Ахилла

Предлагаем вашему вниманию новый проект «Ахиллы» под названием «Россия, РПЦ, война». Мы задали некоторым клирикам РПЦ — как нынешним, так и бывшим — несколько вопросов на указанную тему. Авторам предоставляется право отвечать как под своим именем, так и анонимно или под тем псевдонимом, под каким автор уже публиковался на нашем сайте.

Мы приглашаем ответить на эти вопросы и других священнослужителей, связанных с РПЦ сейчас или в прошлом, но одно условие у нас остается то же, что и раньше: публиковаться можно анонимно, но редакция должна быть уверена наверняка, что текст принадлежит реальному человеку. Тексты от анонимного «клирика» приниматься не будут, чтобы избежать «сочинений на свободную тему».

Вопросы можно скачать по ссылке или посмотреть на сайте в разделе «Проекты».

Адрес для ваших ответов прежний: ahilla.ru@gmail.com

Используйте для ответов наши вопросы, но поощряется и свобода творчества, можете добавить от себя то, что считаете нужным, или опустить ответы на те вопросы, которые вам не подходят. Текст по возможности лучше писать цельно и развернуто, а не в стиле скучной анкеты «на краткий вопрос — краткий ответ общими словами».

Если вы мирянин — нынешний или бывший, — то вы тоже можете прислать нам свои ответы, опустив вопрос «канонического статуса» и заменив, где нужно, в вопросах «клирика» на «мирянина». Миряне могут писать анонимно.

Сегодняшний участник — Владислав Анцибор.

Я был клириком РПЦ 24 года, из которых 15 лет прослужил настоятелем храма в Санкт-Петербурге. Кроме этого, я четыре года работал преподавателем и деканом факультета иностранных студентов СПбДА. В настоящий момент я числюсь протоиереем под запретом в служении, хотя этот статус является скорее недоработкой церкви, чем моим желанием. Все действия священноначалия я объявил ничтожными для себя и попросил осуществлять их в мое отсутствие.

Я ушел из РПЦ 20 марта 2020 года, заявив о существенных переменах в своем мировоззрении, которое на сегодняшний день я бы назвал «критический нейро-экзистенциализм». Особенно гнетуще на меня действовал формализм отношений в гундяевской РПЦ, которая превратилась в тоталитарную религиозно-идеологическую организацию. Через некоторое время после ухода, я осознал, что как мое вхождение в церковь в конце 80-х годов, так и отход от религии, являлись не столько сознательным выбором, сколько рационализированными внутренними аффектами.

Если бы я не оставил служение в двадцатом году, то однозначно совершил бы этот шаг после 24 февраля 2022 года. Быть сотрудником идеологической структуры в государстве, стремительно движущемся к тоталитаризму, и так достаточно дискомфортно, но оказаться «политруком в рясе» в структуре, поддерживающей режим, развязавший войну, было бы для меня совершенно неприемлемым.

Церковь конца восьмидесятых — начала девяностых годов, в которую я пришел, представлялась мне пространством духовной свободы на фоне прогнившей советской идеологии. Учеба в Семинарии открывала доступ к недостижимым прежде источникам информации и литературе. Духовная свобода проявлялась в сосуществовании в церкви множества разнообразных движений: от монархистов, ревнителей древнего богослужения, «общества практики умного делания» до реформаторов, миссионеров, сторонников перевода богослужения на русский язык и многого другого. Дискуссии в церковной среде иногда принимали ожесточенный характер, но от этого оставалось ощущение реальной жизни, а не реконструкции церкви синодального периода в псевдосоветской упаковке.

В девяностых и начале двухтысячных оставалась значительная свобода деятельности приходов, хотя в то время она казалась недостаточной. Но мы помним случаи, когда приходы почти в полном составе уходили из-под юрисдикции РПЦ. Это стало юридически невозможным после перерегистрации всех приходов в министерстве юстиции после вступления в патриаршество Кирилла Гундяева. Новые Уставы, которые были приняты на приходских собраниях, зацементировали все церковные юридические лица в структуре Московского Патриархата.

В докирилловскую эпоху было немало приходских активностей и инициатив. Решения собраний миссионерских, молодежных и прочих отделов епархий имели скорее рекомендательное значение, а сами отделы зачастую играли роль инкубатора идей. На нашем приходе совершенно свободно возникла активная молодежная группа, миссионерское движение. Без всякого давления извне проводились различные акции и мероприятия. Вскоре, когда центральный аппарат стал осуществлять управление посредством многочисленных циркуляров, требований отчетов, ситуация изменилась. По отчетам выходило, что приходская активность растет, в действительности же она из живой инициативной деятельности превратилась в формальную, а подчас и фальсифицированную.

Возможно для православного человека, исповедующего сакральность церкви, эти деструктивные явления представляются досадными препятствиями для полнокровной деятельности церкви как живого организма «Тела Христова». Для меня же весь церковный дискурс перестал представлять какой-либо интерес. Я с пониманием и уважением отношусь к чувствам и представлениям православных людей, но себя вижу лишь вне «церковной ограды».

С началом войны 24 февраля я не ожидал от церкви, духовенства и прихожан никаких протестных действий или выступлений. Подобно тому, как на протяжении восьми лет государственная пропаганда обрабатывала сознание населения, РПЦ последовательно формировала внутри себя безгласную конформистскую лоялистскую среду. Тем ценней и удивительнее для меня стала антивоенная активность части церковных клириков, которые действовали не благодаря своему церковному статусу, а скорее вопреки ему. В то же время мне известно, что ряд священников категорически не согласны с политикой нынешнего режима вообще и с развязанной войной в частности. Однако эти люди, страшась последствий, остаются безгласными и поддерживают наше антивоенное движение тайно. И скорее не они помогают нам, а мы оказываем им психологическую поддержку, на фоне их компромиссов с собственной совестью.

Мне бы очень хотелось, чтобы после падения путинского режима православная церковь, дискредитировавшая себя интеграцией в идеологию путинизма, ассоциирующаяся с ним, не пострадала, как это было в первой половине XX века. Думаю, что свободное осуществление своей миссии и реальная свобода церкви от власти стало бы благом для русского православия.

Непременными условиями для этого, на мой взгляд, должны стать деидеологизация, депутинизация и декагебизация РПЦ. Необходимо также собирать «таблетки для памяти». Зная беспринципность патриарха и большинства наших архиереев, их способность изощренно лицемерить и подстраиваться под существующую власть, я считаю важным фиксировать все провоенные заявления и действия пропагандистов, облаченных в рясы. Известно, что они способны «переобуваться и переодеваться» буквально в воздухе. Нам нужно остановить их в этот момент и застать уродливо обнаженными, вне всякой правды. Путь к деятельному раскаянию для многих может быть открыт, но отмазкам и оправданию не должно быть места!

Сейчас многие недоумевают, как можно сочетать веру в Бога и поддержку войны? Человеческий мозг, обработанный пропагандой, зависимый от вторичных выгод, запутавшийся в хитросплетениях когнитивных искажений, способен еще и не на такие фокусы!

Где был Бог 24 февраля и после, когда уже гибли мирные жители, например, в Буче, от рук тех, кто присвоил себе имя «русского солдата»? У меня есть лишь единственный ответ на этот вопрос: этот «бог» оставался и остается там, где и был всегда — в мифах, сакральных текстах, в молитвословах и акафистниках. К сожалению, даже этого «бога» нет в умах и сердцах тех, кто поддерживает убийство людей в условиях полномасштабной агрессивной войны, развязанной путинской Россией.

Можно сказать, что 24 февраля стало началом катастрофы. «Καταστροφή» переводится с греческого как разрушение. Однако ей предшествовал целый ряд менее заметных поворотов (στροφή — поворот). Компромиссы, едва заметные в начале пути, со временем превращаются в путь, ведущий в бездну. Мало-помалу, на протяжении последних лет, представления многих россиян о мировых реалиях трансформировались в психотические мифологемы путинизма с искаженным чувством реальности. Было понятно, что многочасовые излияния пропаганды, льющиеся с экранов телевизоров и радиоприемников, являются не чем иным, как подготовкой населения к войне.

После своего выхода я находил общение среди людей, оппозиционно настроенных к власти. Поэтому с первого дня я открыто заявил о своей антивоенной позиции. Это вызвало бурную реакцию в моем окружении. Меня заставили покинуть арендуемое жилье и отказались направлять мне клиентов на консультации.

В марте 2022-го друзья предложили мне уехать из России и мобилизовать свои таланты на антивоенную деятельность. За это время я дал ряд интервью зарубежным СМИ, а после переезда из Тбилиси в Стамбул участвую в волонтерской деятельности «Ковчега».

За время вынужденной эмиграции мне пришлось пожить в двух странах: в Грузии и Турции. Большим открытием было для меня узнать о той боли и обиде на русских, которую сохраняет грузинский народ, потерявший значительную часть своей территории из-за действий путинского режима. И тем удивительнее понимающее отношение грузин к тем русским, которые оставили сытую жизнь ради противостояния злу, которым является политика российского государства.

В Турции же население относится традиционно лояльно к гражданам России и вообще мало интересуется внешней политикой. Когда я представляюсь гражданином РФ, некоторые турки начинают льстиво прихваливать Путина, если же я добавляю, что я вообще-то оппозиционер и к тому же урожденный одессит, они начинают цокать языком, приговаривая «Putin katil» (убийца).

На митинги в поддержку Украины, которые ежедневно проходят в центре Стамбула, я выхожу с украинским желто-синим или бело-сине-белым флагом. В первом случае я выражаю солидарность народу своей первой Родины, который страдает от российской агрессии. Во втором — БСБ-флаг, ассоциирующийся с новгородским самоуправлением, представляется мне флагом современной России, с которого стерли нижнюю кровавую полосу. И перед нами стоит именно эта задача — способствовать уничтожению кровавой путинской автократии и пробуждению тех сил внутри России, которые будут в состоянии построить нормальное демократическое общество. Возможно поэтому движение, созданное нами в Европе, мы назвали «Пробуждение» — от того сна разума, что рождает чудовищ.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

ЮMoney: 410013762179717

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: