-таки, если представить себе, что свисток этот и машина и дело настоящее — пусть! не жизнь пустыни, потому что хороша пустыня, если в ней молятся Богу, но если в ней люди заняты пожиранием друг друга, то лучше машина, которая заставит бездельников трудиться.

Мастер колхозных дел Анисимов уже после газеты организовал колхоз в Малинниках: мужики будто бы сами пришли. Он отрицает (!) принуждение и до газеты. Мы спросили: «Почему же после газеты все развалилось? — Потому что взяли пример, в одном месте распался колхоз и, глядя на него, пошло кругом…»

…Я спросил: — В капиталистическом мире талант находит себе применение и вознаграждается, что движет здесь? — Идея? — нерешительно спросил он. — А есть она? — Он замялся. И привел в пример безыдейности тот факт, что Сталин съел Троцкого. Значит, «идея» в его понимании есть согласованность людей, может быть, и любовь.

Среди бедняков 50 % природных лентяев.

15 Апреля

…Вчера был некий молодой писатель Ф. М. (а там кто его знает — кто он?)

Он был на хлебозаготовках, рассказывал, и становится понятным, что хлебозаготовки в этой войне большевиков с мужиками были как бы артиллерийским огнем, а последующее «раскулачивание» — атакой. И так еще надо понимать, что первая атака была отбита, теперь же начинается новая.

Он рассказывал, что в одной деревне (около Ульяновска!) мужиков до того довели, что они вынесли и бросили ключи от амбаров. Еще было, что в амбарах на муку сажали маленьких детей, рассчитывая, что детей пожалеют, не возьмут. (Автобиография будущего счастливого человека: «Помню свой крик, мне страшно и я кричу, но крик этот был от меня как бы отдельно: кто-то кричит, а я слышу. Потом все скрылось, потемнело. Я очнулся в муке, и какие-то люди берут меня, а муку насыпают в мешки и т. д.). …

Троцкий погиб, потому что был недостаточно прост для власти нашего времени: власть, как «сила греха», является нам олицетворением палача и жертвы. В мирное время палач маскируется.

17 Апреля.

Страстная. После ночного дождя озимь вдруг позеленела, и некоторые мужики выехали пахать. По пути в Переславище видел у ручья журавля, окруженного лентами воды из талого снега. После Зимняка на песках снег совершенно исчез.

Извозчик Улитин, злейший враг «их». Много врагов и не подавленных, как в интеллигенции. Вообще в столице мало учитывают победу мужика. У каждого человека, старого и малого, на устах легенда о красной армии с Ворошиловым.

Страшнейшая чистка «головотяпов» (наган на стол и мужикам: «Колхоз или Нарым»).

Роль женщин в колхозное время. «Хотя и равноправие, но все-таки бабу считают как бы глупенькой, с нее не взыскивают, если она скажет лишнее и она все говорит. А мужик прятался за бабу. Он тоже все понимает и не глупей ее, да вот с него спрашивается, он отвечает, а баба как бы глупенькая, ей все можно».

Поняли победу свою, как временную. Данило сказал:

— Телку я оставил теперь на два <1 нрзб.> : коли не так, нож в горло и кончено.

В Ведомше было 500 овец, теперь осталось 40 (посолили).

Странная зима. Время шло, а как шло, мы не знали.

18 Апреля.

…Деревенское настроение. В городах все теперь в большой тревоге: как будто некто сжал в ладонь свою весь русский народ и собирается швырнуть его, чтобы этой бомбой поджечь международный пожар. Все затихло перед катастрофой неминучей. А в деревне мужики этим нисколько не беспокоятся, они рады-радехоньки, что их коровы из колхозов вернулись домой.

— Был колхоз?

— Был и развалился.

— Корова вернулась?

— И корову вернули, и лошадь. Спасибо Римскому папе.

Нет никого, даже маленькие дети знают, что Римский папа помог. Наряду с этим все уверенно говорят и о Красной армии. (Ворошилов).

Чистка руководителей колхозоустройства. Некий Сыроешкин после чистки был арестован, и бабы плевали ему в лицо.

Мужики больше всего волнуются, что в делах хозяйства им указывают ничего не понимающие мальчишки. Молодостью, невежеством при коротенькой политической натаске объясняется возникновение такого множества негодяев среди партийцев, строителей колхозов («в два счета на ять»).

Фото Ксении Волянской