Ахилла

Был четвертый час, когда доктор с шестнадцатилетним сыном отправились на пляж. Южное солнце еще пекло вовсю, но как будто начало уставать от собственной необходимой работы. Коричневая лысина доктора блестела как обтертая кожа старых кресел в присутственных местах… — подумалось впервые сыну, в груди шевельнулась жалость, и он тотчас ее в себе подавил. Они подходили к винограднику, мимо которого проходила дорога от турбазы к морю. Ни один лист не шевелился, зеленые гроздья, покрытые пылью, казались каменными.

Под лозой распласталась, выпятив сосцы, черная свиноматка, еще пара бурых свиней и несколько куцых овечек бродили меж изрядно поредевших виноградных лоз. И, как обычно, сторож, рыжий детина в штиблетах на босу ногу, сидел у дороги в тени кизилового дерева и, не поднимая головы, читал книжку. Обычная картина, которую приходилось наблюдать каждый день и к которой никак не мог привыкнуть доктор. «Ну разве возможно было бы такое, если бы был настоящий хозяин?» — риторически вопрошал он, и Денис, его сын, удивлялся.

Но сегодня здесь появилось нечто новое: у дороги на проволоке совсем рядом с кейфующей свиноматкой висела табличка, красным по белому:

ВИНОГРАД НЕ РВАТЬ

ШТРАФ 10 РУБЛЕЙ!

— Выходит, свиньям можно есть виноград, а людям нельзя! — взорвался Денис. Схватил кусок ссохшейся земли и запустил в свинью. — А ну, вон отсюда, пшла! Сухой комок отскочил от толстой шкуры, рассыпался, взметнув батальное облачко. Свинья с визгом вскочила, однако, пробежав всего несколько шажков, только еще более углубилась в виноградник и, обиженно хрюкая, еще основательней залегла.

Денис снова схватил кусок земли.

— Да хватит тебе, — сказал отец.

— А что она виноград жрет! А мы его на рынке покупаем, — сын запустил ком в свинью, однако тот ударился о землю, подняв пыльный фонтанчик в стороне, свинья, хрюкая, лишь повела ухом, но не сдвинулась, очевидно оценив свою позицию как относительно безопасную.

— Ну хватит, пошли, — поторопил отец.

— Для чего же тут сторож, неужто он не видит? Слушай, а может, он вовсе не сторож?

— Черт его знает… — недоуменно пожал плечами отец.

Они приблизились к рыжему детине.

— Послушайте, — вежливо обратился к нему доктор, — мы вас побеспокоим…

Рыжий не торопясь и с достоинством отложил книгу и, взяв лежащую рядом толстую суковатую палку, с помощью которой, очевидно, собирался выбивать штрафы, встал.

— Скажите, пожалуйста, вы сторож? — осведомился доктор.

Какое-то мгновение рыжий, опершись на палку, помедлил, будто раздумывая, стоит ли отвечать, наконец изрек со сдержанным достоинством:

— В настоящее время я сторож…

— Вы знаете, вот здесь, — сказал доктор, — свиньи виноград топчут…

— А, сколько ни гони, все равно придут, — махнув рукой, философски ответил сторож.

Едва отошли от сторожа, сын, не сдержавшись, взорвался хохотом. Рассмеялся и отец.

— В настоящее время! — захлебываясь, повторял сын сквозь смех. — В настоящее время я сторож, а завтра Бонапарт!

— Подумать только, — смеялся отец, — вы еще, мол, обо мне услышите!

— Интересно, что он читает? — спросил сын.

— Возможно, Гегеля, — сказал отец.

— Скорее Гоголя, — предположил сын. — Хорошо бы «Ревизор»… Ну вот, разве такое было бы возможно до революции, а?

— Ладно, не скажи это еще где-нибудь…

— Так ведь я только тебе, — успокоил сын.

Они шли в направлении к «Ленину», «Славе КПСС», «Свободе», «Равенству», «Братству» — аршинным буквам, белыми камнями выложенным на склоне горы над поселком.

— Хороша свобода, когда за убийство столько не сажали, сколько за слово правды… — хмыкнул сын.

— Хватит тебе, — сказал отец, — помолчи… ВСЕ страны через ЭТО должны пройти, тысяча лет пройдет, пока не поймут… И никто ничего не сможет сделать… Слово — сила, человек — ничто, пушинка, фьюить — и нету!

— Человек — это человек! — возразил, краснея, сын, чувствуя, как глупо, безоружно и по-школьному звучит это утверждение. Где-то были необходимые слова, но он их не находил.

— Видели мы таких героев, эх, видели… Тебе что, плохо живется? Мне бы так в твоем возрасте! Никогда не лезь в политику, твое дело учиться, в институт поступать… И наукой заниматься — она подальше от всего этого. Пойми, жизнь — великое искусство сохранить себя…

— Стоит ли только ради этого жить! — усмехнулся сын, и солнце стало холоднее.

1992 г.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: