Ахилла

От редакции:

Ровно год назад наш постоянный автор «отец Пафнутий» «открыл лицо» — им оказался Олег Курзаков, на тот момент уже бывший клирик Красноярской епархии. Сегодня Олег рассказывает, как прошел год его жизни в качестве мирянина; этот рассказ, по сути, является первым откликом на колонку главреда «Ахиллы» «Священнику, стоящему на пороге». Напоминаем, что мы приглашаем и других бывших клириков написать нам, как они живут в мiру.

***

Прошло уже больше года с того времени, как я принял решение о своем уходе из священства. Тогда, совершая этот шаг, я отчетливо понимал, что это шаг в пугающую неизвестность, перелом всего прежнего хода жизни, призвания, судьбы. Впереди никто не ждал, не было работы, жилья. Так получилось, что годы священства во всей моей жизни были единственным временем более-менее материальной обеспеченности. Я вырос в бедной семье, в глухой сибирской деревне (мама была дояркой, отец — скотником). Потом было бедное студенчество, армия, учительство в деревне, годы студенчества в Московской семинарии. И теперь — многодетная семья. Нет, мы не бедствуем. Господь как-то все время помогает сводить концы с концами. И меня собственно никогда особо эта составляющая жизни не пленяла. Да, хотелось бы хоть раз в жизни побывать на море, за границей, бо́льших возможностей для своих детей. Как бы там ни говорили про бедное духовенство, а русская поговорка «последним с голоду помирает поп» все ж до сих пор верна. Желающим на этом поприще материально себя обеспечить вольная воля. Но не все же сводится к этому.

Прошедший год был годом начала новой жизни. Тяжелый, с внутренней перестройкой. Но не катастрофический. Несколько раз приходилось слышать вопрос: «А не тоскуешь по службе?» Скажу одну вещь. Священники об этом публично не говорят, но это очень типичное представление. Истинно служат Богу только священники, вот эти все священнодействия, через которые они соприкасаются с благодатью, предстоят перед престолом. А прихожане, стоящие в храме, это что-то второстепенное, второсортное. Одни из самых распространенных поповских разговоров в алтаре — пересуды о нерадивых и туповатых прихожанах, которые ничего не знают, несут бред, да еще, овцы, пытаются учить пастырей.

Так вот, не тоскую, потому что мне подобное представление о богослужении всегда было чуждым. Сейчас, стоя на службе уже в качестве прихожанина, я внутренне ощущаю это разделение, но оно для меня несущественно. Я понимаю, что подразумевается под этой тоской по службе. Для кого-то это самодостаточная жизнь, в которой человек находит радость, предрасположенность. Для кого-то это еще и мощнейший стимул для тщеславия: в раззолоченном облачении и клубах кадильного дыма ты важно ходишь по солее, по твоему возгласу все склоняют головы, крестятся, падают на колени. Еще для кого-то в богослужении воплощается его молитвенная жизнь.

Но лично для меня богослужение с бесконечными хождениями всегда ощущалось чем-то излишним, развлекающим и рассеивающим. Мне проще и лучше сейчас стоять где-нибудь в уголке и уходить в молитве в себя. Господь близ. И в этом я не чувствую себя ущербнее и второстепеннее, чем священник на службе. Но это, наверное, кому как. Поэтому этот вопрос для меня звучит, как «ты не тоскуешь по маханию кадилом, по часовым выниманиям частичек из просфор, по выходам и входам, по закрыванию и открыванию царских врат?» Нет, не тоскую. Скорее, тоска моя об ином. О том, что сегодня и не стоит в центре православной жизни. О том, что священническое служение в себе имеет возможность менять человеческую жизнь к лучшему через привнесение в нее евангельского света. Вера и разум, соединенные и направляемые любовью, самые великие силы в этом мире. Для меня очевидно, что тех надежд, которые возлагались на Церковь после краха советского строя, она не только не оправдала в лице своего священноначалия, а стала реставрировать из прошлого все самое противное совести и христианскому чувству.

Мои взгляды на церковную жизнь и на мое решение не претерпели изменений. Пожалуй, лишь утвердился в своей правоте. Я вижу, как нарастает откровенное мракобесие в церковной жизни, нетерпимость к любой форме разномыслия и независимости. Все должно ходить строем и одобрять все решения сверху. С началом патриаршества Кирилла было много надежд на то, что интеллектуальные силы получат возможность дать понятные ответы на вопросы общества, на вызовы нового времени. Все это связывалось с новым «интеллектуалом» патриархом, «открытым современному миру». Но интеллектуальная жизнь невозможна без свободы дискуссии, без критики, без независимости мнений. И в итоге этот понтификат все более набирает антиинтеллектуальную направленность, усиливает архаизацию церковной жизни. Голоса лжестарцев да чаплиных стали только слышнее, разгром МДА, в образовательном отношении и без того хилой, завершается назначением ректором совершенно бесцветной и управляемой фигуры. В духовной жизни тоже как-то не видно проблесков. Люди, приходящие со своими проблемами, получают все тот же суповой набор «молись и постись». Знаю, не везде так, не все такие, но общая слагаемая сумма все-таки такая.

Что же касается моей личной жизни, то никаких трагедий и катастроф в ней не произошло. Господствующим мифом в православном сознании является представление о «расстриге» как о надломленном человеке, который как-то там несчастно влачит остатки своих дней под гнетом всех мыслимых и немыслимых божьих кар. Жизнь не сахар, но это такая же жизнь, что и у десятков миллионов моих сограждан, наполненная своими проблемами и планами. Год я отработал школьным учителем, сейчас перехожу работать в колледж преподавателем. Прошлой осенью благополучно родилась дочка. Все здоровы. Пусть зарабатываемый кусок хлеба и без масла, но он честный и мне не стыдно за него.

Какой-то внутренней ломки не было. Но несколько моментов отмечу. Те, с кем я был близок в церковной среде и общался, так и остались близкими мне людьми, с которыми продолжается общение. Для остальных, кто бесконечно одаривал меня умильными улыбками и ахами-охами «батюшка-батюшка» в церковной среде, я умер, замолчал мой телефон. Лишь изредка из глухой деревни кто-нибудь, кто так и не в курсе, позвонит с просьбой отпеть или покрестить. И этот момент может быть болезненным, тем более, когда тебя еще не раз публично окрестили Иудой. Но тоже переживаемо. Держать старые обиды и зацикливаться на прошлом не только глупо, но и вредно для настоящего. Все гневные филиппики со стороны моих православных единоверцев в мой адрес по поводу моих статей прошлого лета мало меня задели. Я понимаю, как устроено подобное мировоззрение, на чем оно основано. Радостью для меня стало то, что десятки людей откликнулись со словами поддержки, и среди них тоже были и миряне, и даже священники. Так что это уже не времена архимандрита Федора Бухарева.

Вторым моим открытием было то, что мое семинарское образование, знания после прочтения уймы церковной литературы никак не пригодились в светской жизни. Это как-то настолько непересекаемо с современной жизнью, что аж оторопь берет. Насколько мизерно сегодня реальное влияние православной Церкви в России со всей своей тяжелой древнерусской византийщиной.

Тяжелее всего дается профессиональное встраивание в жизнь. И опять же для меня здесь дело не во влиянии церковности, а в том, что почти в 40 лет с тремя детьми ты оказываешься в любой организации на позициях выпускника вуза, которому надо наработать стаж, профессионализм, связи, авторитет. Ты никто и тебя никто нигде не ждет. Своим упорством и трудолюбием тебе придется заново все отвоевывать и отстраивать на новом месте. Но и это тоже переживаемо. Есть возможность самообразования, переквалификации. Все это гораздо проще сегодня. Сколько наших женщин в декрете с маленькими детьми к выходу успевают получить новую специальность и работу.

Я знаю, что в нашей Церкви есть немало священников и дьяконов, кто думает о подобном уходе. И что-то посоветовать тут сложно. Все зависит от множества слагаемых: от возраста, состояния здоровья, образования, отношения к окружающему миру, готовности взять на себя ответственность, полагаясь только на свои силы. Деградация социально-экономической жизни в России все больше ограничивает подобный шаг, но и будущее не радужно, и в каком положении окажутся через десяток лет рядовые священники? Раздвоенность же священнической жизни ничем хорошим не заканчивается. Для себя во всей этой феодальной системе я просто не нахожу места, кроме как быть никем в Церкви. Ты ни на что не влияешь и никем не слышим и не видим, но зато получаешь дар свободы.

Впереди планы по созданию семейного сайта и домашней студии, помощь в развитии хэнд-мейка супруге, составления и записи курса по риторике, дальнейшее изучение английского, овладение фотосъемкой, занятие легкой атлетикой, воспитание детей, писательство и публицистика. Да мало ли замечательных вещей на свете! Все только начинается.

Одним из убеждений, которое мне всегда помогало в жизни и никогда меня не обманывало, было убеждение в том, что везде есть хорошие люди. И в церковной жизни, и в светской, и в школе, и на заводе. С которыми можно дружить, находить общие взгляды, которые поддержат. Поэтому не так страшно менять свою жизнь, переходить на новое место, двигаться дальше. Мне хочется воспитать и дать образование своим детям, что-то успеть доброе сделать не только для себя на этой земле. По крайней мере мне чужд тот господствующий в православной среде кликушески-апокалиптический взгляд на современный мир, в котором столько страха и желания уйти в глухую изоляцию. Кругом враги, один разврат, все погибло! Мне кажется, что мир хоть и искажен злом, но это божий мир, изначально благословленный Богом как Его творение. И Бог призывает нас быть Его соработниками в нем, имея активную, живую веру, движимую любовью. Призывает созидать и преображать, устроять и умножать благо, вносить свет веры и разума, милости и правды в свою деятельность, человеческие отношения. Это дает мужество и силы жить дальше, надеяться, не бояться нового и оставаться верным Богу.

Читайте также:

• Как, уйдя из священства, выжить в миру?
• Отец Пафнутий снимает маску
• Олег Курзаков: О причинах моего ухода из клира Красноярской епархии и сложении священного сана

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: