Ахилла

Продолжение отрывков из книги «Описание сельского духовенства». Из главы «Сельские иереи».

***

Быт семейный

И вот бывший ученик семинарии — сельский иерей. Он вошел в дом или на праздное место. Посмотрим на того и другого в их семейном быту. Считаем нужным сказать, что мы описываем большинство, а отнюдь не всех. Найдется и лучше, и выше того, что мы скажем, но такого найдется очень немного; найдется и хуже, и такого немало. (…)

Ученик принимается в дом. Не свободная воля располагает той и другой стороной — принимающей и вступающей в дом, а крайность. С одной стороны: перезрелая невеста или потеря по суду места заставляют быть не слишком разборчивыми в женихах, принимают не лучшего в умственном и нравственном отношениях, а возможно дешевейшего; с другой: необходимость иметь кров и пищу заставляет соглашаться на самые тяжкие условия: вступать в семейство многочисленное, иногда явно беспорядочное, и вдобавок ко всему — брать себе в жену какого-нибудь урода, если не физического, то нравственного. Последствия такой погибельной сделки обнаруживаются слишком скоро. Не успеет дешевейший сделаться иереем, как уже на деле доказывает справедливость поговорки «дешевое гнило», и даже на первых порах не умеет скрыть своего нравственного растления. Всегда начинается с условий: принявшие требуют буквального исполнения их, вступивший сначала не может, а потом и не хочет исполнять. И вот возникли ссоры — соблазнительные, потому что ссорятся два иерея и так близкие между собою, ссоры переходят в непримиримую вражду, за нею — судбища и раздел. Одно лицо, которое могло бы быть миротворцем между той и другой стороной, — жена молодого иерея — большей частию раздувает только пламя. Не по взаимному сердечному влечению вступили они в брак, и потому она не имеет ни малейшего влияния на мужа и не в состоянии ни уговорить, ни успокоить его, если бы и хотела. Но редко и хочет она этого, особенно если порядочно заматерела в днях своих. Муж, умен или глуп, но вступивши в дом со своими потребностями, со своим направлением, со своей упрямой семинарщиной, хочет вести свой порядок в доме, и чем глупее он, тем скорее принимается за это; жена, привыкшая к старому порядку, не в состоянии понять и обсудить, что единственное средство иметь влияние на мужа: во всем приспособиться к нему — и идет во всем против него; и вот между мужем и женой начинается перебранками и оканчивается ненавистью. Досадить мужу, раздражить его — удовольствие для бессмысленной жены. Разумеется, муж платит тем же. После этого, при ссорах мужа с родителями, она всегда берет сторону последних и, прав он или нет, неумолкно и неутомимо осыпает его бранью, терзает попреками, перебирает по косточке его родителей, всех родных и пр. Какой конец этого?

Молодой иерей начинает ненавидеть всё — до самых стен дома, в котором живет. Быть дома — мука для него, и он ищет всех случаев быть вне его — в приходе, у причетников, в сторожке, где бы то ни было, только не дома. Не имея в себе нравственной точки опоры, от семинарии с предрасположением злым, он принимается за чарку — сначала чтобы заглушить горе, а потом чарка делается для него потребностью и обращается в страсть. Где чарка, там он званый и не званый, часто не прошеный и не желанный. Нужно исправить обязанность священническую — повенчать брак, схоронить покойника, дать молитву родившей и т. п. — прежде всего чарка. Он наконец и делится с тестем, и остается один с женой, но успев возненавидеть ее, снискав уже привычку пить, не делается лучше. Так и волочит свою жизнь — нечистую и соблазнительную. Случается, и нередко, предается грубейшим порокам — пьяному и ненавидящему свою жену что не взойдет в голову?

Каковы должны быть дети в таком несчастном семействе — понятно. Хуже всего то, что они сызмальства привыкают презирать своих родителей и не питать к ним никаких детских чувств. Кое-как воспитанные и устроившись сами, они в мысли не держат упокоить своих родителей под конец дней их. Сын, отказывающий в куске хлеба своим отцу и матери, не думающий посетить их, не говорим уже с пособием, а и словом ласковым среди самой тяжкой болезни; сын, осыпающий своих родителей самою площадною бранью, с позором выгоняющий их из своего дома в какой-нибудь праздник и пр. и пр. — явления нередкие. Ждать ли от взросших в таком семействе любви братской, той чистой и святой любви, которая заставляет душу свою полагать за брата своего? Ее нет — этой святой любви. Братья видятся между собой изредка, но не иначе как в праздники, и не для того, чтобы соутешиться или совозрадоваться духом, а чтобы в неистовой оргии перессориться между собою. И не здесь ли основание того глубокого разделения между лицами духовного звания, из-за которого каждый иерей видит в своем собрате если не врага, то по крайней мере недоброжелателя, завистника и пр.? Да, дурной брат никогда не будет хорошим соседом, добрым сотоварищем, надежным сослужителем. Из сердца, не согреваемого любовью ко близким, всегда вытекает зло, одно только зло, к чужим.

(…) Представляется важный вопрос: «а что делать тем иереям, которые по болезни или по старости не могут продолжать более своего служения?» Отказавшись от места и не принявши зятя, они останутся без куска хлеба. Да, именно без куска, в самом точном значении слова. Положение священника без места несравненно бедственнее, чем положение инвалида. Тот может собирать милостыню, священнику воспрещено и это. И вот, к чести наших владык, в каком положении духовенство: подьячий, прослуживший 35 лет, и так прослуживший, что вся служба его ограничивалась сшивкой и подклейкой книг в суде, увольняется с пансионом и имеет верный кусок хлеба. Священник, прослуживший 30, 40 и более лет, на время старости и оскудения сил, не имеет ничего! Случается, в ужаснейшей нищете он обращается с просьбой о пособии к архиерею. После долгих проволочек ему иногда и назначают, но сколько? 10–15 рублей. Поневоле примешь зятя, даже и заранее зная, что с зятем не житье, по крайней мере не умрешь с голоду. Так мудрые и благонамеренные архипастыри наши допускают всякое зло, с полным сознанием, что это зло (тяжбы между тестями и зятьями идут к ним) для того, чтобы как-нибудь не поменялся прежний порядок вещей, чтобы не допустить улучшений в духовенстве. «Пусть живут, как знают, было бы нам хорошо» — это мудрое, вполне современное правило выражается во всех их действиях и распоряжениях. (…)

Следовательно, зло от принятия в дом может быть прекращено лишь тогда, когда старость священников будет обеспечена пансионом. Но случится ли это когда-нибудь? Нет надежды. Значит, зло это со всеми своими страшными последствиями будет существовать вечно.

Ученик выходит на праздное место. Казалось бы, тут есть все условия для счастливой семейной жизни: жизнь вдвоем, без всякого постороннего вмешательства, должна бы сблизить молодых мужа и жену, хоть они до брака почти не знали друг друга. На деле однако же не то. Выше мы сказали, как делаются у нас эти дела: ищут не подругу жизни, а денег; и — берут деньги, а с ними, что судьба пошлет. И редко судьба не наказывает за такой извращенный порядок вещей, редко к деньгам прилагается добрая жена. Иначе и быть не может. Дочери богатых священников — люд избалованный, самовольный, привыкший к лени и расточительности, а если на беду еще отец и благочинный, то с огромными претензиями (как же: из-за отца и ей кланялись подведомственные иереи, а причетники падали до ног). Образования, которое уничтожало, по крайней мере, смягчало бы все это, у нас нет, и все недостатки выказываются резко, поразительно, угловато. (…)

Из денег, полученных за женою, остается какая-нибудь безделица на действительную жизнь, а нужно строиться, заводиться всем нужным. Где брать средства? Тут является руководительницей жена. «Мой батюшка нажил себе состояние вот так: за свадьбу брал столько-то; не дают, он нажмет чем-нибудь, и ругают, а дают; за молебен столько-то, иначе и служить не станет, чего же и тебе смотреть?» Новый иерей, в душе которого не посеяно чести, правды и даже простой житейской мудрости, легко склоняется на такие убеждения и, не прослужив году, начинает страшные притязания во всем… Следствия этого понятны: прихожане возмущаются и на нового иерея смотрят, как на какого-нибудь станового, т. е. как на неизбежное зло; они платят, но с глубочайшим негодованием, с тайной, а иногда и явной бранью. Бывает и то, что всем приходом вооружаются, и как заводить ссоры не крестьянское дело, то они берут свои меры: назначают цену за все меньшую против прежнего. Иерей побьется-побьется и волей-неволей должен согласиться. В том и другом случае он с первого раза разорвал всякое единение между собой и прихожанами, и в целую жизнь ему не поправить зла, которое наделал в первые три-четыре года.

Таков, за немногими исключениями, семейный быт сельских иереев! Счастливых супружеств — таких, в которых муж видел бы в жене своей друга, помощника, советника во все доброе, в которых бы жена силой своей воли и ума, руководимых и направляемых истинною любовью, из семинариста преобразовала бы мужа своего в человека, — таких супружеств слишком мало!

Чем уничтожить это зло? Чем и как улучшить этот несчастный семейный быт сельских иереев?

Прежде всего необходимо образование для священнических дочерей. Семейное образование при настоящем положении духовенства невозможно — должно быть общественное. Да будет благословленно Царственное семейство наше: оно положило уже основание этому, устроив два училища для девиц духовного звания. Но два училища на целую Россию — что это, как не капля в море? Притом, как ни невысока сумма, которую должно платить за воспитание девиц, а для большинства сельских иереев она решительно невозможна. 60–70 рублей в год, когда годовой доход сельского иерея: 100, 150 и весьма редко 200 рублей, и из этого дохода ему нужно содержать дом и двоих-троих сыновей в училище или семинарии. Даже заплатить половину было бы невыносимо тяжело. А и кроме того: теперь жене священника необходимо самой управлять всем хозяйством, т. е. и за скотом ходить, и жать, и молотить и пр., а воспитавшиеся в этих училищах всего этого делать не в состоянии, вот почему их и прекрасно образованных, боятся брать за себя будущие сельские иереи. Пусть же преобразуют быт сельских иереев, образуют для них жен, то есть в каждом губернском городе заведут училища для воспитания на казенный счет священнических дочерей, и — только тогда улучшится семейный быт сельских иереев. А за этим улучшением сколько прекраснейших последствий для будущего поколения!

Во всяком случае, — устроится это когда-нибудь или нет, — всеми мерами строгости и немедленно должно быть прекращено глубоко укоренившееся обыкновение — брать за невестами деньги. Разумеется, этому должно предшествовать полное уничтожение постыдной, презренной, достойной всех кар, покупки иерейских мест, и всех отвратительных поборов, которые введены при производстве иерея. Пусть божественная благодать на самом деле дается даром, без платежа архиерейской и консисторской сволочи. Тогда ученик будет искать себе жену, и возьмет лишь ту, которая придет ему по сердцу, будь она дочь беднейшего священника. Нет нужды говорить, что значит для человека жена по сердцу; какое огромное и благодетельное влияние может иметь она, даже необразованная, но воспитанная в честном, строго христианском семействе.

Скажут: «нужны ли новому иерею деньги, чтобы построить себе дом?» Так. А почему бы в каждом приходе не построить и не содержать казенного дома? — «Но это невозможно — для этого потребуется много денег». — Как! В нашей, по преимуществу православной земле, это невозможно, а у лютеран возможно? Там — пастырь обеспечен во всем от дома и до дров; там он не имеет нужды приобретать по копейкам и всеми неправдами нужное для жизни, там он не загрязнен грязными работами, не грубеет от тяжких трудов — там все это возможно, а у нас нет? О Русь православная! И несмотря на то, мужи велемудрые не стыдятся бросать укор и злые насмешки на наше духовенство: зачем оно не таково, как лютеранское? «Из среды пасторов являются и ученые, и проповедники, семейная жизнь у них прекрасно развита» и проч., и проч., говорят антагонисты нашего духовенства. Так, все это правда. Но почему же вы, обращая все внимание на явление, не хотите разглядеть причин этих явлений? Поставьте наше духовенство в такое же положение, как лютеранское, а потом уже сравнивайте. Образуйте, как должно, юношу, образуйте для него жену, избавьте иерея от этой грязной, убийственной жизни, в какой прозябает он теперь, дайте ему хоть небольшие, но верные средства, — и смеем уверить всем, что есть святого, — вы не узнаете своего духовенства, с гордостью будете указывать на него всякому иноверцу. Много сил в нем, — и все они подавлены. Что не гнетет его — от архиерея до сторожа консисторского, от прихожанина-барина и до последнего конюха? Вам нужны ученые, проповедники — из среды сельских иереев будут они, лишь избавьте их от этой страшной тирании, дайте им дышать свободно. Вы хотите, чтобы хорошо было духовенство, когда сквозь пальцы смотрят на то, что оно притязает, пьет и т. п., и лишь одного не позволяют иерею, чтобы он был умным и мыслящим, и преследуют его со всем ожесточением злобы, если заметят такую ересь. Спросите свою совесть: смогли бы, сумели ли бы вы быть лучше в таком задавленном положении?

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: