Соучастники

16 октября 2021 Амаяк Тер-Абрамянц

На Кутузовском проспекте Триумфальная арка с ее обильным декоративным обличьем — Квадригой, вздыбившимися конями, рыцарями со щитами и мечами среди гигантских голых коробок жилых монстров кажется игрушкой, как и вся русская история до 17-го года, с которого полагалось начать совершенно новую человечеством невиданную «подлинную» историю. Но та, «подлинная» история, через семьдесят с небольшим лет рухнула — не от внешнего нашествия, не от революции, а под тяжестью ставшего невыносимым собственного вранья и неисполненных обещаний.

Вот в одну из таких коробок, году в 93-м, у меня был вызов, когда я работал врачом, помогая консультациями бывшим репрессированным, отсидевшим в лагерях, старушкам и старичкам (ведь бегущему как на скачках участковому врачу часто бывает некогда разъяснить действие назначенного лекарства, а пожилой человек не все может понять из его объяснений — вот на такие случаи я).

Звонок в дверь. Открывает согнутая в крючок старушка, чистая Баба-Яга из сказки, но Баба-Яга с добрыми и светлыми глазами. Старушке девяносто лет, фамилия ее — Щеглова. Она повела меня в свою комнату коммунальной квартиры, но в коридоре ее так шатнуло, что я кинулся, было, помочь, но она восстановила равновесие. «Ходить трудно», — лишь молвила виновато. Слева в открытую дверь виднелась плита — кухня. Туда проследовали, не удостоив нас взглядом, сначала молодая женщина в домашнем халате, затем молодой интеллигентного вида брюнет в легком синем с пестрой декоративной полосой свитере. Их удаляющиеся в проем кухонной двери спины будто заявляли: «МЕШАЕТЕ!»…

Довольно просторная комната со старыми фотографиями, нехитрым скарбом, антиквариатом на полпути к праху. С большой черно-белой фотографии на стене из далеких лет смотрит умными глазами красавица — это ОНА!!! Полвека назад. Не осталось у Щегловой никого: всех родных и друзей пережила.

— Умирать надо, доктор, зажилась… так тяжко ходить… а все никак…

— Вот видите, — сказала она, садясь за стол, — чуть прошлась, а уже одышка…

Я попросил ее встать, снять халатик и принялся простукивать и прослушивать эти живые мощи, более напоминающие египетскую мумию, и с удивлением увидел на горбу старушки десятки длинных параллельных ссадин, будто от многохвостой плетки с крючками…

— Откуда это у вас?

— А это соседскому коту понравилось на меня карабкаться. А гнать его, знаете, не хочется… Все же живое существо.

Ее сильнейшая слабость, оказалась, не была следствием одной лишь старости — крайне редкий пульс был результатом передозировки дигоксина, который Щеглова принимала без контроля со стороны забывшего проконтролировать ее участкового врача в течение месяца. Участкового врача не хочу судить — они всегда как загнанные лошади — до сорока вызовов в день бывает! Ничего, после отмены мною препарата Щеглова почувствует себя лучше.

Удивительно, но мыслила старушка легко и ясно, речь без ежеминутных пауз, не было забывчивости слов и событий, частых в ее возрасте.

— Мой отец с Чеховым учился, доктор Щеглов, хотите, покажу выпускной альбом?

И вот огромный, тяжелый и ветхий альбом на столе. Страницы проложены шуршащей папиросной бумагой. 1887 год! — более века назад… Пожелтевшие колонны, фотографии выпускников, колонное здание Московского Университета… С овальных фото смотрят лица. Боже мой, какие они осмысленные, мужественные, благородные! Не мальчики, какими мы казались по окончании советского вуза — мужи! Каждый со своим характером, почти в каждом нечто львиное… Надежностью и уверенностью от них веет. Да неужто они были?! — земские врачи, подвижники, ученые… Значит, была ТА Россия! А вот и Антон Павлович (львиного в нем ни капли!) — совсем такой, каким мы его знаем — пенсне, бородка… А через страницу доктор Щеглов: раздвоенная светлая борода, свежее лицо, светлые глаза смотрят спокойно, независимо, горделиво. Такие глаза советская власть не прощала. В тридцатых годах Щеглова расстреляли как «врага народа». А два родных брата старушки погибли еще раньше — в первую мировую, «германскую» войну.

«…А следователь меня на допросе побил немножко, и выпадение матки у меня с тех пор — родить не могла: так моя личная жизнь и не получилась», — говорила она обыденно, без зла, и вспомнились мордастые старухи в транспорте и очередях, их злобное: «Сталина бы сейчас!»

А сколько же таких, как Щеглова, молчаливых и невинных жертв, которым уже не по силам и голос поднять, больных, одиноких, а сколько в земле — не счесть… Сколько их, навсегда смолчавшихся! Счет на десятки миллионов…

Но потомки — это не только те, кто расстреливал и охранял «зоны», это и потомки тех, кто детям ничего не рассказывал из страха за их судьбу, те, кто отказывался от родителей, мужей, жен, и наглухо забивали сундуки памяти, чтобы спастись… и канула память навечно о тех невинных, проклятых и убитых. Система забвения, секретности и страха победила! Власть повязала общество в преступлениях. Может, потому и ходит наше поколение спокойно мимо бесчисленных памятников Ленину по России, ибо оно или предыдущее невольно или вольно соучаствовало?..

Призрак поднимается над Россией и нашептывает по ночам… А днем учительница истории рассказывает моему сыну: «Дети! Сталин не положительный и не отрицательный, он фигура историческая, а прошлое оставим в прошлом!» — и я будто наяву вижу, как призрак усмехается в усы.

— А Гитлер? — спросил мой сын.

— Ты неправильно ставишь вопрос, мальчик! — упреждающе застучала училка карандашом по столу. — Сталин — это наша история, нельзя чернить нашу историю!

Когда Щеглова закрывала за мной дверь, в коридоре стояла, глядя на нас, молодуха в халате, и плотно сжатые губы ее заявляли: «МЕШАЕТЕ!»

Читайте также:

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)


Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: