Почему нам не верят?
8 июня 2020 епископ Михаил (Семенов)
Из книги архимандрита Михаила (Семенова) «Почему нам не верят» (1906), глава с одноименным названием.
(Письмо священнику, но не для одних священников)
Вы спрашиваете меня, что делать? Вы говорите, что вас, как представителя сословия, со всех сторон упрекают в молчании. «Что вы? — говорят вам: не смеете или не хотите высказаться по поводу того, что происходит? Не хотите или не смеете сказать, как думаете вы о том, что есть и как должно быть?» — «Люди, поставленные на страже интересов человеколюбия, истины и добра, вы видите — вы не можете не видеть — тысячи, миллионы братьев, подавленных кривдою общественных условий и, подобно священнику и левиту в притче И. Христа, проходите равнодушно мимо их, усыпляя в то же время общественное самосознание фанатическими уверениями во всеобщем благополучии».
«Нужно ли говорить? — пишете вы. — Смеем ли мы говорить? И как нам добиться того, чтобы к нам не обращались с этими тяжелыми вопросами, или обращались, но потом слушали и верили? Спрашивают со всех сторон, но когда им хочешь отвечать, они не хотят слушать, не верят, даже не выслушавши».
Вот, вот. Так и должно быть.
Обращаются со всех сторон… «Среди полного беспорядка утомленная нация впадает в совершенный индифферентизм. Не дорожат правительством: одни увидели бы его падение с радостью, другие без сожаления. Многие не видят вокруг себя ничего, заслуживающего их привязанности, и ближе подходят к Церкви. В ней более устойчивости». Это писал в свое время Ламенэ. Я не хочу сказать, что в наше время отношение к правительству то же или близкое к тому, о каком говорит Ламенэ. Не знаю. Но одно несомненно, что «тревоги дней» во многих, далеких от всяких вожделений, родили «сомнение» в благополучности наличного, родили смуту начинающегося брожения. И, как во всякую смуту, обращаются к нам. Пройдут дни, разобьются многие надежды, может быть, даже осуществившись, разобьется много теорий и интересов, — и еще более будут приходить и спрашивать: «а что скажете вы? Вы говорите, что у вас постоянная, не меняемая Истина».
Да, обращаются и будут обращаться. И обращаясь, не хотят слушать и не верят. И это так должно быть, потому что — за что нам верить? Чем мы заслужили веру и имеем ли на нее право?
У нас не было искренности, а нам и нужна только одна искренность.
Не может быть никакого сомнения в нашей благонадежности, — и в этом выгода нашего положения; не может быть никакого сомнения — говорю потому, что наша точка зрения — точка зрения Христа, а Он сказал: «если берут от тебя верхнюю одежду, то ты отдай и нижнюю». Где же нас с таким «идеалом» подозревать в намерении что-нибудь разрушить? А другого идеала у нас быть не может.
«Мы — обвиняют нас — подобно левиту проходим мимо страданий измученных людей и молчим».
Вот обвинение, и как легко было бы на него ответить, если бы мы не были лжецами.
Я беру острые события последних дней.
Наше положение твердо и совсем определенно.
Св. Отцы, которые были нашими учителями, высказывались без всяких колебаний по вопросам общественной жизни и иногда, с теперешней точки зрения, очень радикально. Вы, может быть, не знаете, что известная фраза Прудона: «собственность есть кража», сказана гораздо ранее Прудона одним из церковных учителей Запада. «Собственность — плод воровства, — пишет блаж. Иероним. — Если его совершили не теперешние владельцы, то их предки». Бедность, по Амвросию, есть результат того, что собственность скоплена в руках у немногочисленной кучки людей. «Вы поступаете, — говорит богатым Василий Великий, — как человек, который, попавши в театр, попытался бы взять несколько мест, хотя их могли бы занять другие, и стал бы мешать входить, присваивая в свое исключительное пользование то, что должно было бы стать общим достоянием. Так делают богатые: они первые захватили то, что было общее, и стали этим владеть; если бы всякий брал лишь то, что необходимо для поддержания его существования, а остальное предоставлял бы бедным, не было бы ни богатых, ни бедных». И потому они не призывали богачей к благотворительности, убеждая дать 2% из их 100, а спокойно доказывали им, что все их богатство — «маммона неправды», все их — чужое, и что откупаться благотворительностью значит лгать.
И они смели так говорить, потому что их положение в отношении к другой половине было тоже очень ясно — и было именно отношением евангелия. Ни у кого не могло явиться и мысли, что они проповедуют борьбу за «право», зовут к мятежу, возбуждают сословие против сословия. Евангелие и евангельская истина, которую «носили они», стоит не вне этой борьбы, а над этой борьбой. Священник не может пристать к борьбе и какой бы то ни было проповеди борьбы за право, потому что это значило бы стать на ту же самую плоскость человеческого, слишком человеческого, на которой стоит язычество. Что было бы, если бы ученики Христа стали проповедовать «право работников» взять силою удержанную хозяевами плату, которая, по пророку Исаии, «вопиет к небу»? Это значило бы проповедовать тот же хищнический инстинкт собственности, стать на одном моральном уровне с теми, против которых нужно было бороться. Это значило бы с положения слуг Христовых опуститься до роли «слуг желудка», т. е. изменить Христу и предать Его правду.
И очевидно, что, не опускаясь до человеческой борьбы, священники Христовы не будут похожи на левита, прошедшего мимо ограбленного, если одинаково твердо будут говорить — одним, что не силою берется счастье, что для христианина нет «борьбы за право», а другим —что «весы в руках Господних колеблются, потому что удержанная плата работников вопиет к небу».
Но как осторожно должны мы на весах нашей совести взвесить, не кладем ли мы на одну ска́лу много — все, вплоть до заповеди о том, что «нужно уступать и рубашку», а на другую — немного, чуть-чуть, только для «отвода глаз». Нам будут верить только тогда, когда не будет возможности заподозрить и обвинить нас во лжи, даже заподозрить. За правду Христову, чистую евангельскую правду, которая идет против борьбы, отрицает в сущности и всякое право, и борьбу за право, за эту правду евангельскую священникам не бросят в лица обвинения, но к их словам об этой правде могут, и смеют, и должны относиться подозрительно, как ко лжи, если видят, что в другую сторону не говорят «ее правды». Можно и правду сказать так, что она будет неправдой. Если говорят одну половину правды, скрывая другую половину намеренно и своекорыстно, то и первая правда — уже ложь.
Мне приходилось читать одну (очень известную) проповедь, автор которой дошел до своеобразного цинизма. Он говорит об отношении между богатыми и бедными и доказывает, что в сущности существование бедных даже хорошо, потому что бедные нужны для освежения и разнообразия жизненной картины, как нужен свет и тени, что если бы не было бедности и нужды, то «свет» бы не производил впечатления, что, благодаря именно этому разнообразию, получается впечатление — повторяю по памяти циничные выражения проповеди — вроде «луга, на котором не одного цвета цветки, а самые разнообразные: и красные, и синие и др.»
Для чего была она сказана? Если для утешения бедных, то едва ли их утешит положение быть тенями, для того, чтобы виднее был свет. Автор в самом деле — эстетик? Может быть. Это еще хорошо, но возможно предположить, что эта проповедь есть намеренное оправдание факта, т. е. льстивое прислуживание «факту», «силе», власти, наличному положению, и оправдание этого наличного положения — раболепническое и холопское. Тогда эта циничная проповедь становится уже проповедью антихристианскою, ложью. И само собою разумеется, что, раз возможна такая ложь и такое приспособление из уст священника, его словам не будут верить даже тогда, когда его слова — правда.
А скажите — разве мало этих проповедей «о красоте бедности», написанных ради спокойствия богатых?
Не был, конечно, христианином Ламенэ, когда во имя Христа звал рабочих сплотиться на защиту их прав силой, но беда, если правда его слова: «В Туре когда-то стояла церковь, которую называли церковью Богоматери бедных. Теперь ее зовут церковью Богоматери богатых. Здесь резюме истории католицизма».
Священник, только ставши «над фактом», над приспособлением, над службой кому бы то ни было кроме Христа, поставивший своей задачей говорить то, что говорит евангелие, не оглядываясь ни направо, ни налево, — заставит себя слушать и верить.
Ни направо, ни налево. А заглядывают и налево. Все это — отступничество и измена, потому что нет истины, к которой бы не подходил евангельский критерий. Не подходит — значит ложь.
Может ли священник принимать вообще участие в общественном «социальном» вопросе, не стоит ли он не только «над», но и «вне» его?
Нет, нет и нет. Тот, кто проходит мимо «братьев, подавленных кривдой общественных условий», отзываясь: «кто-де поставил меня судить между вами», — тот клевещет на Господа Христа и кощунственно жонглирует Его словами.
Об авторе:
Епископ Михаил, в миру Павел Васильевич (Семенов) родился в Симбирске в 1873 г. Родом из крестившихся евреев. В Симбирске Павел Семенов окончил семинарию, поступил в Московскую духовную академию, потом перевелся в Казанскую академию. В Казани, под влиянием владыки Антония (Храповицкого), он принимает постриг, священный сан, становится ученым монахом, пишет диссертацию, готовится к профессорскому званию, позже преподает в Воронежской семинарии. Тогда он начинает интересоваться социальными вопросами и пишет свои первые работы на эту тему.
В начале ХХ века Семенов перебирается в Петербург, становится доцентом духовной академии, в 1905 г. — профессором церковного права, его возводят в сан архимандрита. Участвует в собраниях Религиозно-философского Общества, а также становится одним из организаторов «Общества распространения духовно-нравственного просвещения в духе православной церкви», из которого вышла «группа 32 священников».
В 1905—1907 гг. архим. Михаил пишет радикальные статьи на тему социальной несправедливости. После неудач с организацией партии священников в духе христианского социализма, он вступает в партию эсеров. За это его выгоняют из академии и ссылают на покаяние в Задонский монастырь, но он сбегает оттуда и вновь появляется в столице. Синод лишает его сана архимандрита и отправляет на Валаам, но Семенов уезжает и оттуда.
В 1907 г. он разрывает с синодальной церковью и переходит к старообрядцам белокриницкой иерархии. В 1908 г. Михаил был рукоположен в епископа Канадского, но на свою кафедру не прибыл, остался в Москве, за что в итоге был запрещен в служении.
В это время он публикует множество статей в защиту старообрядчества, пишет пьесы, романы, организует и возглавляет Старообрядческий духовный институт, пишет учебник «Закона Божьего».
В начале 1910-х годов он с соратниками разрабатывает учение «голгофских христиан» — движение к идеалам первохристианских общин.
Впоследствии он уезжает в Симбирск, его психическое и физическое здоровье подрывается, он начинает бродяжничать. В 1916 г. его грабят и избивают хулиганы, что становится причиной его преждевременной кончины. За несколько часов до смерти с него снимают запрещение, хоронили его уже как «епископа Канадского» на Рогожском кладбище Москвы.
Рисунок Вячеслава Полухина
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
