Ахилла

«По некоторым сведениям, архимандрит Феодор Бухарев, автор нашумевшей в свое время книги „Православие в отношении к современности“ и запрещенного Издатсоветом толкования на Апокалипсис, оставил монашество и собирается вступить в брак в знак протеста против засилья духовной цензуры. По неподтвержденным пока данным, Синод лишил бывшего архимандрита звания доктора богословия».

Заметка примерно такого содержания в наше время не вызвала бы особого ажиотажа — несколько громких уходов монашествующих из РПЦ мы уже наблюдали, это становится привычным. Но событие, о котором пойдет речь, произошло в 60-е годы аж позапрошлого века, во времена, которые сегодня многим верующим кажутся эпохой процветания и торжества Русской Церкви.

Текст читает Ксения Волянская:

И если в наше время бывший архимандрит от большинства собратьев по вере не получил бы ничего, кроме хамских выпадов, обвинений в предательстве, иудином грехе, обновленчестве и либерализме, то во второй половине XIX — начале XX века репутация Бухарева как одного из самых ярких русских духовных мыслителей, мученика идеи и человека святой души, могла быть оспариваема лишь одиозными деятелями от духовной публицистики наподобие Аскоченского, которого Василий Розанов назвал диким ослом, топтавшимся в ограде церковной, — таких у нас и сегодня достаточно. Ходила даже легенда, что при встрече с уже не бывшем к тому времени монахом Бухаревым о. Иоанн Кронштадтский поцеловал ему руку.

Русский духовный писатель Александр Бухарев (в монашестве Феодор) родился в Ильин день в 1822 году, в бедной семье сельского дьякона. В детстве Бухарев переболел гепатитом, всю жизнь был очень болезненным. Его друг и любимый ученик протоиерей Валериан Лаврский вспоминал, что когда впервые увидел его в возрасте 32 лет, он уже казался стариком.

Дальнейший его жизненный путь был типичным — Тверская семинария, Московская академия. Незадолго до окончания курса 22-летний Бухарев принял монашество с именем Феодор (о браке он боялся и подумать, по его собственным словам, если ему снились кошмары, то только о том, что его или сватают, или ведут к венцу), и стал подниматься по иерархической лестнице обычным порядком: был пострижен в монахи и на другой день посвящен в иеродиакона, потом в сан иеромонаха и стал преподавать в той же академии. Тогда же он начал писать и «труд своей жизни» — толкованиe на Апокалипсис.

Нам трудно сейчас это представить, но «Выбранные места из переписки с друзьями», хрестоматийное ныне для православных произведение Гоголя, в то время вызвало не только бурное возмущение передовой общественности, но и подверглось жестокой цензуре. Сочувствуя любимому писателю, Бухарев написал «Три письма Гоголю». Первое из этих писем он представил митрополиту Московскому Филарету, без разрешения которого ни одно духовное лицо не могло напечатать ни одного более или менее серьезного сочинения. Митрополит взял у него статью, но «выразил неудовольствие». После разговора с Филаретом о. Феодор захворал и остался в больнице при Московской Духовной семинарии; отсюда он списался с Гоголем и с этого времени с ним познакомился.

В 1854 году о. Феодор (к тому времени уже архимандрит) перевелся в Казанскую Духовную Академию, где преподавал в течение 4 лет. Протоиерей Лаврский, бывшей в то время студентом, а впоследствии ставший другом Бухарева, рассказывал о нем в письме:

«О. Феодор после каждого класса возбуждает о себе большие толки. Вот что я выбрал общего из разных отзывов о нем: он поэт, чувство у него преобладает над рассудком; и потому студенты очень много из его слов не могут принять за истину; но он говорит с таким жаром, с таким глубоким внутренним убеждением, что, пока он говорит, с ним нельзя не согласиться; притом, он — прекрасный диалектик, но самый способ его посылок и заключений совершенно своеобразен; на все у него свой, чисто субъективный взгляд…»

Наконец, в 1858 году, у Бухарева возникают трения с ректором. О. Феодор подает прошение об увольнении и назначается в комитет духовной цензуры в Петербург. Это считалось понижением, и все знали, что его причина — не то чтобы либеральное, но недостаточно схоластическое преподавание им богословских предметов студентам Академии.

В Петербурге, как и в Казани, он чувствует себя белой вороной. «Меня же ныне уже печатно трактуют как человека, почти враждебного православным. Грустно мне собственно нравственное одиночество, в котором мне почти никто не хочет подать руки искреннего или отчетливого сочувствия. Начальство, сколько мне известно, стоит за моих противников, а не за меня», — делился он в письме другу.

К этому периоду жизни Бухарева относится его встреча в качестве цензора с Добролюбовым, о которой рассказал в своих воспоминаниях племянник о. Феодора:

«Тогда вышла за границей книга „О сельском духовенстве“, вызвавшая сенсацию. По поводу этой книги Добролюбов написал в исключительно обличительном тоне статью в „Современнике“, корректура которой была доставлена для просмотра о. Феодору. (..) Беседа цензора и автора была довольно продолжительной относительно самых основ вопроса вообще о духовенстве, и впоследствии сам Добролюбов говорил мне, что он был удивлен, встретив в цензоре не какого-либо отчаянного клерикала, а столь правдиво настроенного человека по вопросу об улучшении быта духовенства. Удивляло его и то, как при таких воззрениях он продолжал быть монахом…»

О характере о. Феодора отзывались многие мемуаристы, но отчетливее всех лучшие качества Бухарева сформулировала его вдова Анна Сергеевна:

«Что касается личных особенностей Александра Матвеевича, то его особенностью, можно сказать основною чертою его характера, было уменье уважать… Люди сороковых годов писали нередко о нравственном долге уважать в человеке образ Божий. Белинский иногда особенно хорошо об этом писал, и это пленяло фантазию многих, хотя у большинства так это и оставалось в области одной фантазии; понятие о том, как надо уважать в человеке образ Божий, проникло глубоко в сознание Александра Матвеевича с самых юных его лет и воспринято было им это понятие всею цельностью его духа: он уважал человека и в интеллигенте, и в неграмотном, во взрослом и в ребенке; это чувство было так ему присуще, что казалось ему прирожденным и не изменяло ему ни в больших, ни в малых вещах; даже в порывах самого пылкого против кого-либо негодования в основе его душевных движений оставалось всегда уважение к человеку. Презрения не знала его душа, не постигал он его ни своим умом, ни сердцем.

И так, видно, устроены люди, что чувствующее человеческое сердце подает весть другому человеческому сердцу; Александр Матвеевич, умевший уважать человека, умел привлекать к себе много сердец и умел вызывать наружу все лучшее, что есть в человеке, иногда даже такое лучшее, что оставалось как бы похороненным на дне души. „Вы говорите, — писал он к одной из своих знакомых, — что в каждом человеке есть какой-то другой, внутренний, человек, а я думаю, что этот внутренний человек и есть именно Христос. Умейте уважать в каждом человеке образ Христа, хотя бы в ином и погребенного, как был Он погребен после Его распятия и смерти“».

Когда в 1860 году вышла в свет книга Бухарева «Православиe в отношении к современности», на сцене появляется и злой гений Бухарева — Аскоченский, редактор журнала «Домашняя беседа». Флоренский так писал о нем:

«Тон его полемики был крайне бесцеремонным — он не останавливался ни перед недобросовестным искажением слов противника, ни перед преувеличениями, софизмами, даже клеветой; его ругательства, обидные выходки и балаганные насмешки переплетались с благочестивыми сетованиями и цитатами из Св. Писания». Знакомый типаж, не правда ли?

Бухарев в своей книге писал, что на каждого человека, как созданного по образу Божию, нужно смотреть как на икону. Сейчас нам это кажется банальностью. А тогда Аскоченский возмущался: «Как? Стало быть, и цыганки, и проститутки, и жиды, и канканьерши — все это досточтимые иконы Самого Бога? Господи, помилуй! Ведь это открытое иконоборство, договорившееся до последнего слова». Бухарев писал, что не только семья, общество и государство, не только наука и искусство должны развиваться по духу Христову, но даже телесная жизнь, всякое частное отношение, всякий труд — все должно быть по Христу. Аскоченский заявлял, что всякий человек, «ратующий за Православие и протягивающий руку современной цивилизации, — трус, ренегат и изменник».

Эта полемика имела печальные последствия для архимандрита Феодора — ему пришлось в 1861 году оставить должность цензора и уехать в Переславский Никитский монастырь, духовные журналы стали отказываться печатать его статьи, а когда о. Феодор задумал печатать свою книгу об Апокалипсисе, то, по доносу того же Аскоченского, она была запрещена Синодом к публикации.

Рассказывали, что митрополит Филарет потребовал к себе Феодора, сделал ему строгое внушение, а когда тот попытался защитить свои богословские воззрения, швырнул его рукопись на пол.

Спустя время, объясняя свое решение уйти из монашества, он писал издателю Михаилу Погодину: «Мне не хотелось… фальшивить, оставаясь в монашестве, когда я внутренне всеми силами протестовал против тех, кого должен был, по монашеству, слушаться».

В своем прошении о снятии сана архимандрит Феодор, между прочим, писал, что он, «по обстоятельствам, которые касаются не его одного, а и других лиц, и которых поэтому неудобно и для выяснения дела нет нужды расспрашивать, монашеские его отношения соединяются во многом с нарушением внутреннего мира и с смущением совести, чем в корне разрушается монашеское служение Богу».

Как толковать это «смущение совести» и «нарушение внутреннего мира» — Бог весть. Имеет ли он в виду протест свой против «высших» или любовь к будущей жене Анне Родышевской — понять трудно, хотя второе кажется более вероятным. Вообще, женитьба Бухарева предстает несколько загадочной.

Из обрывочных сведений об отношении Бухарева с Анной трудно понять, относится ли начало их сближения к тому времени, когда он был монахом, или они стали развиваться уже после его расстрижения. Но логично предположить, что именно отношения с Родышевской, начавшиеся во время пребывания его в монастыре Переславля, стали последним толчком, побудившим Бухарева написать прошение о расстрижении. Современник Бухарева публицист Соловьев утверждал, что помещик Родышевский обратился за помощью к о. Феодору, зная его как ученого монаха — чтобы увещевать его дочь Анну, попавшую под влияние так называемого «отрицательного направления». Так началось их знакомство, если верить Соловьеву, а как оно продолжалось до заключения ими брака — покрыто мраком неизвестности.

Многие знакомые Бухаревых после смерти Александра Матвеевича в своих воспоминаниях настаивали на том, что никакого романтического увлечения не было, а женитьба была чуть ли не идейным шагом: войти в самое, так сказать, сердце мирской среды, чтобы там проповедовать необходимость для мирян-христиан жить не себе, а Господу и о Господе, нечто созвучное монастырю в миру, который потом проповедовал о. Валентин Свенцицкий. Возможно, этим они хотели защитить уважаемого ими человека от обвинений в моральной неустойчивости, но представленный ими образ экс-монаха, венчающегося с юной девушкой ради проповеди дорогих его сердцу идей, получается даже не смешон, а отвратителен, тогда как образ Бухарева, предстающий в мемуарах знавших его людей, весьма притягателен и светел.

Чтобы вернуться в первобытное состояние мирянина, отцу Федору пришлось пройти через увещания — сначала в Переславльском Никитском монастыре, потом во Владимире; затем следует консисторская процедура и только тогда, наконец, Синодальное определение о снятии монашества и священного сана, причем его лишили и степени доктора богословия. Пришлось ему дать и специальную подписку:

«Дана сия подписка в присутствии Владимирской Духовной консистории, согласно определению ее, бывшим архимандритом Феодором в том, что как сложивший с себя по собственному желанию и с разрешения Св. Синода сан священнослужительский и монашеский не должен по силе 258 ст. IX т. Свода Законов именовать себя архимандритом, кавалером и магистром, носить монашеской одежды и обязан называться по имени, отчеству и фамилии, а именно: Александр Матвеевич Бухарев. На основании 4 параграфа 254 ст. того же тома он не имеет права жить в тех епархиях, где жил монахом, а именно: в Московской, С.-Петербургской, Казанской и Владимирской, равно и в обеих столицах, под страхом, в противном случае, быть сосланным в Сибирь на всегдашнее пребывание. К сей подписке сложивший с себя сан, бывший архимандрит Феодор, а ныне Александр Матвеевич Бухарев, руку приложил июля 31-го дня 1863 года».

Как бы то ни было, в 1863 году Бухарев женился на Анне Сергеевне Родышевской, дочери переславльского предводителя дворянства. Ей было 23 года, ему — 41. Жаль, что не сохранилось портрета этой женщины, только словесный, оставленный о. Павлом Флоренским, который встретился с ней в 1913 году, когда ей было уже 73 года.

Его прошение о расстрижении Синод утвердил только в следующем 1864 году, и бывший архимандрит Феодор продолжил свою литературно-критическую деятельность как духовный писатель Александр Матвеевич Бухарев.

Как выразился о нём священник Александр Устьинский, друг Василия Розанова, Бухарев «выходом из монашества и вступлением в брак снял монополию спасения у монашества».

«…Мнe кажется, что ко всякому чувству любви, — любви настоящей, вполне приложимы слова Спасителя: „Иго бо Мое благо и бремя Мое легко есть“. Я могу с полной откровенностью сказать, что все трудности проходили как бы мимо меня», — говорила Анна Родышевская Розанову уже через годы после смерти Бухарева.

Естественно, враг Бухарева, Аскоченский высказался вслед ему ровно так, как и следовало ожидать от «ревнителя православия» — он извещает читателей, что бывший архимандрит Феодор «завершил дело примирения православия с современностью самым соблазнительным образом — сделался расстригой». «Таковы-то, — восклицает он, — плоды своеобразного умничания, гордого самомнения и упорного противления водительству церкви православной. Бог поругаем не бывает».

Жили Бухаревы в крайней нужде, на скудные гроши, зарабатываемые писанием, и на помощь друзей. Родилась у них девочка, но умерла, не дожив до года. Однажды митрополит Филарет прислал бывшему архимандриту сто рублей. Им часто приходится переезжать с места на место — жили то в Ростове, то в Твери, то в Нижнем.

Последняя публикация Бухарева — «Об упокоении усопших и о духовном здравии живых» — относится к 1866 году. Толкование Апокалипсиса так и осталось неизданным при его жизни.

Скончался Бухарев 2 апреля 1871 года в пятницу Светлой седмицы. Его вдова оставила по просьбе издателя Погодина подробные трогательные записи о последних месяцах его жизни.

«После 16 марта болезнь шла, заметно усиливаясь, но он говорил, что ему после причастия особенно легко. А. М. никогда не жаловался, и на вопрос, как он себя чувствует, отвечал всегда: «хорошо» или «порядочно», — потому и трудно проследить ход его болезни.

(..) Прислугу он ни за что не позволял будить и беспокоить по ночам. Мы с ним вдвоем просиживали до утра и много переговорили в эти бессонные ночи.

(..) Вспоминали мы с ним всю нашу прошедшую жизнь, и он говорил, что она была непрерывное чудо; в продолжение восьми лет мы не знали, чем мы жили совершенно безбедно, прилично, имели всегда приличную квартиру, достаточно прислуги, выписывали книги, журнал, газеты… Правда, были два семейства преданных ему друзей, уделявших ему постоянно от своих доходов, но этого было недостаточно для того, чтобы просуществовать, а не только жить, как мы жили. Мы затруднялись, да и теперь я затрудняюсь отвечать на вопрос, чем мы жили.

(..) Отличительной чертой его характера было мужество. Он никогда не робел ни перед какой опасностью. В 1848 году в селе, где жил его зять, была страшная холера: по 30 человек приносили в церковь. Он нарочно на это время поехал в это село, чтобы поддержать упавший дух своих родных и, в особенности, чтобы поддержать священника-зятя в его священнических обязанностях. Подобных случаев было много в его жизни.

А. М. не уважал людей, не могущих идти против течения. Помню, когда мы недавно читали с ним про бывшего секретаря Наполеона, заступившегося за него перед гневным собранием и мужественно противостоявшего этой буре, он сказал: «Как я уважаю этого человека! Это истинное мужество. Мало, мало у нас таких людей; все рабы — и в этом наша главная беда».

Никто, как он, не умел так плакать с плачущими и радоваться с радующимися. Чужое горе — было его горе; чужая радость — его радость. Много теперь людей оплакивает его кончину, говоря, что не с кем стало поделиться и горем, и радостию. За то он имел преданных себе людей во всех сословиях и во всех средах. Странно: иные из образованных говорили, что он мудрен; другие, совсем безграмотные, понимали его и были ему преданы всю жизнь».

Бухарев был похоронен на переславском Борисоглебском кладбище, могила его не сохранилась. После революции в Переславском музее оказалась личная икона А. М. Бухарева с изображением святых-покровителей Александра Невского и Фёдора Стратилата.

Анна Сергеевна Бухарева прожила много лет после кончины любимого мужа, друга и учителя, переписывалась с его друзьями и всеми, кто интересовался его наследием, издала в 1916 году его «Исследования Апокалипсиса». Неизвестна ее судьба после революции, есть сведения, что умерла она после 1919 года, то есть в глубокой старости, когда точно и где — об этом информации найти не удалось.

Читайте также:

• За нарушение обетов — наказать с нарушением канонов
• Как расстрига и антирелигиозник стал «классиком духовной прозы»

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: