Ахилла

12 марта 1906 года в Покровском храме Московской Духовной академии студент второго курса Павел Флоренский произнес проповедь*, в которой призвал к прекращению взаимного кровопролития и отмене смертной казни:

Вопль крови

…Безбожное дело, убийство Сына Божия как бунтовщика, развращающего народ, свершилось. И этот урок, казалось бы, ужасом пред насильственной смертью должен наполнять душу всякого царя, всякого правителя, всякого священника, всякого патриота, всякого потатчика убийству. Своею казнью Христос казнил всякую казнь. Своим осуждением Христос осудил всякого вершителя чужими жизнями. Вечным укором совести должен был бы вставать истерзанный Лик Спасителя при одной мысли о возможности убийства и насилия.

Теперь перенесемся чрез протяжение 19-ти веков в самый христианский центр считающего себя самым христианским из государств. Миллионами уст каждодневно твердится Имя Святое… Миллионами глаз читается на страницах Евангелия история человеческого позора, вечное напоминание совести о нашей вине пред Богом. В тысячах храмов возносится за нас искупительная жертва, которая — «суд миру сему» (Иоан. 12, 31), в которой — и оправдание и осуждение. Без устали работать для дела Христова, все отдать, все претерпеть и все-таки попеременно с радостью примирения краснеть и бледнеть от сознания непоправимого страшного дела, от воспоминания своего позора, бороться день и ночь до болезни, до смерти, до кровей мученических, — вот эта, а не иная должна быть участь народа, мнящего быть христоносным.

Но «гляжу на землю, и вот на ней разгром и пустота; на небеса, и нет от них света» (Иер. 4, 23). Волны крови затопляют родину. Тысячами гибнут сыны ее — вешаются, расстреливаются, тысячами переполняют тюрьмы. Вернулись времена безбожного царя Иоанна. Под видом «умирения» избиваются мирные крестьяне и рабочие. Людей, неимущих куска хлеба, расстреливает живущий за счет их трудов. Женщин и детей и то не щадят — насилуют, оскорбляют на каждом шагу. Издеваются в безумном озверении.

Казнили Христа, и люди молчали, не защищали Его. Терзают тело Его, — и мы опять, опять погружены в бесстыдное, себялюбивое потакательство убийцам и насильникам. О тех, кто, может быть, и сам втайне сочувствует им, даже подумать страшно на этом святом месте.

Или вы забыли, что это братья наши избиваются, что нелюбящий брата лжет, когда говорит о своей любви к Богу. Смотрите, и безбожники лучше христиан православных: те-то хоть братьев любят, а христиане — ни Бога, ни братьев. Иль вы не понимаете, что это вновь и вновь Христа расстреливают и вешают, и бьют и оскверняют? Не понимаете, что каждый выстрел направлен в тело Христово? Разве не знаете вы, что каждый из братьев и сестер наших — член тела Христова? Иль вы позабыли, что христианин питается святым причастием? Кто из вас был бы так подл, что позволил бы казаку выстрелить в Господа распятого? Кто бы не заслонил Христа своего грудью? Но неужто от того только, что Христос не виден, стрелять в Него можно? Так сказать, нацелившись в упор, прямо в грудь, зажмурить глаза и спустить курок? Это все творится пред нашими глазами, пред глазами христиан! И мы молчим, все молчим, все умываем руки… не водой уже, как Пилат, а кровью, ибо нет теперь воды, не смешанной с кровью, нет воды, которая смыла кровь с Руси, кроме одной только Воды Живой. Кровь убитых вопиет к Богу, и заливается ею святая Жертва Евхаристии. Стоны замученных и убиваемых, убитых без покаяния, вопли заключенных и оскорбляемых несутся к алтарю Всевышнего и заглушают там все наши молитвы. Слезы и рыдания тысяч матерей и сестер мешают нашим песнопениям. Бог не может быть с нами: по горло поднялась кровь пролитая; вот скоро захлебнемся в океане собственных преступлений.

Людей убивают, христиан терзают. Жалко, невыносимо… Но другое, братья и сестры, другое ужаснее. Христиане убивают, христиане терзают, христиане — православные проливают кровь повсюду, и даже среди золотых маковок Белокаменной. Одни не верят Богу и Спасителю, что убивать — великий грех, а другие не слушают апостола Его, велящего обличать и наставлять друг друга, забывают, что без этого они ответственны за грехи чужие. Иль вы не видите, что своим потакательством растите грех? Или вы думаете, что повинующийся безбожнику, слушающийся лицемерного христианина в его кровожадных замыслах чист от убийства? Так ли страдали мученики? Мните, что не убивающий своею рукою чист от крови? Господь спрашивает у вас: «Где братья ваши?» Думаете ли отделаться каиновым ответом: «Разве мы стражи братьям своим?» Нет, «душа убиваемых вопиет» (Иов. 24, 2) на вас. Вот уже не я говорю, а Господь Бог: «Руки ваши осквернены кровью, и персты ваши беззаконием; уста ваши говорят ложь; язык ваш произносит неправду. Никто не подымает голоса на неправду, и никто не судится по истине» (Ис. 56). И теперь, ступая по лужам крови, мы лицемерно постимся и лживо каемся! Приносим в церковную кружку сребренники с пятнами крови!

«Слышите слово Господне, начальники Содома! Когда вы приходите явиться пред лице мое, то кто требует от вас, чтобы вы попирали дворы мои? Не приносите больше лицемерных даров… Когда вы простираете руки, я удаляю от вас взор свой; даже когда вы много молитесь, я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очистите себя; научитесь делать добро» (Ис. 1). «Не полагайтесь на обманчивые слова говорящих: здесь храм Господень, храм Господень, храм Господень… Если не станете обижать пришельца, сироты и вдовицы, не будете проливать невинную кровь на месте сем… Тогда я оставлю вас жить на месте сем… Вот вы надеетесь на обманчивые слова, которые для вас бесполезны». Вы творите тысячи преступлений. «Потом приходите вы и становитесь пред Лицем моим в этом доме, который называете Моим именем и говорите: мы спасены, чтобы снова совершать все эти мерзости» (Иер. 7, 4–11).

…О, Русь святая, терпящая избиения сынов своих! О, народ православный, даже в Великом посту не прекращающий казней, пред Страстною неделей издевающийся над муками Спасителя! Смотри, Русь святая, не оказаться бы тебе с Иудой и Каином! Смотри, народ православный, не быть бы тебе позорищем истории! «Хотя бы ты умыла себя щелоком и много употребила на себя мыла, нечестие твое все останется пятном перед Мною», говорит Господь Бог (Иер. 2, 35). «На одежде твоей видна кровь бедных, невинных (2-34); Ты говоришь: я невинна, да минует меня гнев Его. Но вот я буду судиться с тобою за то, что ты говоришь: я не согрешила (Иер. 2, 35)».

Кощунством будет святая Евхаристия, доколе по небрежности нашей будет литься в святую Чашу кровь человеческая. В суд, в осуждение, — в страшное осуждение будем принимать мы святые Тайны Господни, доколе не прекратятся в церкви злодеяния, доколе члены ее, от царя и его помощников до последнего нищего будут, по нашему попустительству, оставаться не обличенными. Лицемерные молитвы наши, доколе не покаемся церковно в творящихся злодеяниях, доколе многими панихидами не вымолим себе прощения от избиенных нашим попустительством. Архипастыри наши молчат, будто не их дело обличать виновных детей Церкви, раз только они сильны. Не осудим архипастырей за молчание: сами мы виноваты своим молчанием: мы забыли о теле Христовом; Христос наказал нас пастырями. Но будем все, непременно все неопустительно молить их и за них, да разгорятся сердца их мужеством. Или они не знают, что «пастырь добрый полагает душу за овец своих». Или они думают, что мы совсем отреклись от Христовых заветов, оставили их, не пойдем за ними на Божье дело, может быть, на страданье? Да, забыли, если они терпят общение с церковию со стороны убийц — начальников, не хотящих знать ни Бога, ни справедливости, если не налагают эпитимии на убийц — подчиненных, выслуживающихся пред теми. Да, пастыри забыли свое дело, если не призывают всех к покаянию, если не заставляют покаяться устраивающих бойни, если позволяют кровавым губам насильников касаться святого Причастия.

…Вот, когда я обдумывал все это, опять, в Крестопоклонную Неделю совершились медленно-обдуманные, хладнокровные убийства, взлелеянные неделями. Люди вмешались в решения Божии, отняли жизнь. Заключенных в темницу можно выпустить, связанного развязать, лишенного прав наградить правами. Но никакими раскаяниями, никакими стараниями не вернуть жизни казненному. Свершилось дело невозвратимое и бесповоротное, — человеческое предварение суда Божия, — дело безбожное. Оборвана возможность покаяния, и новый грех лег на наши головы. Сам Бог наложил знак на чело Каину, братоубийце, чтобы кто-нибудь не убил его, чтоб на убийце не отомстилось ввосьмеро. И вот, когда со всех концов России говорилось об отмене казни, когда ученые и неученые, мужчины и женщины, девушки и подростки, кухарки и барыни, мужики и писатели, все слои общества, не исключая военных, давали отголосок на готовившееся страшное дело, Церковь православная опять не остановила кровопролития, опять, — и это на Крестопоклонной неделе! — промолчала. Церковь, — самое дорогое, что есть для нас на земле, — мост к небу; и он оказался непроходимым. Зато голос крови брата кричит ко Господу.

Вот за литургией выносят святую Чашу, но в нее упала тяжелая капля крови. Смотрите же, не берите на душу еще новых грехов убитых. Церковь не отвергла их при жизни. Как же может она отвергнуть их ныне, как может она не молиться за убитых? Мы должны помолиться не раз, и не два за душу убиенных, за душу казненных. Смотрите, чтобы не сбылись над нами слова Господа Иисуса: «Да приедет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле от крови Авеля праведного до крови Захарии, сына Варахиина, которого вы убили между храмом и жертвенником». Да минует нас сие, Господи Иисусе! Не дай новым фарисеям вновь насмеяться над Твоею смертью, когда воспоминаются страдания Твои. С чистым сердцем дай нам «Кресту Твоему поклониться». Аминь.

*Проповедь была сказана в тот день, когда стало известно о казни лейтенанта Петра Шмидта (он был казнен 6 марта), который был кумиром молодежи того времени.

Проповедь была нелегально издана в виде брошюры под названием «Вопль крови», это выступление стало первым общественным протестом против смертной казни в России.

В тот же день студенты академии провели сходку и составили обращение к архипастырям. Автором первоначального проекта Обращения и инициатором сходки считают все того же Павла Флоренского.

За эту проповедь и за организацию сходки Павел Флоренский был арестован и помещен в тюрьму. С ходатайством за него и еще одного арестованного студента, Михаила Пивоварчука, который вместе с Павлом Флоренским председательствовал на той сходке, выступил ректор МДА епископ Евдоким, который обратился в письме к московскому губернатору В. Дубасову с просьбой помиловать обоих студентов.

Губернатор пошел навстречу ректору, и обоих студентов освободили в Страстной Четверг, 30 марта.

В 1927 году отец Павел писал в своей «Автобиографии»: «Никогда в жизни я не состоял ни в какой политической партии. Единственный раз, когда я позволил себе выступление с оттенком политическим, это была проповедь против смертной казни по случаю предполагаемого расстрела лейтенанта Шмидта. В свое время это мое выступление было истолковано неправильно, т. к. на самом деле подвигнуто оно было чисто нравственными мотивами и убеждением во внутреннем достоинстве Шмидта».