Ахилла

Наш сегодняшний собеседник — И., ему за тридцать, окончил МГУ, сейчас живет в Бельгии и работает в Нидерландах. И. поделился с нами своим опытом церковной жизни в качестве прихожанина сначала храма вмч. Татианы при МГУ, а также храмов Европы, в которые ему довелось ходить.

Во времена неофитства на священников смотришь как на представителей Бога

— Я всегда во что-то верил, — рассказывает И., — но практика церковной жизни началась в студенческие годы, тогда и крестился.

Я, как и все, прошел стадию неофитства: когда были проблемы с учебой — ходил в храм, получал там утешение. И проблемы тоже решались: я успешно окончил университет, благословлялся у священников на учебу в аспирантуре в Европе — там были проблемы — я начал молиться, читать «Лествицу» (сейчас, конечно, все это достаточно наивно звучит), просил помолиться за меня многих священников — и все получилось.

Во времена неофитства я верил, что существует церковное братство, что священники, за редким исключением, святые люди, что они сами во все это верят — могут открыть для тебе некие мистические двери, их молитву сразу же слышит Бог. Сейчас, конечно, понимаешь, что священники — это обычные люди со своими слабостями, ограничениями и очень часто с огромными проблемами.

В храм я стал ходить во время учебы в МГУ, меня тогда в этом плане дисциплинировал товарищ-старшекурсник. Этот парень серьезно читал и патристику, и листал Фому Аквинского, и Кураева и проч., старательно ходил на службы. И я не так давно узнал, что он перестал ходить в храм — по политическим причинам, из-за поддержки путинской России со стороны РПЦ, стал одним из активистов Навального.

По иронии судьбы, я читаю сейчас публикации «Ахиллы» и вижу имена всех тех людей, которых я помню по храму МГУ: нынешний пресс-секретарь патриарха отец Александр Волков, протоиерей Максим Козлов, протоиерей Владимир Вигилянский там служил, священник Игорь Палкин, нынешний фотограф патриарха (ему я исповедовался; в трудную минуту я попросил его с мной побеседовать, и он, конечно, согласился; у нас с ними были почти дружеские отношения).

Отец Максим Козлов когда-то был для меня как отец родной, я смотрел на него действительно как на представителя самого Бога.

Времена были хорошие, можно было тогда спрятаться в красивую иллюзию от жизни. Сейчас я понимаю, что этот приход скорее исключение. Это богатый приход, в двух шагах от Кремля. Прихожане там — интеллигенция, преподаватели, студенты, люди, которые хотят чего-то добиться, у которых есть амбиции. И священников туда подбирают образованных, проповеди там читались глубокие. Благодаря этому приходу я и закрепился в православии.

Еще в МГУ тогда преподавал Кураев, я ходил на его лекции, они тоже мне очень помогли. Хотя Кураев мог взять и просто не прийти на лекцию.

Потом я переехал в Бельгию, устроился в аспирантуру. И после всего этого московского великолепия я попал туда, где православие не является основной религией.

Христианство на Западе отмирает

Это не пропаганда, это правда — христианство здесь, на Западе, отмирает. Храмы пустеют, их массово переоборудуют во что-то другое. В одной церкви тут, в Восточной Фландрии, устроили цирк и цирковую школу, в Брюсселе — ночной клуб (бывшая англиканская церковь), в двух шагах от собора РПЦ. В Генте в храме тоже ночной клуб, площадка для различных мероприятий. В одной монументальной церкви хотят организовать супермаркет, но тут, как ни странно, пошла некая волна протеста, общественность против, но это не защита святости алтаря или религии, а то, что, мол, как-то по́шло — такой красивый храм — и банальный супермаркет.

И храмы также отдают другим церквям, в том числе православным и конкретно РПЦ. В Антверпене храм святого Иосифа община РПЦ получила чуть ли не безвозмездно.

Левенский период: священники как друзья

Я поселился в Левене, университетском городке, недалеко от Брюсселя. Там есть приход РПЦ, который размещается в капелле бывшей католической семинарии. Семинария опустела, там сделали студенческое общежитие.

Священник там белорус, дьякон — с западной Украины (после томоса он со своей бельгийской женой-регентшей перешел в украинский приход).

Первое мое впечатление от европейского православия — все игрушечное, непомпезное. Службы короче, чем в Москве. Отношение священников иное: в России священник обычно проповедует с позиции силы: вот так делайте, так нельзя, это грех, а здесь скорее проповедь с позиции человека, который находится с тобой на одном уровне, больше похоже на беседу с другом. Как-то настоятель сказал во время проповеди: «Если я в чем-то неправ — подойдите потом и скажите мне об этом». До этого я ничего такого не слышал.

Народу в приходах мало, особо не поцарствуешь. И епископы ближе к народу. Здесь у всех светская работа, выжить за счет пожертвований нереально. Тот же священник-белорус из Левена, протоиерей Александр Яворовский — дальнобойщик. Или в Генте служит второй священник итальянского происхождения — он профессор в университете, врач.

Мотивация прихожан в Европе тоже отличается от российских реалий. Во многих чисто русских приходах в Европе значительное число прихожан пришли просто за компанию — найти соотечественников, свою среду.

Приходы маленькие, поэтому реально устраивать после каждой службы чаепития, в Левене даже кормили всех подряд. И здесь, в Генте, где я сейчас живу, по крупным праздникам полноценный стол накрывают.

Духовенство от епископа финансово не зависит, наоборот, епископ говорит: спасибо, что вы у меня есть. Попов не эксплуатируют, не заставляют резко менять место служения. Один дьякон рассказывал: ему позвонил епископ и попросил сдать отчет, а тот ему в ответ: «Владыка, я сейчас занят, до свидания». Все, разговор окончен.

Отдельная тема — православные фламандцы, нидерландоязычные бельгийцы. Как правило, это мужья тех женщин из России, Украины, Белоруссии, которые приехали сюда в девяностые-двухтысячные. Даже есть из них священники и дьяконы. В Генте священник — местный. Его тесть, фламандец, Игнас Пекштад (Ignace Peckstadt) пришел в православие, основал здесь чуть ли не первый православный приход. Его сын сейчас местный архиерей Константинопольской Церкви.

Ахенский период: священник — строгий отец

Левенский период длился с 2007-го по 2011-й год. Из Левена я переехал в Ахен, город в Германии, на границе с Бельгией и Нидерландами, там я прожил год.

Там два православных прихода — один РПЦ, святой царицы Тамары, другой — греческий. У греков просторный храм, бывшая католическая церковь, удобные деревянные скамейки, а у РПЦ — в бывшем жилом доме, там было душно, надо стоять.

Приход РПЦ в Ахене большой, там много русских немцев. И священники там себя чувствуют более уверенно. Там был настоятелем архимандрит Иосиф (Пустоутов), уже в возрасте, седоволосый, кандидат богословия. И вот он был полной противоположностью левенского священника, Яворовского — вел себя не на равных, а как строгий отец. Мог при всех на алтарников накричать — помню, была ситуация на литургии: он проповедовал, потом резко обернулся, вернулся в алтарь и громко сказал: «Мне же сложно говорить, что вы тут разговариваете!» Это было в порядке вещей для него, и прихожан мог поучать: «Эй, ты не забыла, в каком ты состоянии? Ну-ка подойди под чашу благословись!»

Но негатива не было, народ его уважал, просто у него такое амплуа — строгого отца. С ним тоже можно было поговорить, достаточно адекватный священник. Он восхищался царской Россией, Белой армией, любил про это рассказывать и про парижскую духовную академию Сен-Серж.

В это время я начал постепенно переставать быть неофитом, более скептически стал ко всему относиться.

Гентский период: «национальные» столы в приходе Константинопольского патриархата

Я переехал в Гент в 2012 году и живу тут по сей день. Здесь только один приход — Константинопольского патриархата. Когда я приехал, еще не было никаких проблем с томосом и Украиной, поэтому я без всяких колебаний стал ходить в этот храм.

Это один из редких бельгийских православных приходов, который располагается в здании, построенном именно как православный храм. Его основатель Игнас Пекштад, про которого мы уже говорили, был достаточно успешным адвокатом из богатой фламандской семьи, поэтому они смогли построить храм в неовизантийском стиле в историческом районе.

В храм ходит много местных, служба идет практически полностью на нидерландском языке. (В Левене примерно половина службы раньше была на нидерландском, половина на церковнославянском. Сейчас, как я слышал, фламандцы оттуда поуходили, остались одни русские, и служба в основном на церковнославянском. В Ахене прихожане все русскоязычные, и тоже служба была на церковнославянском, только, формальности ради, иногда читали Евангелие на немецком.) Среди прихожан есть выходцы из бывшего Советского Союза, немного румын, греков.

Здесь тоже есть чаепития после воскресных служб, но все рассаживаются за отдельные столы: российской стол, фламандский, греческий, румынский. Делались попытки перемешать всех, столы переставить, но люди потребовали вернуть обратно «наши» столы. Но, возможно, людям просто хочется хоть раз в неделю поговорить на родном языке.

Атмосфера на приходе дружелюбная. Основатель прихода, который уже умер, был харизматичным священником, а нынешний настоятель скорее интроверт, интеллигент, и он не может людей «зажечь», и поэтому стало меньше людей ходить в храм.

После украинских событий несколько человек (один наверняка) ушли, когда РПЦ стала призывать своих соотечественников в дальнем зарубежье ходить только в храмы РПЦ. РПЦ сейчас в срочном порядке создает свои, альтернативные приходы, чтобы людей у греков отнять.

Здешний священник один раз выступил по этому вопросу, призвал всех ничего не менять, веровать в общего Христа. Священник здесь вообще очень абстрактно проповедует, философски.

Католики принимают меня по-братски

Еще я всегда интересовался католицизмом, мне нравится классический католицизм, до Второго Ватиканского собора. Кстати, бабушка Марселя Лефевра из Гента, сам он французский фламандец.

У лефевристов есть в Генте маленький приход, есть храм в Антверпене, а в Брюсселе у них великолепный храм святого Иосифа. Этот храм изначально был иезуитским, потом опустел, и там обосновались православные румыны, а потом его «отбили» лефевристы.

Там служат «серьезно»: с алтарниками и с органом, мне там видится высокая духовность. Противоречий тут не вижу: считаю себя православным, но хожу к католикам не первый год, кстати, никто из священников меня не остановил, не говорил, что это ересь или тому подобное.

Иногда я хожу на службы к седевакантистскому католическому священнику, бывшему лефевристу. Седевакантисты — более радикальная форма классического католицизма, они считают, что Папа Римский — еретик, поэтому престол святого Петра пуст; выступают против решений Второго Ватикана.

Попасть к седевакантистам непросто, я туда попал по знакомству. Священник, к которому я хожу, оборудовал церковь у себя дома.

Этот священник Эрик Жакмен (Eric Jacqmin) известен в узких кругах тем, что он как-то приобрел у антиквара запечатанную дарохранительницу, в которой под стеклом хостия. И однажды эта хостия стала окрашиваться в красный цвет. Это явление изучалось в лабораториях, но пока нет этому материалистического объяснения.

У католиков я не причащался, но воспринимаю их литургию как настоящую, и верю, что происходит пресуществление. Там, кстати, в маленьких католических общинах и не причастят, потому что знают, что я православный. Намекают порой слегка, что хорошо бы к ним перейти, но не давят, все равно воспринимают меня по-братски.

Заключение

Мне ближе нынешний стиль приходской жизни — служба на нидерландском языке, не слишком долго, сидя на скамейках.

Неофитом быть проще и лучше. Спрятался в сказку — и ты счастлив.

Фото из архива нашего собеседника

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: