Ахилла

Из цикла «Ихнее боголюбие».

***

…Кто бы что ни говорил об этой самой любви, но когда речь заходила об отце Африкане, тут-то и выяснялось, что не находилось, по-видимому, человека в епархии, который мог бы хоть сколько-нибудь возлюбить отца Африкана! Сей отец, сколько кто его помнил, всю жизнь возглавлял либо дисциплинарные комиссии, либо карательные миссии: по взысканиям и прещениям, по низложениям и заточениям, по ревизии финансов и, говорят даже, ко адским глубинам иных отцев представлению! На каждом из этих ответственных и многообразных поприщ о. Африкан трудился ревностно, самозабвенно, множа скорби собратий своих, сам же ся мня угоден быти Богови… Да…

Славен муж сей был и за пределами епархии, так что даже в одной зарубежной стране с мягким климатом в один прекрасный день приключилась внеплановая богословско-изыскательская конференция с заумным таким названием — «О границах прощения объективно не обусловленной личности в онтологическом пространстве попрания субъективной свободы евангельски интерпретируемого ближнего». Все участники конференции в стране с мягким климатом, конечно же, понимали, о чём и, главное, о ком речь идет в дискуссионном поле, кто был вдохновителем сего совещания. Говорили долго и умно, даже спорили, но, как и обычно бывает на подобных конференциях — не пришли ни к какому мнению в итоге.

Зато в епархии все попросту боялись о. Африкана. О нём даже слагали легенды. Одной из них как-то, раздобрившись, любезно поделился отец Евстигней.

***

…Из архивов отца Евстигнея:

«Отец Африкан был неотъемлемым участником всех епархиальных мероприятий. Как-то раз случился Великий крестный ход, в котором духовенство аж двух епархий, N-ской и О-ской, облачившись в лучшие свои одежды и в означенной точке воссоединившись, должно было стройными и чинными рядами пройти некое поприще под нещадно палящими лучами солнца.

Душа о. Африкана ликовала: всех отцов он выстроил в две колонны, безукоризненно ровно, задал темп передвижения, и ему всего-то оставалось следить, чтоб в ногу шли. Казалось, палящее солнце опаляло всех, но только не отца Африкана. «В ногу, отцы, в ногу, для глухих повторяю: В НО-ГУ — все идем, или уснули, што ли, в ногу, я сказал, все идем!!!» — подбадривал он запыхавшихся отцов, любуясь ровными рядами вышагивающего духовенства.

Как вдруг развитым боковым зрением он заметил нарушителя порядка: какой-то могучего сложения отец с косматыми и добрыми усами, закрывавшими почти что все лице его, шел не только не в паре, но и вообще не в колонне! Подошед к нему поближе, о. Африкан стал не мигая смотреть на несчастного этого отца своим особым — долгим и печальным взглядом, от которого у иного священнослужителя уже давно тихонечко стала бы тлеть ряса, ну а этот — ничего, идёт себе, да ещё и в усы свои нестриженные как будто ухмыляется! Недолго думая, отец Африкан зашел сзади. Молниеносный, хорошо исполненный удар по почкам сложил могучую фигуру улыбчивого батюшки пополам. «У-я! — простонал он, выпрямляясь. — Ты чего дерешься-то, осатанел что ли? — и, разглядывая своего обидчика, добавил: — Э-эх! А еще, гляди ж ты, вроде и батюшка!»

Вообще-то о. Африкан как-то не привык, чтобы ему вот так дерзко отвечали. По сложившейся традиции, уязвленный отцом Африканом сам тут же и должен был начинать каяться, просить о помиловании и снисхождении, не зря же сказано в писаниях, что, мол, «первее примирися с опечалившим тя»! Однако, что-то пошло не так. «Вот настучать бы тебе, драчуну, по репе, — задумчиво пробасил здоровяк, медленно поглаживая свои огромные кулачищи, — да не ко времени как-то, крестный ход всё же!»

От такой невиданной наглости у о. Африкана непривычно перехватило дыхание, и он лишь только и мог прошипеть: «…как… твоя… фамилия…»

«А? Что говорите? Какая моя фамилия-то? — удивился батюшка-здоровяк. — Да на что она тебе-то, а? Хотя, может быть, ты за обиженного тобою помолиться надумал, а? Что скажешь? А то, извини уж, я никак не пойму тебя!»

Тут еще, как нарочно, кто-то тихонько хихикнул. На о. Африкана было жутко смотреть — от благородной ярости его била мелкая дрожь, позеленев, он лишь хрипел жутким голосом: «…Фамилия… как… в каком… приходе… служишь… ты… ты…»

Страшная догадка пронзила мозг о. Африкана. Своих-то, N-ских, он знал как облупленных, а этот мерзкий тип, по-видимому, был из О-ских, а на них власть о. Африкана уже не распространялась. Здоровяк, почувствовав поддержку участников крестного хода, продолжал назидательно: «Фамилию, значит, мою, да в каком приходе я служу хочешь знать, да? Но ты ведь и сам батюшка — так ведь? Ну, так ты помолись, родимый, помолись, и, если Господу Богу угодно будет, то откроет тебе Многомилостивый и фамилию мою, да и место служения моего! Так ведь?»

Хихиканье (хотя, казалось, отцы шли под палящим солнцем, понурив головы) нестерпимо усилилось. Наверно, впервые в жизни уязвлённый о. Африкан прочувствовал, что ряса задымилась не на ком-либо, а на нём самом! А батюшка-здоровяк уже словно проповедовал своим приятным мощным басом: «Ты, отче святый, не дрался бы лучше, ибо не дело пресвитера — драться, а вместо того — молился бы, ведь батюшка, как-никак, сан у тебе святый, тебе и карты в руки, как говорится, а если б хорошо молился, то Господь, слышь, Господь тебе многое и открывал бы по молитвам твоим!»

Но о. Африкан, не внимая наставлению этого наглеца, уже мчался сломя голову вдоль колонны отцов, выискивая нетерпеливо подобного себе, ответственного за крестный ход от О-ской епархии. Чтоб узнать… узнать… узнать!!!

Но батюшка с добрыми усами, чью фамилию так тогда никто и никогда не узнал, еще какое-то время шел с крестным ходом не в ногу, не в паре и не в колонне. А потом исчез… Молодые дьякона потом уверяли, что это был Ангел Господень. Не иначе.

О. Африкану, кстати, вскоре дали очередную награду».

Фото Александра Петросяна

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: