Нелепые новшества живучи, прилипчивы, почти неистребимы
24 октября 2017 священник Сергий Желудков
Отрывок из «Литургических заметок».
***
…Меня ужасает прогрессирующее в нашей среде вырождение чувства красоты. Это вырождение началось не со вчерашнего дня. Всевозможные проявления варварства в области церковной эстетики в XVIII и XIX веках — красноречивое тому свидетельство. Но там были особые причины — давление сверху денационализировавшихся правящих кругов. Теперь совсем другое — полное оскудение не только творческих сил, но и вкусов в самой толще. Пройдите по кладбищу, посмотрите, какие кресты сейчас ставят на могилах. Уверен, что даже при раскопках первобытных захоронений не найти предметов, которые говорили бы о такой деградации чувства пропорции. Смогли бы сейчас наши церковные люди, даже при наличии всех внешний условий, построить простенькую каменную или деревянную церковку, которая бы ласкала взор? По силам ли нам сейчас вообще создать что-нибудь новое, например, составить новую службу или хотя бы сочинить новый «подобен»? Ведь даже для тройного «Господи, помилуй» мы не в состоянии придумать иной мелодии, кроме «молитвенной», т. е. тоскливой, навеянной такими романсами, как «Не ходи, Грицю» и «Маруся отравилась».
Облик русского батюшки и до революции как-то плохо вязался с понятием «пресвитер». Вспомните, какая была шляпа, какая осанка, как наперекор воле Церкви (определенно выраженной) отращивались и окружались ореолом святыни длинные волосы, как они холились и выставлялись напоказ. Но до революции батюшка все же стыдился бы показаться на людях с косой или с женским гребешком на затылке, не стал бы поднимать волосы вверх, запихивать их под шляпу, ходить по улице замаскировавшись под этакого доброго молодца, которому не хватает только кнутовища в руку. А теперь? Теперь вместе с атрофией эстетического чувства наступила атрофия элементарных рефлексов стыда. Помню, в 1948 году я впервые услышал про одного приезжего священнослужителя, у которого, по потребности, мог обнажаться из-под традиционных власов светски-стриженный затылок, а самые власы могли совершенно исчезать под напяленной на них шляпой. Мои знакомые (из духовной среды) рассказывали про это открытие со смехом и недоумением — так это выглядело мало правдоподобно и гадко. А сейчас это можно наблюдать на каждом шагу. Оставляя совершенно в стороне вопрос о том, диктуется или не диктуется этот поразительный фокус необходимостью, я хочу лишь отметить, что с ним сжились, что многих он вполне устраивает. Уж это одно говорит о многом.
А чем вы объясните это все более и более возрастающее тяготение ко всякого рода стекляшкам, висюлькам, кокетливо расцвеченным поясам на подряснике? Много ли вы в истории древней Церкви встречали «протоиереев»? Даже Иисус Христос никогда так не именовался. А сейчас у нас добрая половина священников украшается этим наименованием, несмотря на то, что в древности и епископы-то всегда назывались только «иереями» — священниками.
Что же я хочу сказать? А то, что сейчас не приходится говорить ни о каком творчестве. Наоборот, надо всячески освобождаться от его уродливых плодов. Этим я вовсе не хочу сказать, что движение вперед принципиально невозможно. Но сейчас самым большим шагом вперед было бы возвращение назад, и чем больше назад — тем лучше. Я думаю, вы понимаете, что я имею в виду не слепое отношение к прошлому, а разумное и что это прошлое я не ограничиваю какой-нибудь эпохой Стоглавого собора. Нелепости, конечно, могли иметь место и в прошлом. Некоторые наши отечественные литургисты имели слабость вылавливать их, например, в древних рукописях. Такой ученый издатель и описатель все что угодно пропустит в своем труде, но если в одной из тысячи рукописей найдет какое-нибудь суеверное заклинание, обязательно напечатает его in extenso [полностью]. И что же в итоге? Улов, надо сказать, не богатый. А самое главное — в прошлом это не держалось, курьез оставался курьезом, отсыхал, отпадал, отсеивался очень быстро. Сейчас наоборот — нелепые новшества живучи, прилипчивы, почти неистребимы…
Иллюстрация: Владимир Малаковский
Читайте также:
