Обеспечить возрождение. Часть 3

20 января 2018 Carina Topolina

Предыдущие части читайте тут.

***

Там, за дьяконской дверью, возился седенький маленький старичок. Он знал отца Георгия, потому что его иерейский сорокоуст проходил именно здесь. Это было как будто очень давно… Странно.

— Здравствуй, дядя Толя… — сказал он, благословляя седины, пропахшие ладаном. И сразу ему полегчало. Теперь дядя Толя поднялся с колен — он утюжил газету, сложенную в несколько раз на полу, — выводил воск со старенького ковра в алтаре.

Медленно и аккуратно делал своё дело дядя Толя. Отец Георгий раздражался на него во время сорокоуста, но теперь старичок казался ему родным и милым человеком.

— Как ты, батя? — проскрипел тот, светло улыбаясь, и тут же выключил старый утюг, которым возил по газете.

— Да ничего… Приготовь всё для литии, хочу помянуть отца…

Они включили электроплитку и положили на нее уголек.

Отец Георгий смотрел на него… Пошел дымок. А перед его глазами опять поплыла грустная и тревожная синева страшного вечера, когда все жгли костры, и сквозь этот дым он бежал навстречу страшному разговору со своим отцом.

Он оскорбился тогда, увидев его пьяным. Почему он оказался не готов к этому разговору? Почему скрывал от него столько лет?

На глазах у привычно суровой супруги отец неуклюже повернулся, доставая из кармана ключ от своей комнаты. Он сходил туда и пришел обратно. Подошёл к сыну.

— Сядь.

Гоша сел в старое, глубокое кресло. Отец наклонился над ним, дыша алкогольными парами. В руке он держал небольшое фото, которое поднес к лицу сына, задев его щеку.

— Пааап!

Гоше стало так противно. И жаль отца.

Тетя Валя резко повернулась и вышла. Отец сунул фото ему в руки…

***

На чёрно-белой фотографии с оторванным уголком была изображена девочка в школьной форме с лентой через плечо и букетом цветов. Выпускница.

— Я не понял… Кто это?

— Это твоя мама…

Он вгляделся в снимок. Мама?

С детства он не знал этого слова-имени.

На него смотрели знакомые глаза… Где он мог их видеть?

Ему стало не по себе. Зеркало у них в доме было старое и мутное. Он лучше знал свое лицо наощупь… и просто не осознал, что девочка с фото смотрела на него его же глазами.

Черные волосы были забраны в два хвоста с бантами, черные брови двумя красивыми линиями очерчивали глаза. Тут он понял:

«Мы похожи… нос — точно… только у меня более горбатый…» — он ощупал своё лицо.

Ему не хотелось больше видеть это фото. Тогда он встал и подошел к отцу, чтобы вернуть фотографию. Тот, покачиваясь, пошел в свою комнату, а тетя Валя была на кухне. Как будто ничего и не было.

На следующий день он собрался и ушёл из дома. Он отправился в город к старшим братьям.

Кое-что ему удалось узнать уже там.

Но ощущение близости чёрной ямы, в которую его вот-вот столкнет неведомая безжалостная рука — росло с каждым днём.

И вот он остался совсем, совсем один… «Моя родная, ты одна у меня, — подумал отец Георгий о жене. — Я должен позвонить сегодня домой, пока я в городе».

***

Он молился на литии и опять плакал. Но у него всё же не получалось простить родителей. Никогда не получалось. Вот и сейчас — просто было жаль себя и Дуню.

Более того, мысль о том, что он не будет, как его родители — вновь придавала ему сил. Поэтому он больше не корил себя за грех осуждения.

«Сейчас мне нужно вернуться домой… а потом я успокоюсь, и всё встанет на свои места».

Он стоял с кадилом в руке, и душистый дым окружил его теплым облаком.

— Батюшка, — вдруг окликнул его женский голос.

— Да, я вас слушаю, — отозвался он, не глядя на говорившую.

— Мне нужно… за здравие и за упокой… свечки как поставить?

— Эх, — вздохнул отец Георгий. Разве в свечах дело? Но в руках у неё уже готов пучок. Он начал отвечать.

Как невнятно и картаво звучала его речь с заученными фразами!

— Спасибо, батюшка… у меня сын вот… — продолжила она, выслушав пояснение, — в Москву поехал, там поступать будет… И мама ушла в прошлом году… а я всё никак не могу запомнить, как поминать правильно… простите меня…

— Всё хорошо, — строго сказал отец Георгий.

А сам подумал: «Сын? Поступать?» Но прихожанка не выглядела мамой большого мальчика. Теперь он посмотрел на неё. Правда, мельком.

— Батюшка, мне бы вот дом… квартиру, то есть, освятить… Никогда не СВЕТИЛИ.

— Хм, — улыбнулся отец Георгий. — Если только прямо сейчас, потом я уеду.

— Хорошо, батюшка.

— Вызовите такси, можно из свечного ящика, а я пока подготовлю всё.

Сказано — сделано. В свечном бабульки разрешили мадам позвонить, хотя были недовольны. Но отец Георгий не думал об этом.

Он пошёл алтарь взять кандию для треб, кропильце, требник, кадило, ладан. Дядя Толя помог.

— Я всё верну после освящения. Мне потом в деревню надо…

Это услышала заказчица требы.

— А откуда вы, батюшка? Извините, что спрашиваю…

Они вышли из храма. Такси уже подъехало. Они сели в «Волгу».

— Это не секрет, я в Михайловском храме сейчас настоятель. Ну, как в храме, хе-хе… Там пока разруха. Но, с Божьей помощью…

Таксист сочувственно покачал головой, повернулся и посмотрел на отца Георгия, с интересом.

— А я бы вот очень хотела помочь Церкви! — вдохновенно заговорила женщина. — И папа, знаете… никогда Бога не забывал… И Господь — Он нам всегда-всегда помогает… Это так чувствуется, необыкновенно!

Батюшка не представлял, куда они едут. Но уже понял, что деньги там водятся.

«Вот моя последняя возможность вернуться к Дуне поскорее», — подумал он и снова ощутил дрожь. Откуда такие мысли?

— У вас, батюшка, усталость… и истощение… — услышал он реплику хозяйки квартиры.

Да, наверно, так и есть.

Они вышли из машины. Перед ними стоял четырехэтажный старинный дом с просторным подъездом. Громадные двери, высоченные потолки. Закружилась голова.

— Вы уж не побрезгайте. Я хочу угостить вас… если можно.

— Давайте сначала дело, — сухо ответил священник. Он волновался.

Вот уже отец Георгий рисует кресты на обоях карандашом — на все четыре стороны.

Хозяйка смотрит на него, и он чувствует, что вот сейчас — не выглядит жалким.

— После освящения в доме нельзя пить, курить, ругаться матом… — нараспев заговорил он.

— Ясно, батюшка… Конечно! — улыбается хозяйка.

***

Хозяйка смотрит на стену и ручкой срисовывает крест со стены в блокнот с котенком на обложке.

— Ой, бестолковая… Батюшка, давайте вы лучше.

Она отдала блокнотик отцу Георгию. Поверх её крестика он начертил свой. Похожий на него — тонкий, красивый…

Внизу написал: о здравии Надежды, Степана. Вырвал листочек и вернул блокнот на трельяж, где стояли флаконы с духами, лежали бусы, косметика и прочие мелочи.

Степан Алексеевич — отец Надежды. Директор самого большого в городе завода.

Это видно по обстановке. Тут отец Георгий снова устыдился — и своего вида, и дурно пахнущих ног, в носках, которые ему даже некому было зашить. Потная ступня прилипла к ковру через дырку.

Он уже весь вспотел под рясой, и ему хотелось провалиться сквозь пол под землю. Но Надежда Степановна словно не замечала ничего этого.

Тогда он принялся разжигать уголь на кухне над газовой горелкой. Пошёл дым, и ему стало сразу как-то спокойнее.

«А то весь дом от меня провоняет…» — подумал он сокрушенно.

Наконец уголь был готов. Он достал из кармана коробок. Это был обычный коробок от спичек, а в нём — ладан.

Плита чуточку испачкалась углем, священник этот уголь взял маленькими щипчиками. Раньше они были для сахара — старинные такие, а теперь черные от угля. Валялись они у него обычно в кармане рясы или подрясника. Отец Георгий переложил уголь в кадило, сверху аккуратно пристроил кусочки ладана.

— Стойте и дуйте легонечко, — сказал он и, ничтоже сумняшеся, вручил кадило хозяйке. Она оторопела.

— Как?

— Да держите за це́почку сверху, и всё! Надо несколько минут… Можно я пока от вас жене позвоню? — осмелел он.

— Конечно, батюшка, всё, что нужно… — вокруг неё образовалось душистое облачко.

К счастью, Дуня оказалась дома и недалеко. Но трубку взяла её мама. Пришлось ему построже прикрикнуть: «Мам Тонь, Дуню мне позовите скорее!»

Он оглянулся. Надежда Степановна дула в кадильце нежно, словно на новорожденное дитя, желая его утешить. И тут он услышал голос жены.

— Родная, привет! Слышно?! Я на требе в городе, от хозяйки тебе звоню.

— Здравствуй, Гошенька… отец Георгий…

— Да перестань уже! Солнышко, я постараюсь приехать, как только смогу…

— Что владыка говорит?

— Какая разница, милая моя… Там глухо… чего он скажет-то… И так понятно.

Дуня шмыгнула носом в трубку.

— Что же делать? Так и жить отдельно? О, Господи…

Ей нужно было учиться, а денег, чтобы переехать сюда и жить здесь, посещая приход наездами — не хватит… Да и работы там много, на приходе.

— Прекрати, я сказал… Богу служить — это тебе не шутки…

— Да я понимаю…

— Я тебе сказал — всё решу. Поняла?

— Ага, — всхлипнула она.

Он ненавидел себя всё сильнее. Ему хотелось разбить себе голову кадилом или об стенку с разбега.

Когда он положил трубку, словно рухнуло что-то внутри. Отступать было некуда. Либо он вернется к ней — либо конец их ещё не начавшемуся браку.

Вот и настигла его расплата за желание сделаться особенным. Пойти служить в сане с 20 лет во что бы то ни стало, 2 года семинарии, скоропалительная женитьба… Всё, всё ради того, чтоб резко взмыть в небо с пепелища, которое осталось от его детства. В том, что так сложилась его судьба — виноваты его родители.

Опять те же мысли! Он вздрогнул и перекрестился.

«Нет, я не буду как они… я буду верен словам старца и своим священническим обетам», — опять промелькнуло в голове.

Он служил требу уверенно и бодро. Внутри всё дрожало от резкой перемены настроения. «Сейчас получу хоть немного денег и поеду к Дуне… дальше решим. Даже владыке не скажу», — думал он, распевая: «Спаси Гооосподи люди Твоя!..»

Продолжение следует

Читайте также:

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: