Ахилла

Из тг-канала священника Иоанна Бурдина:

Выделение национальных и государственных церквей (Русской, Украинской, Болгарской, Американской) есть несомненное экклезиологическое извращение. Особенно очевидным это становится, когда церковь какого-либо государства начинает претендовать на власть над христианами других территорий.

Все города, в которых проповедовали апостолы, относились к единой Римской империи. Римской колонией был Эфес. Такой же колонией был Иерусалим. Но не было единой «римской» церкви, властвующей над всеми остальными. В Риме, Эфесе и Иерусалиме были самостоятельные общины христиан.

Сходство с нынешней практикой — чисто внешнее. Это не церковь как структура (современное понимание), а церковь как собрание людей. Это единство во множестве. Не территориальное или национальное, а (в некотором смысле) метафизическое (или генологическое).

Павел пишет послание не епископу Рима или Фессалоник. И даже не «церкви Эфеса», но «находящимся в Ефесе святым и верным во Христе Иисусе», то есть собранию людей, которые и есть церковь этого города или места. И если он обращается к «церкви Божией, находящейся в Коринфе», то через запятую уточняет: «освященным во Христе Иисусе, призванным святым, со всеми призывающими имя Господа нашего Иисуса Христа».

Древняя церковь построена на идее Евхаристического единства. Церковь — одна и едина, потому что один и един Христос. В своей полноте она раскрывается в Евхаристии. «Сие есть тело Мое», — говорит Христос на Тайной Вечери, указывая на хлеб. «И вы тело Христово…» (XII, 27) — говорит христианам апостол Павел.

Мы все или мы многие — одно тело Христово, потому что один хлеб, от которого мы все причащаемся (I Кор. X, 17).

Евхаристическое единство всегда определяло единство христиан. В древней церкви эта идея была настолько сильна, что даже в Риме (по свидетельству Иустина Мученика) было одно Евхаристическое собрание для всех христиан этого миллионного города и его окрестностей.

Для того, чтобы быть едиными, нужно отбросить все, что разделяет. Разделение во времени и пространстве неизбежно, но оно допустимо, когда устраняются все остальные причины/признаки разделения:

«Во Христе нет ни эллина, ни иудея», «ни мужеского пола, ни женского», «ни раба, ни свободного». Смысл тут не в том, что человек перестает быть мужчиной или русским, но в том, что никакие причины не должны разделять христиан, собравшихся «призвать имя Христа».

Если слова Павла приложить к идее евхаристического единства Церкви, то не сложно понять, что Церковь Христова вне границ, национальностей и народов. Мы не русские, болгары, немцы, украинцы, американцы. Мы — народ Божий, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего нас из тьмы в чудный Свой свет (1Пет 2:9).

Это, в общем-то, прописные истины. Однако пренебрежение ими и делает возможным, например, то, что христиане одной страны убивают христиан другой.

Из этого извращения экклезиологической идеи вырастают и другие церковные проблемы — расколы, разброд и шатания.

Отсюда, к примеру, появляется идея «дарования автокефалии» — не меньшее извращение экклезиологии, нежели все вышеуказанные.

Не может быть «епископ Москвы» (или Константинополя) выше «епископа Костромы» (или Киева), потому что «церковь Москвы» — это собрание людей, живущих в этом городе, и они не могут с христианской точки зрения хотя бы в чем-то первенствовать над всеми прочими христианами других городов.

Равенство христиан подразумевает и равенство общин. И равенство епископов всех общин и городов Земли и Космоса.

Не может быть «дарования автокефалии» в смысле разрешения одной церковной общины христианам другого города или места быть христианами, служить Богу и приносить ему Бескровную Жертву.

Исходя из братской любви уже существующие епископы могут рукоположить епископа для другой христианской общины и принять ее в Евхаристическое общение, позаботившись о том, чтобы вера этих «новорожденных христиан» ни в чем не отклонялась от апостольского учения.

Но это не дает так называемой «материнской церкви» никакой власти над сердцами и душами этих «новых» христиан. И ничем не обязывает «новорожденную церковь» по отношению к «материнской». Кроме общих для всех христиан любви и уважения.

Если взглянуть непредвзято на церковную историю, становится очевидно, что именно отход от изначальной идеи единства Церкви как собрания равнозначных христианских общин, соединенных Евхаристическим общением, и переход к более крупным государственным и национальным образованиям стали основой всех церковных конфликтов и войн.

Борьба за власть, за первенство и главенство, за право владеть душами и телами людей привела и к Великому Расколу, и ко всем последующим «нестроениям» жизни Церкви — как Западной, так и Восточной.

Чем успешно во все времена пользовались светские власти — от императоров до народных комиссаров, — искусно играя на властолюбии и гордыне церковных иерархов, которые под их лукавой опекой из евангельских «слуг» («кто хочет быть первым, будь всем слугою») превратились в «великих господинов и отцов».