Ахилла

Эта история абсолютно реальна. Она случилась много лет назад на Пасху. Мне рассказал ее сельский священник, непосредственный свидетель и участник событий, и после этого я надолго лишилась покоя. Она, эта история, надолго вышибла меня из колеи моего уютненького воцерковления.

Да-да, вы не ослышались. Несмотря на то, что я пришла в церковь, готовая умереть, и уверовала ярко и сильно, мне удалось избежать так называемой неофитской болезни, о разнообразной симптоматике которой так живописно свидетельствуют авторы «Ахиллы» в рубрике «Исповедь ухожанина». Видимо, под влиянием переживаемых невзгод, у меня выработалось сильное отвращение к разного рода крайностям. Ценя, как я тогда думала, последние месяцы своей жизни, я дала себе подсознательную установку: радоваться радостному, всей душой впитывать красивое и игнорировать уродливое. И первого, и второго, и третьего с лихвой хватало в церковной жизни. Но мои глаза отворачивались от всего, что мне было не по душе.

Текст Веры Гаврилко читает Ксения Волянская:

Однако страшная пасхальная история, о которой пойдет речь ниже, заставила впервые задуматься о том, а правильно ли я вообще понимаю, что такое есть Бог? Вот так, ни больше и ни меньше. Точного и ясного ответа на этот вопрос я, кстати, не знаю до сих пор.

А так хорошо все начиналось. Я бы даже сказала, уютненько, чтобы слегка сбить пафос повествования. Мы приехали в гости к сельскому батюшке рождественским постом, в воскресенье. Стояла роскошная теплая зима. Сельский храм, отстроенный богатым спонсором, был как картиночка, окруженный породистыми елями и кровоточащими кустами рябины. Отстояли литургию, причастились и были любезно приглашены отобедать.

Я первый раз была в гостях у настоящей, всамделишной священнической семьи, и она меня очаровала. Просторный дом, красивые развитые дети-подростки, стол, ломящийся от угощений, — конечно же, постных, но очень вкусных и даже изысканных, — матушка расстаралась. Матушка мне, кстати, тоже очень понравилась: батюшке, на мой взгляд, как мужчине весьма повезло.

Начали съезжаться гости — сваты с крестниками всех возрастов, знакомые священники с чадами и домочадцами, и большой дом наполнился детскими голосами. Мы потом сфотографировались на память, — красивая получилась картинка, очень в духе православного глянца.

Как это всегда бывает, шумное общее застолье после сладких пирогов распалось на островки «по интересам»: матушки отправились пить чай на кухню, дети убежали в комнату для игр, кто-то нашел себе другие занятия. А мы с хозяином дома и его другом, тоже священником, уединились за низеньким столиком и увлеченно беседовали о вере. Мне, неофитке, все было интересно, я даже записывала нашу беседу на диктофон: авось, пригодится позже сделать интервью.

— Вы обратили внимание на нашего пономаря? — внезапно спросил меня отец-настоятель.

— Да, конечно, как не заметить. Такой красивый молитвенный голос. И старичок колоритный, немного похож на старообрядца, — отозвалась я. Старичка-пономаря я, и правда, приметила и даже сделала ему комплимент в конце службы.

Батюшки как-то странно переглянулись, хозяин дома помедлил, вроде как в нерешительности, и выдал:

— У него ведь такая трагедия в семье случилась. Жена погибла несколько лет назад на Пасху. Как раз после праздничной службы, когда они домой, в соседнюю деревню возвращались. Автомобильная авария. Вся их легковушка всмятку. Его успели до больницы довезти, а жена умерла по дороге. В карете «скорой помощи».

— Как? — прошептала я, пораженная. — Как такое возможно? Как же Господь такое допустил? Прямо в Пасху?

— В Пасху, — подтвердил мой собеседник. — Им и ехать-то было всего ничего. Несколько километров. Грузовик со встречной влетел. На полной скорости. Водитель был смертельно пьян. Тоже Пасху отмечал, по-своему.

— Расскажите, — попросила я.

И мне рассказали, что звали их Иван да Марья. Как в сказке. И что были они многолетние прихожане этого храма, имеющие многочисленных детей и внуков, очень усердные и благочестивые христиане. Накануне они отстояли на ногах всю ночную пасхальную службу, а когда вышли из храма, то присели на лавочку и Марья якобы сказала Ивану:

— Давай посидим, Ваня, немножко, ноженьки не держат. До чего же хорошо, Вань, скажи. Вот так бы и умерла сей момент, так мне сейчас хорошо.

И Ваня согласился с женой: и правда, Мань, хорошо, мол, хоть ложись и помирай.

Я еще тогда подумала, что фразу про умереть вполне могла додумать и приписать досужая людская молва. Люди любят такие эффектные, как им кажется, вещи. Возможно, то была наивная людская попытка оправдать Бога, допустившего такое страшное несправедливое смертоубийство.

А может, и правда Марья так сказала, желая облечь в слова то состояние тихого блаженства, которое испытала тогда ее боголюбивая душа. Впрочем, вряд ли бы она хотела такой мученической смерти, в ужасе, грохоте и лязге сминаемого металла. Каждую литургию христиане смиренно просят совсем другую кончину — безболезненную, непостыдную, мирную. Неужели добрая христианка Марья не заслужила у Бога именно такой?

Иван пришел в себя на следующее утро, в реанимации, весь переломанный. «Очень сильный организм, — сказали врачи, — поразительная живучесть». Первое, что спросил: «Маша — живая?» «Живая, живая», — сказали ему. Но он почему-то не поверил, начал метаться, кричать и требовать, чтобы ему показали его Машу. Или сказали правду. Ему сказали. Иван сразу успокоился и сказал: «Ну, тогда и меня не лечите, я тоже умру». Но — не умер.

Затосковал и стал проситься, чтобы его отвезли на похороны жены. Твердил, что нужно сказать ей что-то важное. Вырывал из себя трубки и капельницы, буянил. Ему вкололи седацию и объяснили: «Ну как тебя везти такого, сам подумай, мы же второй труп привезем».

«Может, я этого и добиваюсь», — тихо сказал Иван. В то утро он был за рулем и чувствовал себя виноватым. К счастью, к нему в реанимацию допустили священника, того самого отца-настоятеля, он-то нашел слова успокоить больного.

— Что вы ему сказали? — спросила я.

— Я предложил ему написать письмо Марии. А я зачитаю его при отпевании. Правда, писать он сам не мог, обе руки были сломаны. Письмо под диктовку Ивана написал его односельчанин, молодой парнишка, который жил по соседству.

Отпевали Марью по особому пасхальному чину. Съехалось духовенство из города, все в праздничных облачениях. Народу набилось в церковь, как давеча на пасхальную службу. Когда читали письмо — рыдал весь храм. Отец-настоятель хотел сохранить послание, да старший священник не разрешил: «Оно ей принадлежит, пусть с ней и уйдет». Письмо вложили Марье в холодную руку, прямо под крестик.

— А что было в том письме? — я не могла не задать этот вопрос.

Батюшка задумался, видимо, погрузился в воспоминания:

— Что?

— Письмо? Что в нем было?

— Ах, письмо. Да я вам могу его отдать. Копию сниму.

Я, признаться, подумала, что он бредит.

— Какую копию? Вы же сами только что сказали, что письмо в гроб к Марье положили.

— А оно вернулось, письмо, представляете? Через год вернулось. Нет, не с того света. А при следующих обстоятельствах. Где-то через год приезжает в наш храм молодой отец — малыша своего крестить. Тот самый парень-сосед, который письмо Ивану под диктовку писал. Ну, покрестили мы младенца, а парень и говорит: «Батюшка, помните то письмо? Это не очень большой грех, что я с него копию снял и у себя дома все это время хранил? Впрочем, я вам его отдам. Я его нарочно с собой захватил». Ну и все. Теперь письмо у меня в алтаре хранится. Я его брачующимся после венчания читаю. Чтобы, значит, любили друг друга, а не вот это вот все.

— Сделайте и мне копию, пожалуйста, — взмолилась я, на тот момент уже совершенно уверенная, ради чего я приехала в это село.

И вот это письмо у меня. Не стану публиковать его дословно, поскольку у меня нет разрешения на публикацию от близких Марии. Скажу лишь, что прощальное послание написано просто, если не сказать — бесхитростно. Муж просит прощения у жены, называя ее голубкой: за то, что ругал сгоряча, обижал, не ценил, за то, что мало участвовал в воспитании детей. Такое письмо мог бы написать любой мужчина своей жене. Или любая жена своему мужу.

Меня поразило другое — автор ни на йоту не сомневался в том, что Бог есть, и что этот Бог — милосерден. Зато серьезно засомневалась я.

После этого случая в том селе многие, знавшие погибшую лично, отпали, охладели, перестали ходить в храм. «Где Он, этот ваш Бог? Где?» — кричали некоторые особо эмоциональные сельские матроны, встречая настоятеля на улице.

«Ну вот же Он, вот», — отвечал тот. Имея в виду, что Бог — в самом факте существования такой большой и светлой любви, которая сама по себе — чудо. Но его мало кто понимал. И еще меньше, кто хотел понять.

Это действительно трудно — увидеть в этой истории Бога. У меня вот, например, не каждый раз получается. Иной раз вроде как некий угол зрения открывается и вижу — явно и отчетливо. Зато в другой — накрывают муть, ужас и липкая хтонь. Бог все время ускользает из этой истории. Вернее сказать, Он каждый раз умирает вместе с Марьей под колесами того грузовика, а воскресает — далеко не каждый. В лучшем случае, в одном из десяти. А то и того реже.

В тот день, вернувшись из села, я долго сидела молча одна в своей комнате, потом подошла к окну и распахнула его, мне было нечем дышать. Глотнув морозного воздуха, вдруг осознала, что одно из тайных имен Бога — Великий Абсурд. И не только потому, что Он не укладывается в рамки нашей человеческой логики и морали (было бы странно, если бы укладывался). А потому, что, дав человечеству заповеди общежития, чтобы люди не пожрали себе подобных, за собой Он оставил право действовать и над моралью, и над законом, и над логикой. Отцы учат нас, что Бог есть любовь. Наверное, так и есть. Жутковатая штуковина — Божественная любовь, вы не находите?

Я думала об Иване, как и чем он жив все эти годы? Терял ли он веру? И если терял, то что помогало ему обрести ее вновь? И о том преступном человеке на грузовике, которому Бог не воспрепятствовал стать убийцей, убить праведницу в апофеоз всеобщего ликования победы жизни над смертью. В каком аду после содеянного живет его душа? Покаялся ли он? Или, наоборот, озлобился и считает себя невинно пострадавшим? Говорят, он был так сильно пьян, что ни фига не понял и его пришлось отливать водой, чтобы хоть немного пришел в себя…

А еще я думаю о тех, которым Бог не воспрепятствует прийти в храм на нынешнее празднество Пасхи и, будучи скрытыми носителями смертоносной для слабых и старых заразы, принести смерть по цепочке в десятки и сотни домов. Самое ужасное, что далеко не все из них будут одержимы гордыней и жаждой возвыситься над «презренными маловерами». Далеко не все будут полубезумными алармистами, пьющими за приближение конца света и второе пришествие. Многие пойдут убивать из лучших побуждений, искренне считая себя верными и преданными Христу.

И Он почему-то не остановит их. Конечно, у Него есть на то веские причины. Может быть, Он всего лишь любит читать наши прощальные письма любви…

(Имена героев изменены — В. Г.)

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: