Ахилла

(автобиографические заметки)

Как я не раз уже писал по разным поводам, мой приход в церковь состоялся в том возрасте, когда я уже успел поверить в науку. А наука имеет дело с материальным миром. И даже психология, предметом изучения которой было и остается человеческое сознание, стремится объяснить его структуру и функционирование путем исследования носителя этого самого сознания — нашего мозга. И чем больше мы знаем о мозге, о нейронах и нейромедиаторах, тем более основательными выглядят те или иные психологические тезисы, опирающиеся на это наше знание. Напротив, те сведения, которые мы можем получить путем самонаблюдения, интроспекции, — такие сведения часто видятся зыбкими и ненадежными, и порой ловишь себя на том, что относишь такого рода исследования скорее к области философии и философствования, нежели к сфере науки.

Так вот, в свои четырнадцать лет я был материалистом, и вера в Бога, как ни странно, мало что изменила в этом плане. И осознал я это, кажется, лишь многие годы спустя. Что я имею в виду? Постараюсь объяснить.

Да, конечно, я готов признать, что во времена своей неофитской юности я был склонен ко всякому мистическому: я охотно видел разного рода промыслительные совпадения в своей жизни и в жизни других людей. Более того: я не только видел их — я их искал и даже пытался создавать. То есть в какой-то период моей жизни мир для меня был пронизан действиями Бога, который определенным образом направлял мою жизнь, упорядочивал ее, придавал ей осмысленность и заключал ее течение в некоторое русло. Так мне это виделось тогда.

Потом это постепенно прошло, и я с каждым годом все чаще вспоминал коротенький набоковский рассказ «Пассажир». Но и во времена романтической юности, и в более зрелые и прозаичные годы я, как уже было сказано, в некотором роде оставался материалистом.

Как был устроен мой мир? (И я уверен, что многим читателям «Ахиллы» это описание покажется очень близким и знакомым.) Он был устроен приблизительно вот как. Над всеми нами где-то там есть Бог. Он одновременно и здесь тоже, но прежде всего — там. Есть также Богородица и святые — и они тоже там. А еще есть ангелы и бесы — они отчасти где-то здесь. Мы стараемся заручиться поддержкой ангелов и отогнать от себя бесов — но как именно тут все работает, мы в точности не знаем.

Зато мы знаем (ну — в какой-то степени знаем), как устроен материальный мир. Здесь все, как говорится, грубо и зримо, здесь все или почти все можно пощупать и попробовать на зуб. Есть наука, есть личный опыт, есть проверенные причинно-следственные связи.

И поэтому меня дико злило, когда моя крестная (она же — моя троюродная бабушка) начинала меня убеждать, что простудился я из-за каких-то духовных причин, и принималась рассуждать про какие-то духовные покровы, которые мне обеспечивают разные люди — родители, предки, духовные наставники (видите, сколько тут всего «духовного»?) и так далее, и тому подобное. Злило это меня потому, что все эти рассуждения с моей точки зрения никак не могли быть чем-то большим, чем просто предположениями, да и то — предположениями, основанными на каких-то крайне шатких и странных для меня допущениях.

Материальная же сторона дела достаточно понятна — по крайней мере, так кажется обывателю. Я простудился потому, что в какой-то момент переохладился. Или, скажем, у меня понизился иммунитет. Или на меня кто-то чихнул — и я подцепил вирус (или бактерию?). Конечно, как я говорил в предыдущей своей публикации, практически все наши знания весьма поверхностны, поскольку получены из вторичных и третичных источников. И вряд ли среднестатистический человек сможет внятно объяснить хотя бы себе самому, каковы механизмы работы нашей иммунной системы и как именно различается воздействие на организм тех или иных вирусов, с одной стороны, и чужеродных бактерий — с другой. Тем не менее, все эти «знания» образуют приемлемую для нас картину мира — мира, внутри которого нам как бы все понятно, где все достаточно линейно и предсказуемо.

И в этом плане разного рода «духовные законы» могут выполнять аналогичную функцию лишь в том случае, если человек в них в достаточной степени убежден. Осудил кого-то — заболел. Обиделся — простудился. Не был месяц на службе — что ж удивляться, что ты впал в уныние. Получил благословение батюшки — и видишь, все у тебя теперь хорошо. Нарушил пост — потерял благодать. И так далее. И если картина мира того или иного человека такова, что подобные причинно-следственные связи удовлетворительно объясняют ему бо́льшую часть событий, происходящих в его собственной жизни и в жизни других людей, то такой человек не будет нуждаться в «научных» знаниях: понятность и предсказуемость мира он себе обеспечил другими средствами — знанием «духовных законов».

Как вы теперь понимаете, я относился скорее к первому типу людей, а не ко второму. А потому чем дальше, тем больше я был склонен всегда искать земные, прозаичные, материальные объяснения разным событиям и все менее охотно соприкасался со всякой мистикой и трудноуловимыми влияниями невидимого мира.

Но времена меняются — и приходит понимание, что в этой «мистике» что-то определенно есть. Конечно, речь (пока что?) не идет об установлении связей между нашей обидой на какого-то человека и наводнением в Венеции. Но понемногу, постепенно становится ясно, что наше внутреннее состояние, которое, как казалось еще совсем недавно, представляет собой исключительно субъективную реальность, влияет на наши физические параметры.

К примеру, группы взаимной поддержки раковых больных продлевают жизнь пациентам даже в терминальной стадии — просто за счет разговоров, за счет моральной поддержки таких же точно больных и слабых людей. Проработанные в ходе психотерапии травмы — физические и/или психические — позволяют избавить тело от зажимов, расслабить мышцы, изменить походку, осанку. Медитация способствует выравниванию эмоционального фона, ослаблению стрессовых состояний, более глубокому дыханию, нормализации кровяного давления.

И все это не псевдонаучная хрень, а вещи, которые получают все большее признание и незаметно делаются чем-то само собой разумеющимся. Возникает даже обманчивое ощущение, что так оно всегда и было. Но так было не всегда. Еще не так давно лучшим лекарством от многих болезней считался хирургический скальпель, то есть грубое физическое вмешательство. Теперь же у нас есть более мягкие и щадящие методы коррекции нежелательных физических (да и психических) состояний. И в основе этих методов — нечто, казалось бы, эфемерное и недостаточно материальное: разговоры со специалистами и с обычными людьми, внимание к своему внутреннему миру, сосредоточение и самонаблюдение…

Но я начал этот свой текст со своего воцерковления. Что изменилось с тех пор, как я, используя расхожее выражение, расцерковился? Как ни странно, теперь я в меньшей степени материалист. Точнее, теперь я начинаю понимать, что материальный и духовный миры взаимно проникают друг в друга. Более того: они друг от друга неотделимы. Но как именно функционирует каждый из этих миров и как конкретно происходит их взаимодействие — это мы только-только начинаем понимать. И ключом к этому пониманию, как мне видится, должна стать открытость нашего восприятия, готовность к рассмотрению неожиданных и даже сомнительных гипотез. Но об этом я надеюсь поговорить в следующих своих публикациях.

Фото: Илья Питалев, «Причастие», 2020

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: