Ахилла

Из рассказов о русских в Америке.

Опять август, опять жара на моем Среднем Западе. Пока едешь по Калифорнии, ничего, терпимо. Кроме одного, пожалуй, места: долины речки Колорадо, что, вытекая из Большого Каньона, чиста и прохладна, но течет по низине, где жара просто бесчинствует, словно зная, что на высотах Аризоны тебя ей уже не достать. Там благодать, особенно вечерами. Как они тут без кондиционеров жили? Недаром, в ковбойских фильмах, они все на завалинках сидят да на гармошках губных гудят.

И правда, сидеть в теньке при 108-ми градусах еще можно, а двигаться начнешь — хоть помирай. А грузиться-разгружаться надо. Хорошо, если поставят тебе какой грузовик или трактор. Бросил несколько цепей, затянул, и вперед. А если какое оборудование бесформенное? Да еще тарпом, брезентом, то есть, его накрой, да и резинками утяни. А это все потом на ходу треплется да рвется. Останавливайся, поправляй. Намучаешься, словом. Оно бы хорошо такой груз вовсе не брать, да часто бывает, что и это за счастье. Смотришь на компьютере — в Калифорнию въехало, скажем, полторы тыщи таких как я, а грузов оттуда всего лишь двести пятьдесят. Скажи спасибо, такое схватил. Ничего, в следующий раз повезет. И везет.

Сейчас поставили мне какие-то легкие лесенки на колесиках, трапы для самолетов, и гоню я на восточный берег словно вообще пустой. Вес — пушинка. Оплата — будь здоров. Вот и еду, радуюсь. Домой забегу, отдохну. Доеду на восток, к Атлантике, и опять груз будем искать, в Калифорнию, на Тихий океан. Но это все потом. Через три дня. А пока еду-радуюсь.

В моем деле каждую минуту, каждый день цени. А они всегда разные. В конце первого дня пути останавливаюсь я в деревеньке Селигман, тут как раз начинаются горы Аризоны, и температура падает, после полуночи можно мотор и выключить. Я тут, у самого края грунтовой парковки, знаю местечко. Обычно там никто не встает: с дороги его не видно. Туда и пробираюсь. Потом уж другие тракисты ко мне пристраиваются. Бывает, какой дурак к самой моей кабине встанет и мотор не выключит, тарахтит, зараза, всю ночь. Тут уж ничего не попишешь — не повезло просто. Ругаться с ним не станешь: не принято. Просто скажешь, укладываясь спать: «Пошли, Господи, спокойную ночь». А утром не забудь сказать: «Спасибо, Господи, за отдых. Пошли мне хороший день, избавь от поломок и аварий, от злых инспекторов. Дай мне спокойно доехать и груз мой довезти». Тут, как на войне, атеистов нет. Путь под три тыщи миль. Выноси, Господи.

Остановлюсь на ночь уже в Техасе, в Амарилло. Тут тоже место знаю. Welcome Center. Хорошая парковка, чистый сортир. Достану с верхней полки аккордеон и сыграю «Вернись в Сорренто» и «Бесаму Мучу», а там и «Отговорила роща золотая» и «Старый клен» пристроются. А завтра, если не закроют из-за ветров дорогу, если не схвачу гвоздя в одно из своих восемнадцати колес, то, с Божьей помощью, буду к полудню дома.

День на дороге длинный. В шесть проснешься, кофе сваришь, булочку съешь и за руль. А там до восьми-девяти вечера. Если от дома — настроение деловое. Если к дому — настроение хорошее. По пути книжки слушаешь, стишата сочиняешь. Жене позвонишь, друзьям. Дорога знакомая, дороги мне все, по Америке, как родные, все на них вроде бы известно, а вот всякий раз они разные. Не скучно мне на дорогах. Если книгой или музыкой не увлечен, вспоминаешь всякое.

Помню, такая же жара стояла в Оклахоме. Было это лет пятнадцать назад. Работал я тогда в Риал Эстэйт — дома продавал. Так себе работа. Не понравилась. Бросил в конце концов, потому что, бывало, бегаешь целыми днями, перезваниваешься, договариваешься, на что-то надеешься, а результата никакого. Другой раз и не бегаешь особо, а деньги вдруг неплохие схватишь. Нет уж, по мне лучше что-то определенное. Довез — получи. А тогда — какого покупателя я только не видал.

Позвонил мне, помню, один русский поп. Не поп, пятидесятник он был, у них там как-то иначе называется. Сказал, женщина едет из Сиэтла, хочет дом в наших местах купить, тебе, мол, и клиент. Попросил встретить ее с самолета, к нему довезти — у него машина в ремонте была. Описал, как она выглядит, какой рейс… Сижу я в аэропорте на лавочке, поглядываю на народ, что с самолетов идет, и вдруг вижу, мама моя! То есть не мама, конечно, это так, возглас. Идет по коридору что-то такое в зимнем пальто и пуховом платке, с двумя сумищщами в руках. Я сразу понял — мой клиент. Русские обычно в багаж своего барахла стараются не сдавать: лететь-то с пересадками, а вдруг где-то перепутают или, того гляди, чемодан взрежут. Разбирайся потом. Встаю, иду навстречу.

«Вы Марфа Павловна будете?»

«Я, а вы кто?» — смотрит недоверчиво, глазами вокруг шарит.

«Меня Дитрих зовут, Николай Иванович дома вас ждет, у него машина сломалась».

«Как зовут?»

«Дитрих, из Латвии я. Имя у меня такое, немецкое».

Вижу отлегло у нее. Не еврей, значит. А что латыш, что швед, что местный, тут уж все равно. Главное, говорит по-нашему, и ладно.

«А, так вы тот, кто мне дом поможет купить, — наконец-то сообразила, — а мне имя говорили, я не запомнила. Дитрих, значит».

Забираю у нее сумки — теперь без опаски отдает — и спрашиваю:

«Что это вы так тепло оделись?»

«Так у нас жарко, подумала, тут прохладно будет. Мне говорили, у вас тут и холодно бывает».

Холодно она произнесла с ударением на последний слог.

«Бывает, — отвечаю. — В январе».

Под любопытными взглядами одетых по-летнему людей провел я Марфу Павловну к своей машине.

У машины она с удовольствием стянула с себя пальто на вате, привезенное, видно, еще из России (таких лисьих воротников я тут и не видел) и серый пуховой платок. Положила все это на заднем сидении, уселась впереди. Я направил на нее струйку воздуха из кондиционера. Спросил:

«А почему к нам хотите перебраться? Чем Сиэтл плох?»

«Да там не плохо, — она ответила словоохотливо, как всякий, отходящий от полетного стресса. — Мы там, как приехали, так и жили. Семь лет уже. Город большой, машин столько! Вы знаете, когда мы еще первый раз подлетали туда, смотрим, внизу в черноте полосы какие-то яркие. Желтые и красные. Даже напугались, что это? Спрашиваем, один у нас там по-английски знал, нам говорят, это машины на дорогах. Что, столько машин? Плечами пожимают, говорят, столько. Еще больше увидите. Мы не поверили, думаем, врут, не может быть столько у них машин. Потом приехали, правда, видим, все у них на машинах. У меня сын тогда еще здоровый был, это сейчас он разболелся. Так тоже, через полгода уже машину купил. У русского, нашего, одного работал. У того свалка автомобильная, так он иные машины поправлял и опять продавал. Вот Сережа мой и помогал ему, механиком. Он у меня здорово в технике разбирался, и в школе одни хорошие оценки получал».

«Ну, значит, и тут неплохо устроится», — сказал я, воспользовавшись паузой.

«Нет, теперь уж все, совсем он разболелся, теперь он на инвалидности. Работать уж больше не будет».

«А что с ним такое?»

«Почки у него больные. И печень, — она вынула из сумочки платок и отерла глаза от навернувшихся слез. — В армии его сильно били, за то, что верующий. Когда пришел, вроде бы ничего, а к тридцати годам сказалось. Теперь лежит он только. Ходит с трудом. И льется из-под него».

«Кошмар какой! — невольно вырвалось у меня. — Кто же за ним ухаживает?»

«Ну, он старается сам, я-то днями на работе, а уж когда прихожу, мыться ему помогаю».

«Так, может, и не переезжать тогда? Какой смысл его везти-то сюда?»

«Да и я так думала, да тут по дизабилити платят больше. У него друзья узнали. Переехали сюда тоже недавно. Да и другое еще, — она помолчала и добавила: — Ладно уж, расскажу вам, чего скрывать. Короче, мы когда приехали, там нас много было. Около сорока семей. Ну и дети у всех. Подростки-то озорные. Никто не говорит по-местному, а показать-то себя охота. Ну и сцепились несколько раз с черными. Да только те быстро отстали, наши-то позлее будут. Ну и ничего, жили. А теперь, когда все поразъехались, нам-то и припоминают. То камнем бросят, когда с колясочкой в магазин идем, то еще что».

«С какой колясочкой? — не понял я. — У вас что, еще в семье дети есть?»

«Нет, детей нет. С магазинной колясочкой. Нам менеджер разрешил, если мы только в его магазин ходить будем. Вот мы и пользуемся. А какой нам еще магазин? Этот недалеко, всего пять минут, и Сереже полезно, он на ручку опирается и идет. Врач говорит, хорошо ему. А эти, черные, пристают, бывает, не лезут так, а издалека орут. Мы только слышим Russians и еще что-то».

«Хорошего мало», — посочувствовал я и подумал, что и тут, в моем спокойном городе, может такое начаться. Недавно ехала компания русских парней в машине. Какие-то черные им палец показали. Так те догнали, вытащили их наружу и давай бить. Пока полиция не засвистела вдалеке — кто-то вызвал — все тех дубасили. Ума хватило, ни слова при этом не говорить, но меж собой теперь хвастают. Да и я об этой истории в газете читал, там так и сказано, потерпевшие подозревают каких-то иностранцев. Догадаться не трудно, что это за белые иностранцы.

«И что, там совсем русских не осталось?» — спросил я.

«Нет, почему, остались. Только не там, где мы живем. Дома себе купили, в хорошие районы переехали. Остались только мы да и Боровики».

«Какие боровики?» — не понял я.

«С нами живут, фамилия у них такая».

«Подождите, мне ж сказали, что вы сами в рент живете?»

«Ну да, так я и их пустила, они в комнатах живут, а мы с Сережей в прачечной, где стиральная машина. Там место большое, что ж ему пропадать. Зато деньги удалось подкопить. Целых десять тыщ. Теперь и домик присмотреть можно».

«И что же лендлорд ваш, разрешает?»

«Я с ним договорилась. Я ему двор бесплатно убираю, так он и не против. А что мне? Там не сорят. Только раз в неделю заметешь да подберешь, если кто что бросит. И листья, конечно, по осени. Да я работы не боюсь. Только вот…» — она не договорила.

«Что?» — полюбопытничал я.

«Да не ладится с ними у меня. С Боровиками. С тех пор как невестка у них завелась. Такая… Я из-за нее выигрыш потеряла».

«Какой выигрыш?»

«По почте пришел. Прямо мне. Океанский круиз. Так прямо было и написано, мое имя и все такое. А она его порвала и в помойку. Так и выбросила. Я с тех пор им совсем доверять перестала. Вот и сейчас, все ценное с собой увезла. И документы, и пальто вот пришлось надеть. Надо же, выбросила! А там код особый, с которым я позвонить должна».

«Ну куда вам при такой жизни в круиз?» — посочувствовал я.

«Дак я бы деньгами взяла. А теперь тю-тю. Так та только надо мной смеется. Это, мол, чепуха. Так, говорит, дураков ищут. Не знает, что у нас с Сережей положение другое».

«Какое это, другое?»

«Такое, что нас с ним обижать нельзя. Малоимущие мы и на дизабилити. Мне адвокат так и сказал: будет вас кто обижать, так мне сообщите. Он-то уж знает, что делать».

«Так у вас и адвокат есть?» — удивился я.

«В велфаре, конечно, адвокат есть. У вас, говорит, сын на дизабилити. У вас все права. Так вот и надо было к нему. С тем-то круизом. Уж верно, высудил бы чего. Вот вы, я гляжу, человек понимающий».

«Я совсем по другой части», — поспешил отбрехаться я и остановился у дома Николая Ивановича. Мы, слава Богу, уже приехали.

Марфу Павловну я больше никогда не видел. Выяснилось, что в Оклахоме им с сыном такой денежной поддержки не получить. Наверное, оттого, что оформлялась его инвалидность в другом штате, и нашему штату чужие проблемы были не нужны.

Русских к нам, в Оклахому, тогда переехало немало. Привлекала дешевая земля и выгодные ссуды на строительство. Ну и рыбалка, конечно. Да и вообще неплохо тут у нас. Большинство из них вполне вписались в местную жизнь, но есть и всякие, словом все, как везде.

За этими своими воспоминаниями я не заметил, как проскочил высокогорный Флагстафф и уже подъезжал к Винслоу, знаменитому лишь по популярной некогда рок-песенке «I was standing on the corner in Winslow, Arizona». Для меня это местечко примечательно тем, что есть тут у местного Вол-Марта удобная парковка для траков, и я иной раз захожу сюда пополнить запасы. Хороший магазин Вол-Март. Ничего в нем искать не надо. В каком конце страны в него не зайдешь, везде он одинаковый, повсюду ты в нем словно неподалеку от дома. Да только в этот раз я его пролечу. Завтра я уже, Бог даст, буду в своей Оклахоме.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: