Я стремлюсь отыскать Святую Францию
30 декабря 2017 епископ Иоанн-Нектарий (Ковалевский)
Отрывки из автобиографической повести епископа Иоанна-Нектария (Ковалевского) «Моя жизнь». К сожалению, саму повесть целиком найти не удалось, а отрывки взяты из книги «Божественное противостояние» Винсента Бурне (под этим псевдонимом книгу написала Ивонн Винарт, бывшая супруга архимандрита Иринея (Винарта), первого западнообрядного православного священнослужителя в Московском Патриархате). Эти краткие отрывки представляют определенный интерес как иллюстрации к событиям послереволюционной жизни в России, гражданской войны и первых лет жизни русской эмиграции за рубежом. В них также повествуется о сверхъестественных событиях, пережитых владыкой Иоанном-Нектарием, во многом повлиявших на него и определивших его жизненный выбор, – посвятить всего себя православной миссии среди французов и возрождению древней Галльской Церкви.
Перевод с французского и вступительное слово – Кирилл Александров.
***
Дворянская семья Ковалевских покинула Петроград и в 1918 году приехала в Харьков.
«В один прекрасный день я ушел из дома и стал жить в монастыре Покрова Богородицы, опекаемом Митрополитом Антонием (Храповицким – прим. К.А.) (мне тогда было 14 лет). Игумен, архимандрит Рафаил — сын раввина. Я посещаю все службы, служу в качестве «канонарха», я сплю на земле, и после появления каждой плохой мысли я зажимаю тело прищепкой на 24 часа. Кроме того, я ношу вериги под моей рубашкой. Игумен как-то раз подозвал меня к себе и спросил меня:
— Что является величайшей добродетелью монаха?
Я не знаю, что ответить.
— Это послушание. Ты умеешь слушаться?
— Да.
— Тогда послушай меня. Выкинь все эти побрякушки, монах не должен отличать себя от других. Иди домой, ходи в церковь, будь нормальным мальчиком, изучай языки, культуры других стран, не нужны тебе наши обычаи. Есть страны, где крыши плоские, потому что там нет снега, это там, куда ты поедешь.
Одним из моих первых видений Франции были плоские крыши Болье…»
***
«Белые продолжают отступать. Они совсем не молятся, говоря, что молитва сейчас не к месту… В Белой армии царит дух разложения. Белые пьянствуют, слушая песни модного певца, Вертинского: «Ваши пальцы пахнут ладаном», «Лиловый негр»…
Мы отправляемся в наше имение в июле 1919 года. Мы останавливаемся в Чугуеве, где мы должны ждать следующий поезд, который привезет нас в наше поместье — Ютановку. Мы ждем три дня. В маленьком городе нет ничего съестного, однако на набережной гуляет старик в белом фартуке, и продает отличное мороженое, как в старое время, совершенно не обращая внимания на революцию. Дальше мы едем в Валуйки, мы с моим братом Максимом очень переживаем, что никак не можем попасть в наше любимое имение».
6 августа Белая армия продолжила отступление.
«Это был полный крах. Мы вынуждены вернуться в Харьков, где мы ранее жили, еще раз, до 21 ноября». (В течение этого короткого пребывания в Харькове, юный Евграф впервые встретился с Михаилом Максимовичем, студентом Харьковского университета и ревностным прихожанином монастыря. Сорок пять лет спустя, 11 ноября 1964 года, Михаил Максимович, ставший Иоанном, Архиепископом Сан-Франциско, рукоположил протоиерея Евграфа в епископы и дал ему имя в честь св. Иоанна Кронштадтского. Винсент Бурне, «Божественное противостояние»).
«Катастрофа нарастает. Мы решаем ехать дальше. Моя мать и мой брат вынуждены взять фальшивые имена, чтобы их не арестовали. В поезде, по пути в Крым, мой брат Максим и я болеем. Мы приезжаем в Симферополь. Мы живем там около двух месяцев, в практически пустой комнате, где у нас нет даже матрасов. И тут происходит моя встреча с архиепископом Феофаном. Кто это?»
Архиепископ Феофан Полтавский.
Еще когда он был студентом духовной Академии, его уже называли «Авва», то есть так же, как Отцов-пустынников. В возрасте 18-19 лет у него был туберкулез горла, и несмотря на то, что врачи давали ему немного лет жизни, он умер в возрасте 67 лет, в Limeray près d’Amboise, где позднее, в 1961 году, отцом Евграфом, будущим Владыкой Иоанном-Нектарием, был основан православный французский монастырь святого Мартина. Две русские женщины, которые ухаживали за архиепископом Феофаном до самой его смерти, передали его четки Владыке Иоанну-Нектарию (Винсент Бурне, «Божественное противостояние»).
«Мы уехали из Харькова, и мы находимся в Симферополе, в Крыму. Как-то раз я был в маленькой церкви. Было объявлено, что на всенощной будет присутствовать архиепископ Феофан. Эмоционально духовенство готовилось и ждало. Пришел худой, маленький человек, без каких-либо епископских знаков отличия, занял место, приготовленное для архиепископа, и погрузился в молитву. Духовенство, полагая, что это священник из деревни, потребовало освободить место для архиепископа, который должен прийти. Он ушел, освободив место для архиепископа. Я тогда подошел к нему — я познакомился с ним в Харькове, упал ниц и попросил его благословения. Удивленные священники спросили меня: «Ты знаешь этого священника?» Я ответил: «Это архиепископ Феофан». Улыбнувшись — как будто оправдываясь, архиепископ вернулся на место, с которого его прогнали.
Он служил с закрытыми глазами, голос его был почти неслышен… Уже почти ночью, после службы, мы с ним разговорились. Я спросил его, что мне следует делать дальше, стать ли мне монахом? Было известно, что он обладает даром прозорливости, и из того, что он сказал мне тогда, я увидел всю свою дальнейшую жизнь. Вот что он мне сказал: «Каждый раз, когда ты захочешь пойти в мир, Бог тебя остановит. Бог даст тебе великие дары, но ты получишь и великие трудности. Ты будешь искать тихой гавани, но Бог бросит тебя в самую гущу церковно-политической борьбы. Ты будешь чувствовать себя одиноким, и ты не найдешь духовного отца, чтобы он направлял тебя. Благодать будет вести тебя. Как мученик ты будешь страдать всю свою жизнь за Истину, но не от людей внешних, а от людей из Церкви. Находясь в почете, будь, как если бы ты был в позорище».
***
«Море было скверным. Икона Святого Николая хранила наш корабль. Мы достигли Константинополя, это было начало 1920 года. Мы остановились в небольшой гостинице в порту, в районе Галата. Было холодно, посреди комнаты был небольшой очаг с углями. Я посещал с моими братьями все церкви, наслаждаясь греческими службами, но не понимая их. Я старался понять страну, в которой я находился. Это был мой первый контакт с заграницей. У меня не было отторжения от Греческой Церкви, но меня раздражали окружавшие меня русские, которые все критиковали. Что меня наиболее впечатлило — это простота епископов… Греческий епископ — это не князь Церкви, далекий от народа, он не отделен от него, непосредственно общается с паствой… Русская эмиграция еще не приехала в Константинополь, мой отец хлопочет о том, чтобы нам уехать во Францию, и спустя несколько недель мы туда отправляемся.
Я начинаю обдумывать исторические события, думаю о том, что революция была попущена Богом для очищения Церкви и для вселенского распространения Православия. Я внутренне борюсь со своим желанием вернуться обратно, и с чувством, что зло сильнее, чем добро. Мне 15 лет.
Наш корабль остановился в Салониках; это были незабываемые впечатления. Я не знал еще в то время, что это город Симеона Нового Богослова и Григория Паламы… Я впервые в жизни посетил настоящее Всенощное бдение, с 18 часов вечера до 7 часов утра в чудесной церкви Святого Димитрия в Салониках. Я забыл, по какому поводу служилась всенощная, но знаю, что то был какой-то исключительный случай. Мы с моим отцом посетили местного епархиального архиерея. Он был одет в скромную рясу и сидел на лестнице в своем архиерейском доме, — красивый старец, столько же величественный, сколько и простой. Он благословил наш путь во Францию, и обратился к нам со следующими словами: «Вы собираетесь в страну, которая не является православной, но не забывайте, что французы имеют два качества: они православные душой и их души любят свободу во Христе. Они дали нам, грекам, национальную свободу, но мы не сумели им дать вкус свободы нашей Церкви».
***
«Мы прибыли в Марсель 21 февраля 1920 и отправились дальше по побережью. Мы остановились сначала в пансионе, а затем мы сняли небольшую квартиру в Ницце. Приехав на нашу виллу «Батавия» в Болье, мы увидели, что мой дядя Максим Ковалевский сдавал ее в аренду… Получившие опыт монашеского богослужения, мы были шокированы сокращенной службой в русском храме в Ницце. Отец рассказал там о религиозной ситуации в России, и приход купил у нас две иконы: Святых Петра и Алексия Московских, написанных моим братом Максимом и мной…
Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, будем же искать Живых. Святые и святыни, посвященные Богородице, для меня — Живые и места Жизни. И когда я смотрю на жизненные пути многих молодых людей, мне кажется, что это пути смерти…
Я стремлюсь отыскать Святую Францию, которая должна быть родственна Святой Руси».
***
«Две тенденции возникли в русской цивилизации: «западники» и «славянофилы».
Первые были в восторге от Запада, вторые видели в Западе угрозу от Рима, опасность светскости, опасность атеизма и искали духовные ценности в своей собственной русской культуре. Тем не менее, как это ни парадоксально, «западники» были по своей сути очень русскими, а «славянофилы» — настоящими европейцами, говорящими на многих языках.
Я ненавидел закомплексованность западников в России, от славянофилов же мне было душно, хотя я и признавал глубину их точки зрения.
Раз Богу было угодно поселить меня во Франции, я хотел раскрыть православную святость этой страны и показать русским, как западникам, так и славянофилам, что есть не только Святая Русь, но и Святая Франция. Следует добавить, что западники презирали Православие, а славянофилы отождествляли Православие исключительно с русской традицией. Без местных Святых, без святых мест я не мог дышать. Они были мне столь же необходимы, как воздух и солнце.
Через несколько месяцев после нашего приезда в Ниццу, мы познакомились с нашим первым западным Святым: святым Понтием Кимельским. Я написал его иконку в стиле барокко. Другие Святые последовали за ним — просиявшие на Леринских островах, Святая Репарата и многие другие. В течение первого лета мы стали совершать многочисленные паломничества в санктуарий Пресвятой Девы в Лаге. Мы выходили из Болье на восходе солнца, пешком, небольшой группой, и вечером спускались с гор в Ла-Тюрби или в Монако, возвращаясь на трамвае обратно в Болье.
Могу сказать, что моя молодость прошла в странствиях и открытиях Святости. Паломничество — это замечательная вещь, Небо говорит с нами любым знаком на дороге.
Каждое паломничество в монастырь Пресвятой Богородицы в Лаге было наполнено смыслом, и вот первое чудо: в Ментоне я сорвался с моста, когда шел встречать мою мать. Перила этого моста были в ремонте, я сделал неверный шаг и упал с высоты примерно трех этажей. У меня перед глазами появились выгравированные вотивные таблички в святилище Лаге, на которых были изображены люди, падающие с высоты. У меня нет времени, чтобы произнести молитву, но короткая мысль прошла через меня: вот так помогла Пресвятая Богородица! И тут я чувствую, что я завис сантиметрах в десяти от земли, и медленно опустился вниз. Я невредим… Я взошел по лестнице, моя мать, которая приехала на железнодорожную станцию, удивилась моей бледности. Всю мою жизнь Пресвятая Богородица помогала мне в различных обстоятельствах…
Однажды был случай, произведший почему-то на меня очень сильное впечатление, в деревне рыбаков, в Кро-де-Кань. Рыбаки развешивали свои мокрые сети на солнце. Вдруг, глядя на эти сети, я впал в некое таинственное состояние — я прочувствовал всю красоту и символическое значение этих сетей. Я был смущен и взволнован: ведь это были символы Апостолов и Евангелистов…»
***
«Спустя несколько лет состоялось мое первое знакомство со Святой Радегондой. Мой друг, Владимир Лосский, жил в Монморанси. Так как он полностью разделял мое стремление исследовать святые места, он рассказал мне, что недалеко от Монморанси есть источник Святой Радегонды у руин монастыря. Мы отправились туда в четыре часа утра.
После часа ходьбы я сорвал четыре синих цветка и вставил их в петлицы наших пиджаков, сказав: «Мы — рыцари Святой Радегонды!» Едва я произнес ее имя, как мы обнаружили, что дорога перекрыта. Мы решили перелезть через барьер. Недалеко возвышалась башня старинного замка, в которой жила старая ведьма. Мы спросили у нее путь к источнику. Она усмехнулась.
— Зачем вам нужна Святая Радегонда? Я сильнее, чем она… Источник ничего не даст вам, но если вы дадите мне бриллиантовое колье, я дам вам бессмертие.
И она ухмыльнулась. Я внутренне молился, и внезапно увидел за ней огромную тень в форме вороны. Через некоторое время она сказала нам:
— Ладно, неважно. Идите туда! — и махнула рукой в ложном направлении.
Мы забрели в лес, и услышали шум от работы лесорубов, но они ничего не могли сказать нам, где источник. Наконец, мы пришли к маленькой лысой горе: пять дорог от нее расходились в пяти направлениях. Куда идти?
Мы стали петь: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!»… и пошли по случайно выбранной нами дороге. Несколько минут спустя мы пришли к источнику Святой Радегонды. Вода в источнике, струившаяся рядом с руинами монастыря, была кристально чистая, прозрачная. Мы были охвачены великой радостью, и когда Владимир Лосский сказал: «Чтобы вернуться к истокам, надо преодолевать препятствия», я почувствовал, что впереди нас ждет что-то новое. Потом, со временем, это паломничество мной подзабылось.
В 1927/1928 годах я был в Нанте, занимаясь организацией православного прихода для французов. Мне рассказали, что в баптистерии в Пуатье есть чудесные фрески. Меня это заинтересовало с эстетической точки зрения, но прежде всего мне хотелось найти доселе малоизвестные образцы западного искусства… Поезд из Нанта в Пуатье уходил в 4 часа утра, и мои хозяева волновались, что я не проснусь так рано. Я помню только то, что я сел в поезд, помчавшийся в Пуатье.
Прибыв в Пуатье — отнюдь не в молитвенном духе — я сытно пообедал. Меня восхитил баптистерий, и хранитель сказал мне, что фрески из храма Святой Радегонды еще не отреставрированы. Посчитав, что фрески не столь интересны, как баптистерий, я собрался уйти из церкви. Любопытно! Я, которому всегда были так дороги Святые Франции, совершенно не думаю о Святой Радегонде, но только о фресках. Насколько же человек непостоянен! И я из человека верующего стал лишь ценителем искусства…
Заметив склеп в крипте под алтарем, и в этом склепе — как мне показалось, статую Богородицы, и зажженные свечи, я решил поставить свечу и совершить короткую молитву Святой Деве.
Едва я спустился на три ступеньки вниз, как был пригвожден к земле.
Сразу же мир поменялся, я как будто прыгнул в другую реальность. Я стал молиться, и я увидел тень, которая отпала от меня и ушла через ноги. Я легко спустился по последним ступеням и увидел, что стоявшая в крипте статуя была не статуей Богородицы, а статуей Святой Радегонды. И тогда-то я вспомнил то наше паломничество к ее источнику, а чуть далее статуи, я увидел саркофаг с мощами святой, стоящий на камнях, как дольмен. В крипте молилась старая женщина, и старик читал розарий.
Я даже не успел помолиться Святой Радегонде, как услышал повеление: подойти к гробнице и приложить ухо к ней. Ум восстал против этого повеления рядом аргументов: я не могу этого сделать, люди будут шокированы, что они обо мне подумают, и т.д. Я мысленно прошу Святую Радегонду освободить меня от этого, как мне кажется, слишком неожиданного повеления. Но повеление звучит еще более властно. Я уступаю и подхожу к гробнице.
…Случается что-то неописуемое. Такая радость охватила меня, что мне казалось, я не смогу выдержать это. Все мое тело как будто пронизал мягкий свет, и, в течение некоторого времени, Святая со мной говорила. Сладостный и нежный голос ее сказал мне: «Я желаю, я желаю, чтобы Франция стала православной» и еще много всего.
Когда я вышел из церкви, я зашел в небольшое кафе напротив, чтобы как-то успокоиться от той блаженной радости, которая буквально распирала меня. Я стал писать страницу за страницей, чтобы ничего не забыть из того, что Святая мне сказала. Она предначертала мне план моей жизни, возрождения Православия на Западе, миссию во Франции…»
Фото: Евграф Ковалевский в юности
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340
С помощью PayPal
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
