Священник сказал: «Помогите мне»
26 июня 2018 Владимир Марцинковский
Отрывки из книги «Записки верующего».
***
В этом же селе и еще в другом, соседнем, мы с одним студентом из местных крестьян распространяли среди народа книги Св. Писания.
Опишу одно из таких хождений, тем более, что оно сопровождалось несколько загадочными обстоятельствами.
Взяли мы полную кожаную сумку Евангелий и, помолясь, пошли. Это было зимой. Перед нами было типичное русское село Приволжья. Избы с крылечками и резными украшениями были полузанесены снегом. Тихо, не слышно ни звука — только хрустит снег под ногами, да издали доносится собачий лай. Входим в первую избу. Только отворили дверь, как на нас бросилась со страшным лаем огромная собака, оскалив зубы. Я в страхе отскочил, едва успев захлопнуть дверь. «Ну, — думаю, — если здесь такие псы, то мы далеко не уйдем». «Миша, — говорю я своему другу, — надо сходить домой — захватить палку». Мой друг, спокойно улыбаясь, говорит: «Ну, зачем палку? И так все будет хорошо»… Я несколько подивился его беспечности — но это было, в сущности, самообладание веры.
Пошли в следующую избу. Опять со двора слышится лай, хотя уже менее грозный. Входим. Вдруг, откуда ни возьмись, втирается за нами в калитку с улицы какая-то другая собака — большая, серая. Она начинает играть с дворовым псом и этим отвлекает его внимание.
В третьей избе мы задержались минут двадцать.
Вся семья оказалась дома — и хозяева охотно купили у нас книгу, с интересом беседовали с нами, благоговейно слушали чтение из слова Божия. Выйдя на улицу, мы видим, что наш неожиданный спутник ожидает нас, сидя на снегу.
Тронулись мы, и он за нами.
Так он и не отставал от нас в течение всего пути — а мы посетили изб сорок. И везде, где случалась собака, наш верный попутчик вступал с ней в переговоры.
— Что это за собака? — спросил я Мишу (а он местный житель).
— Не знаю… И никто ее здесь не знает… Она нам вместо палки послана, — отвечает он, смеясь.
Удивительно и то, что когда мы пришли к краю села, закончив свой обход — то по выходе из последней избы мы этой собаки больше не видели. Смотрели во все стороны, но ее и след простыл…
Мы вернулись домой, удовлетворенные своим посевом. Крестьяне приветливо принимали нас и покупали Евангелия, которые для многих были новинкой.
Темна наша деревня.
И как жаль, что духовенство так мало пользовалось благоприятной почвой для благовествования!
Впрочем, тут сказывалась природа государственной церкви.
Священник данного села откровенно признавался мне, что он не верит в совершаемую им литургию. «Но ведь надо же кормиться!» — с кривой усмешкой говорил он. Он даже пытался устроиться в одну из высших школ Москвы и для этого оставил приход. Когда же поступить в школу ему не удалось, он устроился в другом приходе.
Я не знаю его дальнейшей судьбы, но один подобный «служитель культа» в годы революции отказался от религии и стал заниматься антирелигиозной пропагандой: ему ничего не стоило переменить государственную религию на государственный атеизм. Ибо для духовного лица официальной церкви всегда есть опасность считать государство выше религии, а значит, и выше всего.
Этот бывший священник в своем селе говорил: «Граждане, я вас прежде обманывал: никакого Бога нет»… А мужички на это ему и ответили: «Коли ежели ты нас прежде обманывал, так кто ж тебе теперь поверит?»
А как немного надо было усердия, чтобы этот народ вдохновить Словом Божиим! «Ибо жаждет душа его слова»…
Помню, как я в первый раз очутился на амвоне церкви, в стихаре. Это было 26 июня 1916 года в этом же селе, в день Тихвинской иконы Божьей Матери (престольный день данного храма).
Перед этим я видел сон. (Сны отражают не только то, что было, но и то, что будет, ибо многое из того, что будет, уже произошло — и оно также может отображаться на светочувствительном, так сказать, экране нашего сознания.)
Вижу я, будто стою в церкви, в алтаре. Священник, худой и бледный блондин, кадит и окутывает меня густыми волнами пахучего дыма. Потом надевает на меня голубой стихарь с крестами, шитыми серебром, и говорит: «Помогите мне»…
Так мне снилось. А некоторое время спустя, я оказываюсь в этом, только что упомянутом, селе на берегу Волги.
Был канун престольного праздника. Я со своим другом решил организовать продажу книг Св. Писания у входа в церковь — народу ожидалось много, со всех окрестных деревень.
Обратились за разрешением к священнику. Он был как раз в храме. Вдруг он обращается ко мне: «А вы не могли бы завтра сказать проповедь в церкви?» Я даже испугался: «То есть, как это? Я никогда не говорил в храме». «Ничего, наденем на вас стихарь… Да вы не бойтесь!.. Евангелие завтра легкое… Вот оно». Он взял книгу с аналоя и открыл место, заложенное лентой: «Вот… Это насчет Марфы и Марии… богородичное. Помогите мне, а то у меня завтра много молебнов…» Он уговорил меня. И я с волнением готовился к своей первой проповеди.
На другой день я стоял в алтаре, одетый в стихарь. И когда священник кадил в алтаре, обращаясь ко мне, — я мгновенно вспомнил сон: все было точно, как тогда во сне — и священник, бледный и худой блондин, и волны кадильного дыма, и голубой стихарь на мне, и даже слова, которые он мне сказал накануне: «Помогите мне…»
Пропели «Отче наш», потом запричастный стих. Я вышел из алтаря на амвон. Передо мною стояло море голов (храм вообще был огромный, построенный помещиками еще во времена крепостного права). Говорилось легко и свободно, и потому что внешний резонанс в этом храме отличный, а еще более потому, что ощущался внутренний духовный резонанс в русской душе, которая никогда не бывает так открыта, как в минуту религиозного воодушевления. А что особенного я говорил? Я лишь иллюстрировал небольшим жизненным опытом отрывок из Св. Писания… Но втеснялись в душу простые слова Евангелия о Том, Кто, будучи Сыном Божиим, пришел в дом обыкновенных грешных людей, о Марфе и о Марии, которая сидела у ног Христа, с жаждой внимая Божественному учению.
Я говорил минут сорок. Когда кончил, неподвижно стоявшие люди стали истово осенять себя крестным знамением.
После литургии я пошел в лес. Радость слияния с народом в едином духовном экстазе наполняла душу. О, как возгорелась тогда жажда отдать всю жизнь служению словом этому народу! Перед этой проповедью мне открылись из Евангелия слова, которые так меня вдохновили: «хорошо служившие приготовляют себе высшую ступень и великое дерзновение в вере во Христа Иисуса» (1 Тим. 3:13). Только бы иметь смирение, без которого служение приведет не к дерзновению, а к дерзости!
Как-то летом, перед посевом озимых хлебов, крестьяне из разных деревень просили священника отслужить молебен в поле.
Прислали за ним лошадь. Не имея псаломщика, священник пригласил меня с собой для чтения Апостола. Мы ездили из села в село. На поле, за околицей, под синим небом священник облачался в ризу и служил. Потом освящал зерно, приготовленное для посева. Мужики и бабы усердно молились, крестились и низко кланялись. Как глубоко трогает это внесение религии в подлинную, природную жизнь земли! С церковным пением сливается щебетание жаворонка, ласково шевелит волосы на голове полевой ветерок — и травы и деревья клонятся перед своим Творцом… Я читал положенную на этот случай главу из Послания к Евреям, читал по-русски, чтобы было понятнее.
В некоторых селах я говорил крестьянам слово о трех условиях урожая (молитва, любовь, труд).
В ближайшее воскресенье после обедни подошел ко мне один из крестьян и с таинственным видом спросил: «Что это за новое, еврейское Евангелие вы читали на молебне? Вы все поминали евреев… некоторые очень даже смущались»…
Иллюстрация: Г. Мясоедов «Молебен на пашне о даровании дождя», 1877
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340
С помощью PayPal
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
