Ускорить производство труб: тоталитаризм и тайная полиция

20 декабря 2022 Ханна Арендт

Фрагменты знаменитой книги немецко-американского философа, основоположницы теории тоталитаризма Ханны Арендт (1906-1975) «Истоки тоталитаризма», из главы «Тайная полиция».

…Тоталитарная власть использует государство как внешний фасад, долженствующий представлять страну в нетоталитарном мире. … Тоталитарные правители обращаются с нетоталитарными правительствами точно так же, как они обращались с парламентскими партиями или внутрипартийными фракциями до прихода к власти, и снова сталкиваются, хотя и на более широкой международной сцене, с двойственной проблемой защиты вымышленного мира движения (или тоталитарной страны) от воздействия фактической действительности и создания видимости нормальной жизни и здравомыслия в глазах нормального внешнего мира.

Ядро власти в стране — сверхэффективные и сверхкомпетентные службы тайной полиции находятся над государством и за фасадом показной власти, в лабиринте множества учреждений со сходными функциями, в основании всех властных перемещений и в хаосе неэффективности. Упование на полицию как на единственный орган власти и, соответственно, пренебрежение, казалось бы, значительно большим властным арсеналом армии, характерные для всех тоталитарных режимов, можно объяснить отчасти тоталитарным стремлением к мировому господству и сознательным игнорированием различия между чужой и родной странами, между чужими и собственными внутренними делами. Военные силы, натренированные для борьбы с иностранным агрессором, всегда были сомнительным инструментом в гражданской войне; даже в условиях тоталитаризма им трудно смотреть на собственный народ глазами иностранного завоевателя. Более важна в этом отношении, однако, их сомнительная ценность даже во время войны. Поскольку тоталитарный правитель строит политику на посылке о своем конечном мировом господстве, он рассматривает жертвы своей агрессии как если бы они были повстанцами, повинными в государственной измене, и, следовательно, предпочитает править на оккупированных территориях посредством полиции, а не военной силы.

Даже до прихода к власти движение имеет тайную полицию и шпионские службы с разветвленной сетью в разных странах. Впоследствии их агенты получают больше денег и полномочий, чем обычные службы военной разведки, и часто являются тайными главами посольств и консульств. Их главная задача состоит в создании пятых колонн, в направлении деятельности ответвлений движения, во влиянии на внутреннюю политику соответствующих стран и в целом в подготовке того момента, когда тоталитарный правитель — после свержения правительства или военной победы — сможет открыто расположиться в чужой стране как дома. Иными словами, филиалы тайной полиции в других странах являются приводными ремнями, которые постоянно превращают показную иностранную политику тоталитарного государства в потенциально внутреннее дело тоталитарного движения.

… Всякий деспотизм в значительной мере опирается на секретные службы и больше боится собственного народа, чем народов других стран. Однако эта аналогия между тоталитаризмом и деспотизмом годится только для первых стадий тоталитарного правления, когда все еще существует политическая оппозиция. В этом отношении, как и в некоторых других, тоталитаризм извлекает выгоду из сложившихся в нетоталитарных странах неверных представлений о себе и сознательно поддерживает их, какими бы нелестными они ни были. В речи, произнесенной в 1937 г. и обращенной к персоналу рейхсвера, Гиммлер признавал себя обыкновенным тираном, когда объяснял постоянное расширение сил полиции вероятным существованием «четвертого театра действий внутри Германии в случае войны». Сходным образом Сталин практически в то же время почти убедил старую большевистскую гвардию (в чьем признании он нуждался) в существовании военной угрозы для Советского Союза и, следовательно, в возможности такой чрезвычайной ситуации, которая потребует сохранения единства страны, пусть даже ценой деспотизма. Самое удивительное, что оба заявления были сделаны после уничтожения всякой политической оппозиции, что секретные службы расширялись, когда в действительности уже не существовало противников, за которыми надо было шпионить. Когда шла война, Гиммлеру не потребовалось использовать и он не использовал войска СС в самой Германии, разве что в целях обеспечения работы концентрационных лагерей и для надзора над иностранной рабочей силой; основная масса войск СС была брошена на Восточный фронт, где они использовались по «специальному назначению» — обычно для осуществления массовых убийств — и для проведения политики, часто противоположной политике как военной, так и гражданской нацистской иерархии. Подобно тайной полиции Советского Союза, формирования СС обычно появлялись после того, как военные силы усмиряли завоеванную территорию, и разбирались с открытой политической оппозицией.

На первых стадиях установления тоталитарного режима, однако, тайная полиция и элитные формирования партии все еще играли роль, какую исполняли аналогичные структуры при других формах диктатуры и хорошо известных террористических режимах прошлого; и крайняя жестокость их методов не находит параллелей только в истории современных стран Запада. Первая стадия разыскивания тайных врагов и травли бывших оппонентов обычно соединяется с процессом упорядочения всего населения по фасадным организациям и переобучения старых членов партии в направлении добровольного шпионажа, с тем чтобы сомнительное сочувствие только что организованных сочувствующих не являлось предметом беспокойства для специально тренированных кадров полиции. Именно на этом этапе более опасным врагом постепенно становится сосед, который может проведать «опасные мысли», чем официально приставленные полицейские агенты. Конец первой стадии наступает с ликвидацией открытой и тайной оппозиции в любой организованной форме; в Германии это произошло примерно в 1935 г., а в Советской России — примерно в 1930 г.

Только после уничтожения реальных врагов и начала охоты на «объективных врагов» террор становится действительным содержанием тоталитарных режимов.

…Главное различие между деспотической и тоталитарной тайной полицией видно из разницы между «подозреваемым» и «объективным врагом». Последний определяется, исходя из политики правительства, независимо от желания либо нежелания «врага» свергнуть правительство. Это не индивид, чьи опасные мысли надо провоцировать или же чье прошлое оправдывает подозрения, но «носитель тенденций», подобно носителю болезни. С практической точки зрения тоталитарный правитель поступает как человек, который постоянно оскорбляет другого человека до тех пор, пока все не узнают, что последний — его враг, так что он может, не без некоего правдоподобия, пойти и убить последнего, объясняя убийство необходимостью самообороны. Конечно, это несколько грубо, однако же вполне срабатывает, что известно всякому, кто наблюдал, как некоторые удачливые карьеристы уничтожают своих соперников.

Задача тоталитарной полиции состоит не в раскрытии преступления, а в том, чтобы быть наготове, когда правительство решает арестовать определенную категорию населения. … что касается повседневной жизни в условиях тоталитаризма, то только агенты НКВД на промышленных предприятиях информированы о действительных целях Москвы, приказывающей, например, ускорить производство труб, т.е. знают, действительно ли требуется больше труб, или же надо уничтожить директора завода, или же ликвидировать все руководство, или же закрыть данный завод, или, наконец, этот приказ распространяется на весь народ и говорит о начале новой чистки.

С правовой точки зрения еще интереснее, чем превращение подозреваемого в объективного врага, характерная для тоталитаризма замена подозреваемого правонарушения возможным преступлением. Возможное преступление не более субъективно, чем объективный враг. В то время как подозреваемого арестовывают, потому что он считается способным совершить преступление, которое более или менее соответствует его личности (или его подозреваемой личности), тоталитарная версия возможного преступления основывается на логическом предвосхищении объективного развития событий. Московские судебные процессы над старой большевистской гвардией и военачальниками Красной Армии — классические примеры наказания за возможные преступления. За фантастическими сфабрикованными обвинениями можно разглядеть следующие логические соображения: события в Советском Союзе могут привести к кризису, кризис может привести к свержению диктатуры Сталина, это может ослабить военную мощь страны и, возможно, привести к ситуации, в которой новому правительству придется подписать перемирие или даже заключить союз с Гитлером. Следствием этого стали неоднократные заявления Сталина, что существует заговор с целью свержения правительства и заключения тайного сговора с Гитлером. Против этих «объективных», хотя и совершенно невероятных возможностей стояли только «субъективные» факторы, такие, как надежность обвиняемых, их усталость, их неспособность понять, что происходит, их твердая уверенность в том, что без Сталина все будет потеряно, их искренняя ненависть к фашизму, т.е. ряд мелких реальных деталей, которым, естественно, недостает последовательности вымышленного, логичного, возможного преступления.

…Политическая функция тайной полиции, «самого организованного и эффективного» из всех правительственных подразделений, в аппарате власти тоталитарного режима не является ни сомнительной, ни излишней. Тайная полиция представляет собой настоящий исполнительный орган правительства, через который передаются все приказы. Через сеть тайных агентов тоталитарный правитель создал для себя непосредственно исполнительный ремень передачи, который, в отличие от напоминающей луковицу структуры показной иерархии, совершенно оторван и изолирован от всех других институтов. В этом смысле агенты тайной полиции — единственный открыто правящий класс тоталитарных стран, и их стандарты и шкала ценностей проникают всю ткань тоталитарного общества.

С этой точки зрения, вероятно, нас не должно особенно удивлять, что некоторые характерные качества тайной полиции становятся общими качествами тоталитарного общества, а не исключительной особенностью тоталитарной тайной полиции. Таким образом, «подозреваемые» в условиях тоталитаризма включают в себя все население; всякая мысль, которая отклоняется от официально предписанной и постоянно изменяющейся линии, уже подозрительна, в какой бы области человеческой деятельности она ни родилась. Человеческие существа подозрительны по определению, просто в силу способности мыслить, и эта подозрительность не может быть отменена примерным поведением, ибо человеческая способность мыслить есть также способность изменять свое мнение. Поскольку, кроме того, невозможно даже освободиться от сомнений в правильном понимании души другого человека — пытка в таком контексте предстает всего лишь безнадежной тщетной попыткой постичь непостижимое, — подозрение невозможно заглушить, если не существует никакой системы ценностей, ни предсказумых проявлений своекорыстия в качестве социальных (в отличие от чисто психологических) фактов реальности. Взаимное подозрение следовательно пронизывает все социальные взаимоотношения в тоталитарных странах и создает всепроникающую атмосферу даже без специальных усилий тайной полиции.

…Изменение представления о преступлении и преступниках вызывает появление новых и ужасных методов тоталитарной тайной полиции. Преступники наказываются, неугодные стираются с лица земли; единственный след, который они оставляют о себе, — след в памяти тех, кто знал и любил их; поэтому одна из самых трудных задач тайной полиции состоит в том, чтобы гарантировать исчезновение даже таких следов вместе с гибелью осужденных.

…Если можно доверять рассказам арестованных агентов НКВД, российская тайная полиция опасно приблизилась к осуществлению этого идеала тоталитарного правления. Полиция имеет на каждого жителя огромной страны секретное дело, в котором подробно перечисляются многочисленные взаимоотношения, связывающие людей, от случайных знакомств до настоящей дружбы и семейных отношений; ведь только для того, чтобы выяснить их отношения с другими людьми, обвиняемые, чьи «преступления» каким-то образом «объективно» установлены до их ареста, подвергаются столь пристрастным допросам. Наконец, что касается памяти, столь опасной для тоталитарного правителя, то иностранные наблюдатели отмечают: «Если правда, что слоны никогда не забывают, то русские представляются нам совершенно непохожими на слонов. …Психология советского русского, кажется, делает беспамятство реально возможным».

…Тайное общество тоталитарных режимов — это тайная полиция. Единственный секрет, строго хранимый в тоталитарной стране, единственное эзотерическое знание, какое здесь существует, касается действий полиции и условий существования в концентрационных лагерях. Разумеется, населению в целом и членам партии особенно известны все определенные факты в общем виде: что существуют концентрационные лагеря, что люди исчезают, что арестовываются невиновные. В то же время каждый человек, живущий в тоталитарной стране, знает еще и то, что говорить об этих «тайнах» — величайшее преступление. Поскольку знание человека зависит от подтверждения и понимания его товарищей, то обычно оно является общим владением, но хранится индивидуально; и такая никогда не передаваемая информация утрачивает качество реальности и обретает природу простого кошмара.

…В течение довольно долгого времени сама нормальность нормального мира служит наиболее эффективной защитой, мешающей раскрытию массовых преступлений тоталитаризма. «Нормальные люди не знают, что все возможно», отказываются верить собственным глазам и ушам, непосредственно столкнувшись с чудовищем, точно так же, как люди из массы остаются слепы и глухи к предостережениям нормальной реальности, в которой нет для них никакого места. Причина, в силу которой тоталитарные режимы заходят столь далеко в осуществлении вымышленного, перевернутого мира, состоит в том, что внешний нетоталитарный мир, который всегда включает в себя и огромную часть населения самой тоталитарной страны, позволяет себе принимать желаемое за действительное и уклоняется от реальности настоящего безумия точно так же, как ведут себя массы по отношению к нормальному миру. Нежелание здравого смысла признать существование чудовища постоянно подкрепляется самим тоталитарным правителем, который делает все возможное, чтобы ни надежные статистические данные, ни поддающиеся проверке факты и цифры никогда не публиковались, что делает доступными только субъективные, не поддающиеся проверке и ненадежные сообщения о местах пребывания живых мертвых…