Ахилла

«Какое прекрасное и выразительное лицо, какие правильные черты и удивительная сдержанность красок! Такие женские лица я видел только на старинных гравюрах, и вдруг — здесь…» — подумал Головкин.

Лицо действительно было прекрасно — высокий чистый лоб, на который якобы случайно спала белокурая прядка, яркие синие глаза, румянец, и не нарисованный, а природный, это Головкин определять умел. Восхитили его белая, будто никогда не видевшая солнечного света кожа, очаровательная шляпка с небольшой вуалью, шея, прикрытая небрежно, но аристократично повязанным шарфиком… Он успел рассмотреть даже пальцы, украшенные дорогими перстнями… Женщина улыбалась каким-то своим мыслям, взгляд ее, не задерживаясь, пробежал по Головкину и устремился вверх, строго очерченный профиль проплыл мимо, и Головкин с трудом подавил в себе желание обернуться. «Явно не простолюдинка… Вот из-за таких женщин и происходит все на этой планете — страшные войны и великие открытия, гнусные предательства и безумные подвиги, трагедии неразделенной любви и комедии разделенной… — Головкин все же не удержался и обернулся: — Завоюй целый мир, кинь к ее ногам, она все равно останется надменной и недоступной, как царица… Царица Эвелина…»

Женщина, которую Головкин нарек Эвелиной, уже таяла вдалеке со всем своим безупречным величием, где-то ее ждал самый счастливый мужчина в мире, пажи готовили благоуханную ванну, а повара — изысканный ужин… Головкин прикрыл глаза. «За одну ночь с такой женщиной можно отдать все богатства всех восточных королей…» — и в голове Головкина зазвучала небесная музыка, которая неожиданно закончилась заливистым детским смехом.

«Папа, посмотри, — дядя стоя спит, как лошадка!»

Головкин открыл глаза и увидел смеющуюся рыжую девчушку, теребящую за рукав своего сонного папу. Папа равнодушно посмотрел на Головкина, наклонился к дочке и стал что-то ей втолковывать, видимо, правила поведения в свете.

«А у моей царицы, интересно, есть дети? Если б я был ее героем, она родила бы мне пять таких вот рыжих девчушек…» — на этот раз Головкин глаза не закрывал, и музыка в его голове не звучала. Да и если б звучала, ее спугнули бы три горца, громко обсуждавшие что-то на своем языке. Со стороны казалось, что они ругаются и сейчас перережут друг друга, но Головкин знал — они просто разговаривают. Они друзья. Им тяжело здесь, их здесь не любят, их семьи остались на далекой родине, там, где ветра поют свои нескончаемые песни в горных ущельях…

Головкин улыбнулся горцам, но они в ответ метнули в него три таких злых взгляда, что он вздрогнул. «Наверное, в их загадочной стране не принято улыбаться незнакомцам… Может, они подумали, что я смеюсь над ними или над их речью…» — горцы были еще недалеко, и Головкин хотел вновь обернуться, чтобы извиниться, но раздумал. К тому же ему навстречу приближалась парочка, на которую хотелось смотреть с восторгом и умилением.

Он и она, оба в годах, седина уже прокралась в ее прическу и давно поселилась в его, но как нежно она обнимала его! Как он смотрел на нее! Зачем она что-то шептала ему, ведь никакими словами не выразить ту любовь, которая сквозила в каждом ее движении?.. «Достойный закат достойной жизни», — подумал Головкин и снова вспомнил свою царицу Эвелину. Ах, если б они могли быть вместе! Если бы только могли… Они бы тоже встретили свою старость с благодарностью, в окружении любящих детей, внуков и правнуков, только не здесь, а в небольшом шале в предгорье Альп…

Головкин опять прикрыл глаза и очутился возле своего шале… Двухэтажная хижина пастуха, с красной черепичной крышей… Зеленый склон, на котором пасутся белые барашки, внизу прозрачный ручей с небольшой мельницей… Постаревшая, но по-прежнему грациозная Эвелина в кресле-качалке вяжет чепчик для очередного внука, он поливает благоухающие цветы, отгоняя ласковых ручных коз… Вершины гор вдалеке… Облака, с неохотой плывущие куда-то в Австрию и цепляющиеся за склоны… Сейчас, сейчас уже запахнет свежим хлебом, который печется в старинной дровяной печке на заднем дворе…

Но пахнуло неожиданно чем-то другим, неведомым и невкусным, и запах этот мгновенно вернул Головкина в реальность, в которой все было отнюдь не так благостно. Пожилая парочка приблизилась уже на расстояние вытянутой руки и оказалась совсем не пожилой, а тот, кого так нежно обнимали, был просто пьян. Пьян мертвецки и с утра, и именно его ужасный перегар не дал Головкину насладиться ароматом свежевыпеченного хлеба. Рано постаревшая боевая подруга из последних сил удерживала своего рыцаря от позорного прилюдного падения, а слова, которые она ему говорила… Это были слова не любви, это были жестокие упреки и суровые обвинения, обрамленные площадной руганью. Наверное, рыцарь совершил вчера отнюдь не рыцарский поступок… И не только вчера… Да и не был он никогда ее рыцарем, как, впрочем, и она никогда не была его Дамой. Не бывает Дам с такими лицами…

В то утро у Головкина случилось еще много занимательных встреч, которые принесли массу впечатлений, позволивших ему забыть нехорошую парочку. Он видел старушку, на руках которой дремала собачка, один в один похожая на хозяйку. Видел девушку с голубыми волосами, чем-то напоминающую Мальвину из старого детского фильма, если б не кольца в носу и в губах, татуировка на предплечье в виде дракона и очень странное одеяние. Видел непонятного юношу с накрашенными глазами, который мило улыбнулся Головкину и наманикюренным пальчиком нарисовал в воздухе сердечко. Видел ярко одетого мавра, на которого с изумлением и в упор взирало многочисленное семейство из провинции… Видел даже свою одноклассницу, в которую был безнадежно влюблен лет сто тому назад… Он еле успел отвести взгляд, застыдившись своей неказистой одежды, ведь она уже заметила его, заулыбалась и подняла руку, чтобы поприветствовать и наверняка напроситься на свидание… Она же не знала, что у Головкина есть царица, есть его Эвелина…

Но тут, к счастью, эскалатор, на котором он ехал, закончился, одноклассница с поднятой рукой и улыбкой уехала наверх, к выходу в город, а ноги Головкина ступили на грязную платформу станции метро «Киевская» радиальной линии.

Каждое утро, спускаясь на эскалаторе в метро, Головкин проживал целую жизнь, полную любовных драм и забавных приключений. Жизнь, похожую на бесконечный увлекательный фильм, от которого невозможно оторваться…

Ведь там, наверху, у него вообще никакой жизни не было.