Ахилла

Дмитрий Иванович Ростиславов (1809–1877) — профессор Санкт-Петербургской духовной академии, писатель. Окончил Рязанскую семинарию и Петербургскую духовную академию. Был профессором физико-математических наук при академии. Позже уволился из духовного звания в светское.

Его труды «Об устройстве духовных училищ в России» (1863) и «О православном белом и черном духовенстве в России» (1866) были сначала опубликованы в Лейпциге, но через десяток лет, с ослаблением цензуры, и в России.

Продолжаем публикации отрывков из книги Ростиславова о белом и черном духовенстве. Сегодня читайте отрывки из главы «О духовной Цензуре».

• Иеремиада, или Печальные рассказы о том, что приходится выносить духовному лицу

В России до настоящего царствования был цензурный закон, по которому всякое ведомство и министерство считало себя единственным компетентным судьей всех книг, статей, даже отдельных заметок, которые касались его. (..) В этом отношении особенно отличалось духовное ведомство; там много постановлений, по которым статьи или книги должны рассматриваться в синоде, например, курсы по богословским наукам, истории о Русской церкви во время синодального управления и проч. Иногда же цензура представляла в синод сочинения, за пропуск которых боялась получить замечания. В нынешнее царствование законы о специальных цензурах были отменены, кроме предметов, относящихся к духовному ведомству. Вероятно, правительство этим хотело оградить от нападок только православную веру, ее догматику и нравственное учение.

Но цензурные духовные комитеты можно назвать монашескими. Петербургский комитет состоит весь из монахов, вызванных из разных мест собственно для исполнения обязанностей цензуры (..)

А давно уже известно, что духовное начальство любит слишком широко понимать свои обязанности, а иногда возводить на степень неприкосновенных догматов такие мнения, в которых можно усомниться всякому православному христианину без опасения лишиться царствия небесного, что монашество всех вероисповеданий и орденов отличается особою чуткостью, или уменьем находить ереси, неправомыслие, неблагонамеренность, безнравственное направление там, где мирские люди ничего не видят; не менее отличается особою щекотливостью касательно интересов своего сословия; тут и слабые нападки на лица ангельского чина, отдаленные намеки на их слабости, особенно на слабости архиереев, считаются более, нежели ересью, чуть не признаком безбожия. К таким-то людям и надобно представлять свои сочинения, если вы вздумаете говорить о так называемых духовных предметах, даже о злоупотреблениях в духовных училищах, об улучшении их и духовенства. Читатель и сам может догадаться, что должно произойти с автором и его рукописью, когда она будет представлена в духовный цензурный комитет и как-нибудь затрагивает монашеские и монастырские интересы, хотя бы отличалась чистою, неукоризненною правдою, благородным тоном, даже деликатностью.

Прежде всего автор должен запастись терпением. Духовные люди, особенно монашествующие не очень любят быстроту в движениях; медлительность есть почти отличительный их признак. Поступившая к ним рукопись может пролежать долго, даже очень долго. А если еще перешлется на рассмотрение синода, то, как выражаются сами духовные, надобно ждать несколько лет, — чуть не до скончания веков. Например, покойный протоиерей при Парижской миссии Вершинский получил разрешение напечатать свои святцы почти через десять лет по представлении их в цензуру.

Потом цензор позаботится рукопись украсить крестиками, черточками, отметками и проч., позволит, пожалуй, напечатать ее, но с пропусками, поправками. А если ваше сочинение уже очень не понравится цензурному комитету и найдено будет неблагонамеренным, то вам его не возвратят, уведомят все цензурные комитеты о том, что ваша рукопись попала в индекс и не должна быть никем одобряема. Кое-что подобное, может быть, бывает и в светской цензуре, не без причины же в последние годы печатались жалобы на нее и с ее же позволения. Но светская цензура все-таки отличается снисходительностью, (..) члены ее не прикрыты всепокрывающею монашескою рясою, не защищаются целым сословием, целою кастою, не укрываются за мистическими теориями, нравственными сентенциями, сверхъестественными истинами, непогрешимостию доктрины. Вы браните светскую цензуру? Эх, познакомьтесь с духовною, тогда первая вам покажется чудом снисходительности. (..)

Нравятся ли вам, господа читатели, духовные цензоры? Их нельзя не назвать людьми ловкими и находчивыми, когда им надобно запретить печатание какой-либо книги или статьи. Уж найдут мысли и неправославные, и безнравственные, и антипатриотические, — все найдут, хотя бы статья была написана ангелами. Они в этом случае весьма похожи на одного из доверенных лиц кардинала Ришелье, кажется, Лобардемона; ему знаменитый кардинал поручал составлять обвинения против тех французов, которых надобно было засадить в Бастилию или возвести на эшафот. Когда любимца спросил какой-то его приятель, каким образом они умеют обвинять в государственных преступлениях людей совершенно невинных и доводить их до эшафота, тогда любимец отвечал: «Эх, это дело вовсе не трудное. Напишите вы строк пять о чем угодно, и уверяю вас, что в этих строках я найду доказательства, что вы изменник королю и отечеству». Кажется, и наши духовные цензоры могут посоперничать с Лобардемоном в искусстве найти в нескольких страницах, написанных вами о каком угодно предмете, доказательства ваших неправомыслия, безнравственности, неблагонамеренного направления и на этом основании запретить вам издание вашего сочинения. (..) Самих вас, конечно, не приберут к рукам, однако ж не считайте себя слишком безопасными. Ваша честь может быть запятнана, ваше православие заподозрится, ваше имя станет произноситься яко зло. Эх, чего не бывает? Право, не считайте и себя в безопасности.

Но если бы сочинение было напечатано даже с дозволения духовной цензуры, или если бы оно сделалось известным без согласия автора, то последний не может рассчитывать на спокойствие. (..)

Один из теперешних митрополитов пользуется необыкновенным авторитетом, его мнения в делах православной церкви считаются почти непогрешимыми. А между тем в начале двадцатых годов составлен был в Петербурге комитет из архимандрита Фотия, протоиерея Вещезерова и священника Кочетова для рассмотрения вышедших тогда сочинений Высокопреосвященнейшего Владыки; молва даже готовила ему далекий путь. Однажды уже в конце тридцатых годов спросили покойного Кочетова: «а что, нашли вы много неправославных мыслей в сочинениях Преосвященного?» — «Как же, — отвечал он, — все уже было подготовлено, да только со смертию Императора Александра Первого ветер переменился, и мы поспешили позамять как-нибудь дело». (..)

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: