Старец Иннокентий и грибной суп
23 февраля 2019 Андрей Проскуряков
Отрывок из романа «In vino».
***
…Поздней осенью, слякотным ноябрём я бродил без цели по улицам Зарецка. Небо, синюшное и одутловатое, выблёвывало на меня потоки холодного тощего дождя, всё смешалось с грязью, деревья умерли, лишь единичные листья трепыхались на голых ветвях. Летка, стылая и чужая, разрезала город надвое мутноватыми потоками. Я дважды проходил по Гнилому мостику, набрал в ботинки влажного песка и думал, что жизнь моя закончилась. Так я ходил до тех пор, пока не кончился дождь и я не упёрся в голубые ворота с кривой калиткой. Возле них стояли люди, некоторых я знал, они тихо переговаривались, лица стоящих были сумрачными, тревожными и немного надменными. Увидев меня, они расступились, открыли калитку и жестами пригласили внутрь двора, а кривоногий дед в армейской фуражке и тренировочных штанах умиленно произнёс:
— Ящё одна душа полетела спасаться к старчику Накентию!
Я принял приглашение, сев на лавку за стол, все также заняли свои места. Тут, наконец, мне ясно стало, где я нахожусь: во дворе дома иерея Иннокентия, популярного в народе духовника, почитаемого за старца, к которому, говорят, люди приезжали за благодатью целыми автобусами, ибо в их краях она, видимо, перевелась вся. Стол, покрытый рваной клеёнкой, источавшей запах кухонной тряпки, стоял под старой грушей — огромной, кряжистой, покрытой потрескавшейся корой с островками мха и плесени. Крона дерева надёжно закрывала стол и всех сидящих за ним от дождя, холода, солнца и звуков улицы. Где-то в глубине сада стоял большой дом.
Долгое время ничего не происходило, было сумрачно и уныло, но внезапно к столу вышел сам старец, и все разом заблагоговели. Он сел во главу, не произнося ни слова. Одесную его примостилась Алевтина Алексеевна, оформитель из Дома культуры грушеводов. Все напряженно молчали.
— Будет война, — сурово и убеждённо сказал наконец отец Иннокентий.
— Батюшка, когда же она начнётся? — Алевтина Алексеевна не на шутку встревожилась.
— Скоро, — кивнул Иннокентий, не снизив ни на йоту степень суровости. — Старцы ещё десять назад говорили, что скоро, а теперь уж точно — совсем близко.
— Старцы предсказали! — с уважением шепнула в ухо своей соседке по трапезе тётя Надя из Лебединского.
— Война на носу, а мой дурак на рыбалку поехал, — расстроилась толстушка Таня.
— Какая война? — попытался уточнить худой лохматый мужчина без имени, работавший медбратом в психиатрическом интернате. — Ядерная?
— Страшная война, народ на народ, царство на царство! — провозгласил Иннокентий, но как-то отрешённо и устало. — Фашисты, сатанисты, лихие либералы, американские империалисты, сионисты, масоны-тамплиеры — все против всех и главное — против нас, духоносцев! Молитесь Святому благоверному царю Иоанну Грозному, он отведёт беду.
Три одинаковых с лица женщины в чёрных юбках и бесформенных свитерах начали разливать грибной суп. В это время батюшка уставился вверх и замер на несколько минут, скособочившись, в неудобной позе.
— Молится, — шепнула тётя Надя. — Грехи наши отмаливает. Все грехи наши на себя берёт!
— Никак, пророчествовать будет, — предположила Таня.
— А то, что мы сами сейчас уже воюем… и там, и тут… ракеты, танки, самолёты, — не унимался безымянный медбрат.
— Тиш-ше, — шикнула на него одна из разливальщиц.
Отец Иннокентий опустил пустые, осоловелые глаза, сфокусировал взгляд на вопрошавшем и пояснил:
— Это ещё не война, мы просто бьём сатанистов силой православного оружия. Русь в кольце врагов! Но скоро, скоро уже восстанет православный Сталин и изгонит нечисть жидовскую с земли русской! Приди, приди!
— Всё наше оружие сделано в безбожном СССР, а бьём — сатанистов? — озадаченно переспросил медбрат, удивляясь, как стал похож взгляд священника на взгляд некоторых пациентов в интернате.
— А то! — воскликнул Иннокентий. — Вот, например, соседнее государство. Всё правительство — сплошь фашисты и сатанисты, служители чёрной мессы и ненавистники нашей советской православной державы… а мы им гонор-то окоротим! А оружие что? Окропил ракету святой водой, и — благодать с боеголовкой! За Царя! За Сталина! За великого старца Распутина, всея земли чудотворца! Но… пора обедать.
Тут ему принесли из дома телефонный аппарат на длинном шнуре, и отец Иннокентий начал объяснять в трубку, как именно кропить дом святой водой, если кошка стала себя вести неадекватно. Он говорил долго, убедительно, обстоятельно, с видимым удовольствием, витиевато и многословно, потом встал и ушёл глубоко во двор, продолжая беседу, телефонный провод волочился за ним, как хвост, затем ему позвонил ещё кто-то, а двенадцать человек сидели за столом над стынущим супом, источающим потрясающий обоняние аромат белых грибов, и сглатывали слюну. Никто не решался начать трапезу без благословения, все только перешёптывались, обсуждая ужасы грядущей войны, и мирового глобального сатанизма, подобравшегося прямо к границам нашей богоспасаемой державы. Но в итоге обсуждения созрел очевидный вывод, что кому-кому, а уж сидящим за этой трапезой ничего не угрожает, поскольку с ними великий старец Иннокентий, зде и повсюду православный.
Через полчаса, наконец, объявился и он сам: зорко оглядел паству и удовлетворённо кивнул: мол, вижу, смиряетесь, воздастся. Три одинаковых женщины затянули молитву перед вкушением пищи, все стояли, опустив глаза. После благословения застучали ложки, захлюпали носы и продолжилась беседа, а медбрат с удивлением поймал себя на чувстве, что ему все это напомнило обед в интернате (шепнул он мне на ухо). И то правда, человек есть персть и пепел и ничто из назначенного его не минует, будь ты лишенный дееспособности психохроник или почитаемый старец, знающий тайны грядущей войны, времена и сроки бедствий и катаклизмов… Да и конец у всех один. Но вслух ни он, ни я ничего не сказали, нельзя.
Я так и сидел бы здесь до скончания века, воля моя была парализована, а ноги одеревенели под осоловелым взглядом Иннокентия. Всё время подавали еду, много еды: то суп грибной, то с галушками, потом гречку с грибами и кабачки, потом просто грибы, солёные и маринованные, даже грибную икру. Всё это надо было есть, отказываться не разрешалось — грех своеволия. Я упирался в стол, заталкивал в себя очередной гриб, который все двенадцать человек хором хвалили, а старец мерно кивал головой, одобряя такое единомыслие и любовь, и с каждым кивком, с каждым грибком, моя свобода истаивала, заменяясь жёсткой волей старца…
Но тут ухнула сова, и я прислушался. Все побледнели. Старец стал, нервно дёргая лицом, рассказывать какую-то витиеватую историю, но я уже привстал над своей лавкой, протирая глаза и прочищая уши. Сова повторила свой зов, он звучал чётче и острее.
— Сядь на место, прелестник! — вперил в меня мутные глаза Иннокентий.
— Ох, погибнешь! — запричитали все хором.
— Идти всё равно некуда! — отчаянно выкрикнул медбрат.
Но меня уже было не остановить. Я толкнул тарелку, и грибы запрыгали по скатерти, затем опрокинул суп и прямо с ложкой в руке буквально вылетел из-за стола; от грибного духа ощутимо тошнило. Старец что-то неразборчиво забормотал, а покрытые глубокими трещинами ветки груши над столом заскрипели, словно жаловались.
— Ты станешь одинок! Будешь никому не нужен! — хор голосов окутывал меня со всех сторон, но я, не оглядываясь, подошел к калитке, рывком, вложив все силы, дёрнул дверь — она оказалась совершенно не заперта и просто открылась, отчего я чуть не упал на землю. Я вышел на улицу, закрыл за собой дверь и, улыбаясь, пошёл домой. Ветер шевелил мои редкие волосы, а я наслаждался свободой, одиночеством и яркими красками осени 1970 года.
В тот же день я пошёл на виноградник и начал готовить землю для новых лоз. Пришло время навёрстывать упущенное.
Иллюстрация: картина Оскара Рабина
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
