Ахилла

Очередная анкета анонимного священника под псевдонимом «Поп-панк».

***

Есть ли разница между Церковью, в которую ты пришел когда-то, и РПЦ, в которой оказался?

Начну с того, что к вере я пришел в довольно раннем возрасте, у меня как бы сама собой возникла тяга к Создателю. Я жил в деревне, и присутствие Бога в мире было для меня просто физически ощутимым, я чувствовал Его в воздухе, который вдыхал, в траве, по которой ходил, в зеленой воде быстрой реки, на берегу которой родился. Этакий детский бессознательный пантеизм. Потом в нашей семье случилось нечто неожиданное: моя любимая старшая сестра (двоюродная), будучи формально крещеной в детстве, перешла в протестантизм. Это событие стало настолько неожиданным и потрясающим, что мои родители, дабы иметь возможность вразумить и обратить неразумную девчонку, серьезно взялись за изучение Библии, а мама стала на стезю воцерковления, и я с нею вместе. Много было переломано копий на поле брани с родным человеком, но все в итоге остались при своих мнениях. И именно от сестры, с которой я и сейчас, как и тогда, очень близок, я узнавал о Боге, о Библии и христианской жизни.

В первый же день моего присутствия в храме очень благообразный старичок-пономарь подвел меня к настоятелю и предложил мне приходить в церковь и помогать ему на службе. Так началась моя церковная жизнь. Церковь была для меня просто сказочным миром, и я сейчас не об интерьере, пении или удивительном языке, который я не понимал, но чувствовал его родным для себя и понятным интуитивно, в церкви меня поражали люди, они были такими светлыми, такими мудрыми старцами и старицами, от них исходило столько любви и тепла, что не влюбиться в них было невозможно. Это были в основном пожилые казаки и казачки, многое повидавшие на своем веку, которые своими руками восстанавливали разрушенный большевиками хуторской храм. Это были святые люди, я и сейчас в этом уверен, только сейчас мне перед ними стыдно за то, чем стала наша церковь. И за то, как несправедливо со многими из них поступил наш священник. Мое церковное детство было будто списано с повести Ивана Шмелева «Лето Господне», такое же живое переживание благодати сопровождало меня.

Со временем я стал старшим алтарником, пек просфоры, звонил в колокола, пел и читал за богослужением. Какое-то время мне помогал мой брат, но он вскоре ушел из алтаря, да и из церкви, потому что рано и болезненно ощутил неумолимое стремление настоятеля подчинить всех и каждого своей воле.

Первое тяжелое переживание в церкви — это неимоверная усталость. Я учился в школе, а в выходные все свое время отдавал храму. Богослужения у нас были просто ненормально длинными, в субботу прямо со школы я прибегал в храм, был на службе дотемна, на следующий день в воскресенье возвращался домой далеко после обеда. Но чувство усталости смешивалось с осознанием своей нужности и с чувством выполненного долга, с чувством причастности к чему-то неимоверно важному и значимому. Наш настоятель любил повторять фразу какого-то отца о том, что молитва — это невидимое пролитие крови, своего рода мученичество, и я мужественно принимал этот красный венец на свою глупую молодую главу.

Потом был неизбежный кризис и разочарование во многих вещах, смысл которого можно выразить возгласом мятежного дьякона Ахиллы: «Да что мне эта форменность, когда все это без ласковости!»

Потом была семинария. Молодая провинциальная система, без своей традиции, без опыта общежития, но с хорошими преподавателями, и с очень интеллигентным отцом ректором, который хотя и не имел семинарского образования, но изо всех сил старался создать для нас некую атмосферу «духовного рассадника», как он сам выражался. Надо сказать, что наш курс стал первым набором в эту школу, так как она была создана на базе духовного училища, и мы были теми, кто навсегда захлопнул калитку в равной степени любимого и презираемого в епархии училища, и открыли широкие пластиковые двери в новую семинарию. Много разных экспериментов мы перенесли на своих шкурах в стенах этого заведения, но все неприятности преподаватели и руководство пытались компенсировать своим человечным отношением к нам. И даже когда мы с товарищем обрили себе головы наголо и молча предстали в таком виде перед ректором, он только с пониманием вздохнул, отпустил шутку в своем замысловатом стиле и предал нас в руци инспектора…

Во время обучения во мне боролись два чувства:

1. «Я не представляю себя среди этих бородатых людей, здесь есть какая-то неискренность».
2. «Это мое призвание, нужно бороться с собой, чтобы служить Богу».

И вот я батюшка. В Церковь я пришел, уже вполне осознавая ее несовершенство, и проблему на данный момент вижу не только в ней, я знал, что это структура в которой царят своеобразные средневековые отношения, я сам потерял свою первую любовь.

Что изменилось для тебя за последние 9 лет власти Патриарха Кирилла?

Я стал священником уже при патриархе Кирилле, поэтому сравнивать не с чем, но поводы для недоумения появляются с завидной регулярностью, это можно считать даже плюсом.

Ощутил ли на себе последствия раздела епархий?

Та же история. Меня рукоположили в молодой новообразованной епархии, в неразделенной я не служил. Но я ясно ощутил смысл разделения — епископ действительно стал ближе к пастве, к священникам, а главное — к их кошелькам. Наш епископ был необычайно активен, он открывал приходы чуть ли не каждую неделю, строго следуя правилу — один приход на 10000 населения. И поездки по всем приходам епархии стали не стихийным бедствием, как это было раньше, а регулярной молитвенной поддержкой от любимого «Ангела Церкви». Молодые пастыри сходили с благодатного конвейера, и тут же отправлялись поднимать новооткрытые приходы в честь всех возможных патриотических святых. Работа кипела, отчеты становились все толще, а епархиальный сайт преизобиловал пастырской деятельностью. Злые языки говорили, что владыченька зарабатывает на белую шапку, врали, конечно, но шапку себе дорогой архипастырь все-таки справил.

Какие проблемы видишь в епархиальной жизни?

Да те же самые, что и во всей Православной Церкви — косность, необразованность и нежелание как-то пошире мыслить, учить и поступать. Демонстративно презрительное отношение архиерея к духовенству и пастве; сколько раз нас собирали в епархии с обещанием посещения владыки, но при мне он ни разу не снизошел до нашего уровня и не пообщался с духовенством, а на епархиальных собраниях любит повторять слова-угрозы о нашей профнепригодности — это, конечно, все мелко и смешно, но тем не менее показательно. Я вообще считаю церковную иерархию, в том виде как она есть, совершенным извращением, понаряжались в шаманов да еще разных мастей, и морочим головы братьям-христианам, но это уже другая история.

И, конечно, самая больная тема — это сборы дани с холопов, то есть с нас. Суммы растут постоянно, платим на собор, на митрополию, на какой-нибудь приезд патриарха (причем не к нам, а к митрополиту), на семинарию, на газетку, на юбилейный журнальчик, ну и так далее. И скидок нет никому, ни для села, ни для строящегося храма без окон, без дверей, ни для епархиальных подворий, которые порой ведут очень активную социальную деятельность.

Был такой трагикомичный случай. В одном пригороде священник много лет пытается построить храм, с трудом возвели стены и кое-как покрыли крышу. Взнос у прихода был небольшой, но все же довольно ощутимый по их ситуации. Настоятель обратился к владыке и попросил немного сбавить сумму подати, владыка великодушно согласился и уменьшил налог на две тысячи рублей, а на следующий день настоятелю позвонил благочинный и сердечно благодарил за то, что теперь отцам благочиния повысили взнос на две тысячи! Это просто патологическая мелочность и алчность!

Каковы твои взаимоотношения с настоятелем, с братьями-священниками, с архиереем?

С настоятелем отношения чисто деловые. Это обыкновенный безграмотный туповатый и жадный тип, которому вручили в пользование приход, над которым он не трудился. Я служу себе вторым и помалкиваю. С архиереем отношения чисто христианские — поминаю его на каждой мирной и сугубой, и на одной тропинке стараюсь с ним не встречаться. Те отцы, с которыми я общаюсь, это замечательные люди, в основном они старше меня, и я отношусь к ним с уважением. С ровесниками нормальные дружеские отношения, среди них несколько товарищей по семинарии, с остальными почти не общаюсь по причине природной нерасположенности к новым знакомствам.

Каковы отношения между священниками в твоей епархии?

Все как у людей.

Как живет обычный священник день за днем, без прикрас, без слащавой картинки для православной публики?

Кто как может, так и живет, как говорится. Заботами о приходе, беготней по разным странным мероприятиям, где нужно сыграть батюшку в рясе, зарабатыванием денег путем выполнения бессмысленных, но очень нужных ритуалов.

Как выглядит приходская жизнь глазами священника? Социальная, миссионерская, молодежная деятельность на твоем приходе, в твоей епархии — это реальность или фикция?

Про всю епархию не могу говорить, где-то действительно есть работа с молодежью, с заключенными, с казачеством, но в основном необходимость своевременного предоставления отчетов о работе намного важнее самой работы.

Как ты видишь прихожан, каковы ваши отношения?

Я стараюсь ко всем прихожанам относиться по-человечески. Проблемы прихожан — это проблемы всей церкви. Это формализация духовной жизни, постоянное отцеживание комара, безумный страх перед уставом и его предписаниями, постоянное самокопание и культивация чувства вины и греховности, совершенное какое-то безрадостье. И к этому еще неизгладимое обрядоверие, вера в особый духовный статус духовенства, и как следствие — в свою заурядность и нечистоту (чисто ритуальную). А самое печальное — это признание прихожан себя стадом, безмолвным и безвольным. Все это активно насаждается самой православной доктриной, и от этого бывает грустно и досадно, да ладно.

Как выглядит финансовая жизнь обычного прихода, куда распределяются денежные потоки? Зарплаты, отпуска, больничные, пенсии, трудовая, весь соцпакет — как с этим обстоит?

Тайна сия велика есть. К деньгам доступ естественно только у настоятеля и иже с ним. Это можно объяснить тем, что настоятелю приходится являть чудеса акробатики, чтобы суметь и товар купить (только на епархиальном складе и в согласии с предоставленным нормативом), и епархию удовлетворить, и что-то приобрести для храма, а если еще и стройка, как у нас, то тем более. Зарплата у нас на приходе только в конвертах. Про соцпакет не слышал.

Как себя ощущает священник через несколько лет служения? Есть ли чувство правильного движения, духовного развития или регресс по сравнению с тобой, только что рукоположенным?

Есть удовлетворенность от того, что расстался со многими идеологическими иллюзиями, стал лучше понимать людей, на практике познакомился с христианством во всей полноте, наверное. Но это болезненный процесс, потому что чем больше стараешься изучать историю церкви, ее предание и Библию, чисто с научной точки зрения, тем больше убеждаешься в совершенной рукотворности религии и ее святынь. То, что любил, оказывается миражом и фантазией, которая толкуется к тому же невежественно и манипулятивно. Движение вперед есть интеллектуальное, а духовно — никакого, по причине неприятия многих аспектов этой духовности.

Если отмотать назад — пошел бы опять в священники?

Нет, не пошел бы. Потому что для меня мучение — заниматься тем, во что не веришь всецело, и что не можешь любить всем сердцем. В Бога я верю, но не в бога Ветхого Завета, а в Неведомого, о Котором впервые говорил Иисус. Но этот Бог настолько трансцендентен и непознаваем, настолько невещественен и духовен, что можно сказать, что Его нет.

Нет ли желания уйти совсем: за штат, снять сан или в альтернативную церковь?

Есть желание уйти, но пока нет путей для отступления. Нужно найти достойную работу, чтобы содержать семью. В другую церковь уходить не вижу смысла, потому что не считаю разногласия между христианами столь существенными, чтобы искать истину у одних, убегая от других. У всех проблемы растут из одной книги, и эти проблемы неразрешимы. Возможно, я стану внеконфессиональным христианином и буду искать общение с Богом не в книжках, какой бы толщины или древности они ни были, а непосредственно в мире. Все мои вопросы может разрешить только Тот, Кому известный литературный персонаж говорил: «Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне».

От чего больше всего устаешь?

От необходимости делать то, во что не веришь, то есть «Во едину святую соборную…», от необходимости читать длинные молитвы, иногда довольно красивые и высоколитературные, а в основном — пафосно-витиевато-празднословные. Петь безграмотные акафисты перед безвкусными (и в общем-то ненужными) иконами совершенно чуждых тебе людей (святых). Ну и все в этом роде. Еще устаешь от груза невидимого и неосязаемого монстра по имени Предание, с которым никак не справиться и не совладать. Самое яркое описание этого понятия дал Горыныч в известном мультфильме про Ивана царевича и Серого Волка:

«Дарим мы тебе вот эту штуку!

Что это есть такое, никто доподлинно не знает, но вещь наверняка нужная, иначе зачем бы мой отец передал его мне, а отцу его отец, а его отцу его, а его ему, а его ему, а до того его ему, а еще дотовее его ему…

Это же и есть…» нет, это не то не знаю что, а самое настоящее Церковное Предание.

Есть ли разрыв между тобой-человеком и тобой-священником — насколько это разные люди?

Разница, конечно, есть. Я-человек читаю разных западных умников-еретиков и слушаю Thrash Metal, я-священник читаю ектении и слушаю исповеди. Но я пытаюсь не лицемерить, и не играть роль батюшки, а поддерживать с людьми искренние отношения.

Священство — благо для твоей семейной жизни или проблема?

Для семьи проблемы в этом никакой нет, проблема в моей профнепригодности.

Каким видится будущее (собственное и РПЦ): ближайшее, лет через 10?

Через 10 лет я учу со своими детьми алгебру. РПЦ стоит и не шатается.

Иллюстрация: кадр из мультфильма «Иван царевич и Серый Волк», момент, как Змей Горыныч дарит Ивану то не знаю что

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: