Ахилла

Побег

— Пусть делает, что хочет! Ты представляешь! Папа сказал. Я сама слышала, — Леночка громко шепчет, иногда переходит на обычный разговор, но тут же ловит себя на этом и снова переходит на шёпот. Щёки горят, она очень довольна.

Катя лежит у себя в кровати и копается в айфоне. У нее интенсивная, на грани ссоры, беседа с Витьком. «Сегодня, говорю, надо», — пишет Катя. И добавляет гневный красный смайлик. «Катька, ты тиран. Я тебя ненавижу». На самом деле этот ответ означает: что же с тобой поделать, согласен. «Жду тебя, чем скорее, тем лучше». В ответ Витька присылает картинку кошечки, которая прикрыла глаза с подписью: «Ой, всё».

— Кааатька, ты меня слушаешь? Я говорю, что ты революцию совершила! Такого же еще не было! Кааатька.

— М? – Катя улыбается и прячет айфон под одеяло. — Чего не было?

— Ну, Кааать, — Ленка надулась и сложила руки на груди, — ты ничего не слышала?

— Частично да, слышала. Вы с Лёшкой что-то там выведали, подслушивали, как мама с папой ругались?

— Ну, они не ругались. Ой, Катька, ты невыносимая. Ты меня совсем не слушаешь. Они не ругались. Они просто… Спорили. Мама тебя вроде как защищала. Я не всё слышала. Но мама пыталась добиться от папы согласия. Мол, надо дать Кате шанс. Как-то так. А он что-то спорил. А потом в конце ответил – громко так: «Если я ей не указ, пусть делает что хочет!» Понимаешь? Он согласился! Он не против того, чтобы ты поехала в город и поступила. Понимаешь?

Катя отрешенно посмотрела на сестру.

— Вот тебе сколько лет?

— Четырнадцать… — Лена пытается понять, в чем подвох. — А к чему этот вопрос?

— К тому, что уже такая взрослая кобыла вымахала, а все в сказки веришь. Ты четырнадцать лет живешь и четырнадцать лет знаешь папу. Неужели ты правда веришь, что он вот так просто возьмет и сдастся?

— Ну… — Лена сидела на кровати, уткнувшись носом в коленки. — Может… Ну надо же что-то делать, Кать! Папа он… Он строгий, конечно. Но он же не глупый. Он сумеет. Попробуй.

— Лен, я целый год пыталась, веришь, нет? Я реально к нему подлизывалась. Ну, типа пыталась быть нормальной дочерью. И? Какой результат? Ноооль. Ноль. Надо решать вопрос по-другому.

— А может… Может, надо было не пытаться быть. А просто стать. Нормальной дочерью? – Катя замолчала и уставилась на сестру. Но та не отводила свой не по-детски взрослый взгляд. Неожиданно Катя увидела в сестре молодую девушку. Красивую, серьезную. Которая еще через год-другой начнет нравиться мальчишкам. Ой, как нравиться. Кате было далеко до сестры.

— То есть ты считаешь, что я ненормальная? – процедила Катя.

— Нет… Катенька, нет, ты нормальная. Просто… Просто ты другая. Просто… Я не знаю, что сделать. Я не знаю, как помирить вас с папой.

— Зато я знаю. Никак. Ложись давай спать. А мне надо собираться. Сейчас Витька придет.

— Какой Витька? Ты снова пить?

— Ну… Почти. Вроде тихо за дверью? Родители легли уже? – Катя встала с кровати, накинула свитер и отодвинула кровать. Между кроватью и тумбочкой, прислонившись линялым боком, стоял старый Катин рюкзак. С ним Леночка хорошо была знакома, Катя не расставалась с этим рюкзачком ни в одном паломническом путешествии. Однажды в Дивеево вышел казус. Оказалось, Катя носила в этом рюкзачке флягу с разбавленным спиртом и потихоньку попивала его, запивая святой водой. И кто-то из монахинь Дивеевского монастыря заметил это. Когда вся семья отца Романа подошла приложиться к мощам Серафима Саровского, одна старенькая инокиня начала верещать и ругаться на весь храм, причем ругательства были адресованы не Кате, а отцу Роману, который, краснея, слушал и смиренно молчал.

— Вы видели, что ваша дочь вытворяет? Я не допущу ее в таком виде к мощам! – верещала инокиня. Первой не выдержала Катя. То ли потому что она была уже подвыпившая, то ли просто ей уже надоел монастырь.

— Ой, что вы начали со своим Серафимом Саровским. Больно хотелось. Нашли тоже, чем гордиться, – Катя с гордо поднятой головой покинула храм. Скандал отцу Роману удалось замять, Катю даже не выселили из монастырской гостиницы, где она и проторчала оставшиеся два дня, даже ни разу не высунувшись. Попивая спирт из своего старенького рюкзачка.

И вот этот рюкзак стоял за кроватью. Подозрительно толстый.

— Каать? – протянула Леночка, — что… что это? Зачем? Что ты задумала?

— Да ничего я не задумала. Ложись спать.

— Кать… Ты… Ты решила сбежать? – Леночка побледнела. — Я… я тебя не пущу.

— Не пустишь? А что? Что ты сделаешь? Пойдешь мамке наябедничаешь? Ну и давай! Давай, иди! Чего ж ты встала. Только как ты выйдешь за порог, меня уже и след простыл.

На самом деле Катя блефовала. Ей надо было дождаться Витька. И она жутко испугалась, что вот сейчас, на последних этапах, её гениальный план рухнет.

— Нет… Не пойду. Кать… Я не хочу вредить тебе. Но я… Я не хочу отпускать тебя. Кать. Я боюсь, – неожиданно лицо Леночки переменилось, оно как-то неуклюже сморщилось, нижняя губа затряслась, Леночка в секунду из красавицы превратилась в какого-то скукоженного старичка. И разрыдалась.

— Тише, тише, ну ты что! Тише, услышат же! Подумают, что я тебя… Побила, что ли.  Понабегут. Не реви, ты что.

— Я люблю тебя, — Леночка говорила шёпотом, даже всхлипывать старалась вполголоса, чтобы ее не услышали, — не уезжай, Кать. Я же… Я же люблю тебя.

— Ну что ты, что ты, дурочка, ну перестань, ну что ты. Видишь, я тоже сейчас расплачусь. Будем тут как две дуры рыдать. Ну… — глаза Кати и правда предательски заблестели. — Я же не навсегда. Я же не от тебя. Обязательно свидимся еще. В ближайшее время и свидимся. Я тоже люблю тебя. Мы, конечно, с тобой часто не ладили. Но ты же понимаешь… Ну… Перестань.

Неожиданно в окно постучали. Быстро, как будто дробинками по стеклу. Катя встрепенулась и отошла от сестры.

— Это Витёк. Мне пора. Надо идти. Всё. Всё будет хорошо, не бойся. Я тебя не брошу, сестрёнка. Вот увидишь, сама в город переедешь – мы с тобой свидимся.

Лена кивнула, даже не поднимая головы. Она утирала кулаками слезы, но те никак не прекращали течь.

— Все, давай. Не реви долго, спать ложись. А то обижусь, — Катя подхватила рюкзачок и ловко повернула ручку оконной рамы. Привычным движением, как обычно, как часто бывало вечерами. Только на этот раз все было намного серьезнее. Кате было слишком тесно в клетке. И однажды это должно было произойти. Однажды она должна была вылететь из клетки и не вернуться. Леночка понимала это. Но от этого становилось еще больнее. И она снова залилась слезами.

В комнату ворвался тёплый летний воздух, пахнущий свежескошенной травой. С улицы раздалось ворчание:

— Ох, Катька, ну ты мне всю плешь проела. Нет, не возьму тебя в жены. Нафиг надо.

— Так, болтун. Сумку взял?

— Взяяял, — недовольно протянул Витёк. — Чет легкая она у тебя очень. Косметики, небось, набрала и бутеров. Эх, не сбегают так. Зуб даю – недельку помыкаешься да вернешься.

— Посмотрим, — процедила девушка. И, не оглядываясь на сестру, перелезла через подоконник.

— Давай, Лен. Не поминай лихом, — и уже тихо-тихо, вполголоса, — люблю тебя.

Катька спрыгнула. За окном разразилась возня и недовольный голос Витька:

— Маать, ну ты давай аккуратнее, если я тебе еще живой нужен.

— Тихо ты. Сейчас весь дом разбудишь. Пойдем скорее. Электричка через двадцать минут, последняя.

Шли молча. Витёк смотрел себе под ноги, Катя периодически воровато оглядывалась, опасаясь погони. «Как в хорошем американском фильме», — подумала она.  Как Леон с Матильдой. Тишину нарушил Витёк.

— Я это… Того… Я на самом деле шучу-шучу весь такой. А всё потому что на самом деле того… Не хочу тебя отпускать. Я очень боюсь, что ты уедешь, и мы больше никогда с тобой не увидимся…

— Ну, ты чего кликушествуешь. Будем. Будут еще встречи, конечно же. В город приедешь. Я тебя пивом угощу, обещаю.

— Да… Так-то да. Только вот не спокойно на душе. Я тогда… Когда вытащил тебя из воды… На озере… Я вроде ворчал, а на самом деле знаешь, как очканул. Я когда увидел тебя там, барахтающуюся, думал уже всё… И вот теперь такое же чувство. Только тогда я мог что-то сделать, чтобы тебя вытащить. А теперь, получается, сам же тебе помогаю… того…

— Перестань, — в горле у Кати встал ком, — раз уж мы серьезно – ты должен меня понять. Я не могу больше. Мне душно, меня задушило это место, меня задушил отец, семья. Воздух этот. Чёртов.

— Да… Говнецом-то попахивает, это точно, — серьезно кивнул Витёк. Но Катя рассмеялась. Надо было разрядить обстановку. Они подошли к перрону. Мимо со свистом пролетел товарняк, взъерошивая волосы.

«Вот куда надо было идти, — неожиданно подумала Катя, — здесь бы, под колесами, уж точно не спаслась бы». Хотя… Получается, сюда и пришла. И, получается, не спаслась. От этих мыслей по коже пошли мурашки. Поезд улетел, и ребята перешли на другую сторону дороги. Перрон был пустой, стояло всего два человека, какой-то пьяный бородач и молодой человек в наушниках.

— Так, правила безопасности знаешь? Садишься в вагон, где светлее и побольше народа. Если вдруг кто… Того, приставать начнет, ори и нажимай кнопку связи с машинистом.

— Витёк, ты чего? Мне не семь лет.

— Да знаю… Так… Очкую чёт. Не знаю… Не обращай внимания.

Витёк отвернулся от Кати, делая вид, что внимательно следит за дорогой, опасаясь пропустить электричку. Катя просто молчала. Говорить не было сил, она с опаской посматривала в сторону дома. Вдруг Леночка не выдержала, вдруг сейчас прибежит Роман Романович. Или мама. «Если мама начнет уговаривать, я же не смогу…» — думала девушка.

Электричка аккуратно причалила к перрону. Видно, не зря Витёк следил, она так тихо подкралась, что можно было и случайно пропустить.

— Ну, мужик, давай. Не поминай лихом, — Катя крепко прижалась к другу, обхватив спину обеими руками.

— И ты, мать. Если вдруг что где обидел тебя – это я не со зла. Сама знаешь, люблю тебя как родную. И буду очень-очень скучать. Будь моя воля… Не пустил бы тебя.

— Спасибо, спасибо, дорогой.

— Помни, станет трудно, не бойся, приходи ко мне. В обиду не дам, помогу всегда.

— Спасибо, — Катя ответила уже со ступенек. Витёк подал сумку и дверь с шипением захлопнулась. Электричку тряхнуло, пахнуло металлом и мочой. Состав тронулся. Хотя Кате казалось, что электричка стоит на месте, а поехала деревня. Поехала куда-то назад, в прошлое. Сначала медленно проезжали домики, затем быстрее. Вот церковь. Стоит, одинокая, в темноте, даже золоченый крест на куполе не блестит – вокруг ни одного фонаря. А вот вдали и дом. Электричка набрала скорость, и Катя даже не смогла разобрать, горит ли в доме свет. Ей показалось, что дом полностью тёмный. Неужели все спят? Неужели всем глубоко наплевать? Неужели? – Катя уткнулась носом в стекло, в надпись «Не прислоняться», пытаясь рассмотреть отчий дом, но тот уже пропал из виду. Улетел. Улетел в прошлое. Провалился в тартар. Никто даже не заметил, что она пропала. Конечно, именно на такую реакцию Катя и рассчитывала. Но почему-то стало нестерпимо больно.

Наконец девушка не выдержала и разрыдалась. Она сползла по стеклу и уселась на пол, прислонившись спиной к двери. Катю сотрясало от рыданий. Она запустила руки в волосы, потом хватала сумку, долбила кулаком по стенке. И ревела, тихо, почти без звука, так, чтобы никто не услышал. Это была привычка ребенка, выросшего в многодетной семье. Закрыться в туалете, в ванной – и рыдать. Так, чтобы никто никогда не узнал. Чтобы никто ничего не услышал. В семье священника дети не плачут. В семье священника все всегда счастливые. Все и всегда. Но только не Катя.

— Никогда, никогда не вернусь, — процедила девушка сквозь слёзы, — никогда. Никогда. Сделаю всё, чтобы никогда не вернуться.

И действительно. Сделала.

Читайте также:

• Глава 1
• Глава 2

Поддержать «Ахиллу»:

Яндекс-кошелек: 410013762179717

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

PayPal