Обеспечить возрождение. Часть 4
21 января 2018 Carina Topolina
Предыдущие части тут.
***
Батюшка разрумянился и заулыбался. Освящение было закончено, и отказываться от обеда он теперь точно не хотел.
— Садитесь, отец Георгий! Я сейчас всё подам! — сказала Надежда.
Он сел. Она начала доставать из холодильника вкусности. Вскоре кухню наполнили ароматы домашнего супа, подогретого рагу, нарезанной на доске колбасы и свежего хлеба. Хозяйка наклонилась, чтобы заглянуть в холодный шкаф. Приятно звякнули друг об друга бутылка водки и коньяку. Она выставила их на подоконник:
— Ну, вот. Сейчас, батюшка.
Это была довольно высокая, крупная женщина, однако лишнего веса у неё не было. Формы, стать — да. К тому же она была очень ухоженной. На ней был костюм-тройка — шелковая блузка белого цвета, юбка по колено и пиджачок со смешными большими пуговицами под цвет костюма, с перламутровым блеском. Цвет этот был очень странный. Вроде теперь его коралловым называют. Но батюшка понятия не имел о таких вещах. И вообще ему было всё это неинтересно. Он думал о еде, чае и выпивке. Потому что сильно устал и перенервничал.
Надежда подавала на стол. На шее у нее вместе с бусами висела цепочка с золотым крестом и образочком Веры, Надежды и Любови с матерью их Софией — это отец Георгий заметил.
Губы были накрашены — вот это ему не понравилось. Очень старило её. К тому же брови и глаза подведены, ресницы густо покрыты тушью и синие тени. Слишком.
— Ой, я всё в косынке… — вдруг воскликнула она. «Хватит пялиться, неприлично», — сказал он себе.
Она сняла платок с головы одним движением и забросила на холодильник. Там стояла вазочка с сухими розами — одна из. Вообще, вокруг было уютно: картиночки, сувениры, занавесочки, скатерть, шкафчики, посуда. Всё как положено.
Надежда поправила волосы — не очень длинные, жесткие, блестящие, как медная проволока.
«Крашеные, наверно», — подумал отец Георгий, с досадой. Невольно сравнил Надежду с супругой, вспоминая золотисто-рыжеватые, длинные и мягкие волосы своей красавицы.
Правда, он тут же отвлекся на более простые вещи. Ел и пил, вполуха слушая речи хозяйки. Ему нравились её внимательные большие серые глаза, смотревшие на него с добротой и заботой.
После чая с конфетами и печеньем на стол с подоконника перелетели бутылки. Хозяйка достала две стопочки с узорами.
Отец Георгий испугался. Пить он боялся. И не пил ничего, кроме теплоты, и от неё-то пьянел!
Но сейчас он размяк. Надежда говорила о сыне, о маме, о бывшем муже, о коте, о продуктах и приготовлении еды, потом о подругах, общении с ними, о судьбах близких людей.
Это было очень скучно, но так успокаивало. Вдруг он понял, что они выпили уже по три рюмки и пошла четвертая. И тут Надежда заговорила о своём одиночестве.
— Батюшка, очень хочется мужчину! Но после развода боюсь уже и думать… Семь лет так живу, никого к себе не подпускаю… Уже очень тяжело, честно сказать…
Его утомили паузы между словами, и он подхватил:
— Да-да. Тут еще много всего. Опасность в том, что потом можете влюбиться в кого попало от горя… Долго нельзя поодиночке…
— Дык уже долго как… — всхлипнула Надежда. — Батюшка! Помолитесь, чтоб мне Боженька послал кого… Видите, как — у одних есть и не ладится, а у других — вообще пустое место… Не знаешь, что хуже…
— Ну-ну, Надя, не унывайте. Что-то не очень у меня получается, — посмотрев на неё, огорченно сказал батюшка. — Что же делать-то? Ну, мы с вами помолились… Надейтесь. Вы же Надежда…
Когда он это сказал, она резко схватила его за костлявую руку, и с чувством сказала:
— Вот только не надо этого – «Надежда Степанна, вы»… ладно? Надоело. Я просто Надя. Хорошо?
— Ладно, — ответил священник, пытаясь освободить руку из большой и мягкой, но сильной ладони.
«Какая взрослая… сколько ей лет? Я чуть старше её сына…»
— И меня не надо на вы, — решительно заявил он, чувствуя, что говорить становится всё труднее. Она снова наполнила их «рюмашечки».
— За нас! — и чуть не поперхнулась. — Ой, Господи! Я ж даже не спросила, как зовут… всё «батюшка»да «батюшка»!
— Хехе, батюшка, да… нажрался тут водки… Гоша я.
— Гоша? Гошенька, ещё коньяк… — затараторила она.
«Мамочки, она трезвее меня в сто раз… Я слабак… Как я уйду отсюда?» — думал он.
***
— Не надо нам столько пить, — слабым голосом сказал он.
— Гош, Гошенька… Посмотри на меня, а? — она придвинула свой стул как можно ближе к уголочку, в который он так уютно засел.
— Чего?
Он пытался смотреть ей в глаза, чтобы понять, что отвечать дальше.
Но всё плыло и ускользало от его пьяного взгляда. Он ощутил ее дыхание, запах духов, шелка, колготок, помады, волос, уложенных средством, крема… Всё это лавиной хлынуло на него, душило и пугало, вызывая тошноту.
Он отшатнулся, боясь, что она станет прикасаться к нему снова.
-Гошенька, ты чего? Боишься, что ль, меня? — спросила она, грустно улыбаясь. Пыталась снова заглянуть ему в глаза.
— Нет! — отрезал он, роняя голову.
— Ну-ка, пойдём со мной.
Она взяла его под руку. Он с усилием поднялся, опираясь на нее. И так она подвела его к раковине.
— Давай, надо умыться.
Он наклонился и закрыл глаза. Теплая, мягкая ладонь умывала прохладной водой его лицо.
— Надя, положи меня спать… Прости, я напился.
— Сейчас… я переодену тебя…
Он хотел что-то возразить, но она накинула ему на лицо сухое, пушистое, пахнущее розовым мылом, полотенце. Вытерла его бороду, шею, куда натекла вода, поправила волосы — они все растрепались.
— Пошли.
Она проводила его до большой, если не сказать — огромной деревянной лакированной кровати.
Он упал на неё и провалился, как в облако. Такими он и представлял облака в детстве.
— Бедняжка, доходяжечка, — сказала Надя. — А ну-ка, снимай свою униформу…
— Облачение не трожь! — вскрикнул он и разметал руки.
— Глупости. Я тебе не позволю спать в этом всём.
Она решительно повернулась в сторону шкафа. Оттуда Надя достала вещи сына для дома.
Она хлопотала несколько минут, и вот наш герой остался в одних семейных трусах.
-Всё у тебя в дырьях… Ну вот всё. Эх ты! Бедный родственник.
— Отстань! Чего тебе надо?
— Пошли, сейчас будем играть в буржуя.
Надя умудрилась довести его до ванны и в конце концов уложила туда.
Там он лежал в теплой воде, в пене, а она сидела рядом и в этой пене рисовала пальцем. Потом комок пены положила ему на голову.
Она хохотала.
— Не, ну прально говорят — бабы дуры, — сказал он и тоже расхохотался. Он кое-как выпрямился и сел, и Надя потерла ему спину мочалкой.
Через некоторое время он увидел себя совсем голым, сидящим на той самой большой кровати в потоке горячего воздуха. Надя сушила ему длинные волосы феном. Напротив было то самое зеркало — трельяж.
— Посмотри, какой ты стал красивый. Хоть на человека похож…
Он посмотрел. Широкая грудь, сильные плечи, но дальше — всё тонкое — и руки и туловище, и пальцы. Тощее и волосатое. Даже шея костлявая.
— Что красивого-то? — почти обиженно спросил он.
— Ты с женой когда последний раз был?
Он закатил глаза и закрыл их.
— Слушай, отстань, а.
— Вот именно. Ничего ты не понимаешь. Ложись спать!
Она толкнула его в плечо, и он повалился на подушки, как мешок с крупой.
Правда, сразу же съежился, как бы желая защититься. Она со смехом закрыла его одеялом с головой. Потом вышла и выключила свет.
«Надо бежать отсюда… бежать… хоть голышом!» — подумал он. И немедленно провалился в сон.
***
Он не знал, сколько прошло времени. Проснулся, всё еще пьяным, в полной темноте. Проснулся оттого, что задыхался.
Он понял, что не успел убежать. Привычная чёрная яма его несчастий сменилась колышущимся, как море, телом чужой женщины. Она крепко обнимала его за шею, целуя в губы, он задыхался и тонул в этом огромном и неимоверно сильном человеческом существе.
Он так и не успел сказать, что еще не знал женщины. Они с супругой договорились отложить это до более спокойных времён. И вот теперь он достался непонятно кому. Пьяным и нагим.
Почувствовав, что он проснулся, Надя перестала его давить и душить. Теперь она заговорила — шепотом и почти плача. Умоляла его не уходить, жалела, нежила. Он и сам не заметил, как страх исчез. Вдруг ощутил своё тело — своим. По её прикосновениям, как по подсказкам… А ещё он вдруг почувствовал себя красивым, сильным и желанным. И она подчинилась ему, как сильному. Он забыл обо всём, и им было очень хорошо вместе. Он утолил весь свой голод. Ему казалось, что теперь ничего не страшно. Её страхи и одиночество тоже убежали от неё, и Надя заснула, как засыпает младенец, вдоволь напившийся молока. Но первым он провалился в блаженную пустоту. И спал до обеда следующего дня.
Проснувшись, наш герой не смог подняться. Голова страшно болела, даже глаза открыть было непосильно.
Надя уже была при полном параде — макияж, укладка. На кухне явно что-то готовилось.
— Ну что, выспался?
В ответ он застонал от боли. Всё было невыносимо. Запах еды с кухни, её голос, свет в окне.
Она молча принесла ему таблетку и банку с рассолом. Кое-как он осилил всё это принять внутрь.
— Я знаю, что у тебя проблемы, — сказала она тихо, но решительно. Присев на край кровати, Надя поглаживала почти бездыханное тело через одеяло.
— Гоша, я могу помочь. Я могу тебя вытащить… Сделать так, что от тебя с этой деревней отстанут. И вообще отстанут. Ты молодой, глупый… Но ты очень хороший, Гошка. Надо тебя спасать. Давай, короче, приводи себя в порядок. Дело есть!
Его тошнило, голова взрывалась от боли, но он радовался этому. Он понял — пока всё так, там не будет никаких мыслей…
Потом было так: Надя взяла сумочку, положила в неё три пачки денег из своего тайничка. Она сияла. Видно было, что долго в ее скучной жизни не представлялось возможным что-либо из этого состояния использовать с толком, с удовольствием. А отцу она скажет: «на восстановление храма». Гоша вздрогнул. «Ага, восстановители», — подумал он, и в голове громыхнуло.
Одна пачка денег осталась у Нади, две другие она вручила ему. Он сунул это добро во внутренний карман куртки.
Они взяли такси и поехали прямо в епархиальное управление. Сумма была просто фантастической, к тому же в долларах. А пачку родной наличности Надя адресовала ему лично: «Всё им не отдавай», — сказала она.
***
В тот день он застал только секретаря. Увидев, что кабинет не заперт, он зашел без стука.
— День добрый, — брякнул он секретарю с порога. — Вот деньги на восстановление Михайловского, — пачка плюхнулась на письменный стол.
Секретарь воззрился на него с недоумением.
— Ты чегой-то, брат? Банки грабишь?
— Не банки. Это от директора завода. Передай всю сумму владыке. И информацию тоже. Я больше за эти средства не отвечаю, пусть владыка дальше распоряжается.
Он повернулся и вышел, сказав:
— Ну, с Богом!
В это время он вспомнил Иуду, который, бросив деньги перед первосвященниками, ушел прочь и удавился… «А мне нельзя даже удавиться», — только и успел подумать он.
Потому что Надя ждала его в машине.
— Молодец. Быстро дела делаешь, — сказала она деловым тоном.
Они вернулись в ее квартиру.
Только зашли — Надежда радостно произнесла:
— Ну, вот и всё! А теперь мы с тобой должны уехать к чертовой матери в Москву и забыть про эту церковь! Я верю в Бога… но, Гош… гробить вот так свою жизнь ради каких-то непонятных вещей — это маразм, слышишь? Полный маразм.
И он понял, что накануне разболтал всё, что мог. И она решила не терять возможности купить себе мальчика.
— Переоденься, обедать пора… или ужинать уже, скорее. Я пойду на стол накрою.
— Ага, — сказал он. Но когда Надя пошла на кухню, он снял с крючка свою сумку из ветоши и, тихонечко открыв дверь, выскользнул наружу.
Как он бежал! Как бежал!
Такого с ним не бывало даже в детстве. Он добежал до универмага и поймал такси. Помчался на вокзал и сел в первую попавшуюся электричку. Добравшись до областного центра, он отправился в соседний городок. И уже оттуда — в Москву.
Из Москвы — в Сергиев Посад.
Продолжение следует
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340
С помощью PayPal
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
