Просить прощения или изменить отношения?

19 февраля 2018 Нина Шпаковская

Каждому человеку в жизни приходилось когда-нибудь кого-то прощать и самому просить прощения. Про важность этой проблемы, конечно, говорить не стоит. И то, что это не только благочестиво и правильно с христианской точки зрения, но и необходимо для нормального душевного состояния, написано тоже немало. У меня, как и у всех людей, тоже большой жизненный опыт и много размышлений на тему прощения или не прощения обид. Я показывала несколько кукольных спектаклей на эту тему для детей, как правило, перед Великим постом или в первые его дни. Я хотела бы описать два эпизода из своей жизни, связанные с этой темой.

21 год назад я преподавала высшую математику в институте, в котором этот предмет был непрофильным, но необходимым. Среди студентов были те, кто окончили соответствующие колледжи с красным дипломом и были приняты в этот институт без экзаменов. Этих студентов объединили в одну группу. Как ни странно, преподавать у них было довольно трудно. Видимо, в деканате это понимали, поэтому у них даже был дополнительный предмет «Основы математики», которого не было у других групп этого же курса.

Почему так получилось, я не знаю. Но объяснить им темы, где требовалось пробовать разные способы решения, а не применять какой-то один стандартный, было особенно трудно. Я стала назначать им дополнительные занятия, на которые они приходили далеко не полным составом, и это было обидно, так как, к тому же, эти занятия не оплачивались, а преподавательская зарплата в конце девяностых была совсем маленькая. Но тут ещё два или три раза я допустила ошибки на занятиях в решении задач, чего никогда не было на уроках в других группах, так как я готовилась к каждому занятию. Я сердилась на учащихся именно этой группы, которые плохо решали задачи, да ещё и мало посещали дополнительные занятия, и, видимо, я высказала им это (сейчас я уже не очень помню). В какой-то момент мне позвонила куратор их группы и сказала, что её студенты ходили в учебную часть жаловаться на меня и говорили про завышенные требования. Про ошибки на уроках она не упомянула, но, я думаю, они сыграли свою роль. Конечно, вначале захлестнула обида: «Столько сил и нервов на них потрачено! Неблагодарные!» Я не очень помню, но мысли были в этом духе. Был канун Прощёного воскресенья.

Я постаралась успокоиться и взглянуть на ситуацию более трезво, вспомнить в том числе и про свои ошибки, которые, будто специально, случились на занятиях именно в этой группе (их всего у меня было, кажется, пять). Ближайшее занятие с ними было в Чистый понедельник. Перед занятием я сказала своим ученикам о том, что, согласно православной традиции, перед Великим постом или в его начале принято просить прощения друг у друга, и что я прошу у них прощения, перечислила за что, стараясь говорить максимально искренне и так, чтобы это звучало неформально. Студенты помолчали, потом неожиданно встали и тоже попросили у меня прощения. Что удивительно, оставшаяся часть семестра прошла гладко. Больше на уроках я не ошибалась, и у них всё получалось почему-то лучше.

Я вовсе не хочу сказать, что это панацея от чего-либо. Дальнейший жизненный опыт показал, что часто всё не так просто. Да и просить прощения нужно не всегда. Но тогда получилось примерно так, как у учительницы Натальи Гореловой из фильма «Доживём до понедельника».

***

Второй случай произошёл семь лет назад в южном городке, где я обычно провожу лето. У меня там есть знакомая семья – пожилая женщина (назову её Алевтина Георгиевна) с дочерью и двумя внучками, которые так же, как и я, лето проводили в этом городке у моря, в части дома, доставшейся им по наследству, а к осени возвращались в Москву. Там мы общались уже, в основном, по телефону. Дочь Алевтины Георгиевны обычно приезжает на отдых всего недели на две, а девочки с бабушкой отдыхали почти всё лето, по крайней мере раньше.

Иногда с ними вместе отдыхает ещё сестра Алевтины Георгиевны (назовём её Наталья Георгиевна) – художница, которая тоже живёт в Москве. Наследство у них общее. Поэтому они живут летом в одной квартире, только в разных комнатах.

Перед самым отъездом Алевтины Георгиевны с внучкой в Москву (старшая девочка уже уехала пораньше с мамой), мы очень мило пообщались с ней на пляже, я пожелала ей счастливого пути, а на следующий день она должна была уезжать поездом, который отходил в 8 утра. Я с сыном, вернувшись с пляжа, стала готовиться к дню рождения мамы, который был на следующий день. В 9 вечера внезапно позвонила Алевтина Георгиевна и плачущим голосом сообщила, что её избила сестра, ей плохо и сейчас приедет «Скорая помощь». Она просила прийти к ней и её поддержать.

Мне пришлось бросить всё, наспех дать распоряжения сыну, кое-как объяснить это маме и бежать к Алевтине Георгиевне. Внутри у меня всё клокотало. Я недоумевала: как такая интеллигентная женщина – красавица, хоть и немолодая, член Союза художников, — могла избить свою сестру! Когда я примчалась к сёстрам, там уже была «Скорая». Фельдшер (кстати, она оказалась прихожанкой храма, который посещали я и Алевтина Георгиевна) измерила давление, обработала ушибы и сделала укол. Затем, укоризненно посмотрев на Наталью Георгиевну, сказала, что сейчас приедет милиция (тогда она ещё не была полицией). На протесты Алевтины Георгиевны она ответила, что врачи всегда в подобных случаях обязаны сообщать в милицию. Вскоре подъехала милицейская машина.

Милиционер стал опрашивать участников происшедшего. Внучку, которая тоже всё видела, и, конечно, была в шоке, он опрашивать не стал, так как для этого по закону требовалось присутствие матери. Конфликт, как я поняла, разгорелся из-за нежелания Алевтины Георгиевны сдавать их общую квартиру на зимний сезон: сдавалась она всё равно недорого, а квартиранты уже не раз портили мебель или что-то ещё в квартире, и размеры ущерба иногда превышали оплату за жильё.

Алевтина Георгиевна описала милиционеру происшедшее и факт избиения. Наталья Георгиевна стала утверждать, что её сестра сама билась головой об пол, и от этого у неё ушибы. Внучка Оля была в ужасе, и я тоже. Как сказала потом Оля на вопрос бабушки «может, я сошла с ума, и действительно билась головой об пол, если Наталья с такой уверенностью это утверждает?»: «Бабушка, если бы так было, у тебя ушибы были бы на лбу, а не под глазами, и потом, я же сама видела, как всё происходило». Я не могла представить, как это возможно: при свидетелях, при мне, при Оле, при зашедших соседях так ужасно опозорить и оклеветать свою сестру! Это меня потрясло даже больше, чем факт избиения, который, конечно, ужасен, но мог произойти на эмоциях. Но клевета – это ведь вполне сознательная подлость!

Милиционер записал всё и уехал, сказав, что если у них возникнут дальнейшие взаимные претензии, они могут воспользоваться этим протоколом. Алевтина Георгиевна заверила, что претензий к сестре она иметь не будет, и приезда милиции она не хотела.

Бросить в таком состоянии Алевтину Георгиевну я не могла. Эту ночь мы коротали вместе. Я помогала ей собирать вещи к утреннему поезду. Наталья Георгиевна лежала на кровати в соседней проходной комнате (почему-то не в боковой изолированной, а именно в проходной) и тоже, по-видимому, не могла спать.

Сложнее всего было пытаться успокоить Алевтину Георгиевну, у которой душа кипела от обиды и гнева. Она сетовала на то, что накануне причащалась и была в мирном состоянии духа. «Больше всего меня пугает, — говорила она, чуть не плача, — что мне самой хотелось Наталью побить в этой ситуации! Как мне с собой справится?»

Я сама серьёзно боролась с собой, чтобы не начать ненавидеть Наталью Георгиевну, и тем более ничего ей не высказывать — это уж точно не имело смысла, и могло только подлить масла в огонь. Мы почти всю ночь, собирая вещи, разговаривали про способы преодоления гнева, и про то, что даже если человек не просит прощения, злобу и обиду в своей душе надо с помощью Божией пытаться гасить, для нормального состояния своей души.

Алевтина Георгиевна сказала, что она ещё не научилась пользоваться будильником на своём новом телефоне (свой я не захватила), и мы обе, ужасно уставшие, договорились хоть немного поспать по очереди, чтобы не прозевать время, на которое было заказано такси к поезду. Когда она легла спать, она дала мне маленькую книжечку «Оптинский цветник» — короткие высказывания Оптинских старцев. Заснула Алевтина Георгиевна мгновенно –сказались усталость и укол, сделанный фельдшером «Скорой». Я раскрыла книжечку на первом попавшемся месте и прочитала: «Ничто так не привлекает благодать Божию, как прощение обид».

Я сходила на кухню, чтобы попить воды. Наталья Георгиевна быстро вскочила, чтобы включить мне свет и дать кружку. Видно было, что она старается мне угодить. Я не хотела с ней общаться.

Когда Алевтина Георгиевна проснулась и продолжила сборы, я заметила, что её сестра лежит на кровати с молитвословом в руках. Тогда мне показалось это лицемерием и почти кощунством. Но позже, я поняла, что Наталья Георгиевна всё-таки покаялась, хоть и не попросила прощения до сих пор. Переживания этой ночи тоже, по-видимому, оказали на неё влияние. Она, изменила стиль отношений с сестрой, а в этом и есть суть покаяния. Алевтина Георгиевна тоже со временем успокоилась и простила сестру, как она говорит.

Эта ночь была одной из самых непростых в моей жизни, тем более, что мамин день рождения был испорчен, и моя мама тоже почти не спала в это время. Но, кажется, эта ночь и мне помогла что-то понять и чему-то научиться.

Потом (как и до этого) у меня было много ситуаций, когда нужно было прощать, в том числе и тогда, когда человек о прощении не просит. Наблюдая за некоторыми своими друзьями и знакомыми, а также за собой, я поняла, что способность обижаться человеку дана не зря. Можно представить, какими бы мы стали хамами, если бы не боялись никого обидеть! И понятно, что если речь идёт не только о преодолении чувства гнева, злобы и желания отомстить (с которыми однозначно нужно бороться, может быть, не столько подавлять в себе, сколько преодолевать с помощью Божией), а и о том, чтобы пойти на «мировую» с этим человеком, то «прощать» нужно не всегда, особенно, если человек прощения не просит и поведения своего не меняет.

У меня был и остаётся целый ряд проблем, когда нужно учиться прощать себя, и это оказалось делом не менее трудным, которому я пока не научилась. (Как, впрочем, нельзя сказать, что я научилась прощать других.)

Я ни в коем случае не хотела бы никого поучать или делать однозначные выводы, просто такой вот опыт на данный момент. Может, у кого-то он совсем другой, и выводы другие.

Иллюстрация: Распятие работы Эрнста Неизвестного. Гипс, 1960-е — начало 1970-х гг. Из фонда Музея истории Екатеринбурга

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: