В каждой избушке свои погремушки
27 октября 2019 Мария Сараджишвили
Из записок репетитора.
В эту семью я ходила лет семь, обучала стандартному набору по своему списку: английский, русский и математика, если наблюдалось буксование. Описываемый период — конец 90-х до Революции Роз 2003 года и чуть позже пару лет.
Семейный состав у моих клиентов был среднестатистический: папа Хвича, двухметровый хевсур, сидящий в основном дома, мама Хатуна, деятельная домохозяйка из интеллигентной тбилисской семьи, и дети — погодки Саба и Нуца.
Семья как семья, особо повернутая на традиционные христианские ценности. По воскресеньям — коллективный поход в ближайшую церковь, утром — чтение правила (сама не раз наблюдала, когда урок назначала в 10), в течение дня — активные перезвоны со своим мамао по разным поводам: как поступить, куда сходить, а куда ни-ни.
Во всем остальном тоже все типично, без отклонений, гостеприимные, шумные, позитивные. Папа не упускал случая рассказать детям что-то поучительное про Давида Строителя или Дмитрия Самопожертователя. Мама напоминала детям, что и как говорить в тех или иных ситуациях, чтоб никто не назвал их невоспитанными.
С ними пребывала еще бабушка пенсионерка, мать Хатуны, бывший медработник, знавшая полгорода.
Жили они все опять-таки на типичный источник дохода — сдавали одну квартиру в центре города и так как-то сводили концы с концами.
Все было мирно и благородно, пока в один прекрасный день папа Хвича не отмочил адюльтер.
Подробности скандала для меня остались за кадром. Придя на очередной урок, я застала в доме переполох, нервное хлопанье дверьми, взбудораженных детей. Хатуна истерически, надрывно разбиралась с Хвичей по городскому телефону на тему «как он смел» и «в какой именно шкаф спрятал свою совесть». Бабушка сидела в другом углу, с перевязанной полотенцем головой, и медленно смаковала стаканчик с валерьянкой. Рядом лежал аппарат для давления.
Я, как ни в чем не бывало, села за разбор домашнего задания по английскому. Двенадцатилетняя Нуца сидела рядом и во всех подробностях стала вводить меня в суть скандалето.
— Мой отец — мерзкий человек. Оказывается, у него уже два года есть любовница из Терджола и он морочит голову маме.
Я попыталась переключить ее на чтение текста, но тут в комнату ворвалась разъяренная Хатуна и со слезами стала мне рассказывать новые детали из похождений супруга, что не успела доложить дочка.
— …Говорил мне отец: не выходи за него замуж. Но кто слушает родителей. Я так любила Хвичу и кто сказал мне спасибо? У моего отца последние деньги выманил и на тотализаторе проиграл. Мерзкое животное…
Я покивала и попыталась подключить Нуцу к книге. Увы, ничего не вышло. Девочка с горящими глазами вникала в пересказ матери, вставляя к месту:
— Бессовестный.
— Негодяй.
— Аферист.
Хотя еще недавно числилась в отцовских любимицах.
Хатуна продолжала ораторствовать.
— Я не буду я, если не вырву этой стерве все волосы! — шел дальше монолог на высоких тонах. — Уже позвонила нашему мамао, и он примет меры. Назначит ему встречу!
(Я еле сдержалась, чтоб не хмыкнуть. Два года отец семейства причащается при наличии любовницы. Значит, мамао там просто удобная картинка для вида.)
Сама же продолжала кивать и напрасно пихать Нуце под нос очередное задание.
Потом Хатуна побежала к телефону обзванивать своих подруг и делиться трагедией, чтоб получить большую дозу поддержки, чем мои жалкие кивки и междометия.
Только мы перевели три строчки из текста, как к нам подсела бабушка с полотенцем на голове. И полилась вторая серия обличений недостойного зятя.
И хам, и грубиян, и «ты» говорит ей, заслуженному работнику медицины Грузии, и дочку ее, Хатуну, несколько раз бил ни за что.
Пришлось опять кивать и делать постно-скорбное лицо.
Короче, позаниматься в тот день толком не вышло ни с Нуцей, ни с Сабой.
Когда я пришла через неделю, все было на своих местах. Папа в углу читал вслух молитвенное правило, бабушка возилась на кухне, Хатуна, смущенно улыбаясь, поставила передо мной тарелку с горячими мчади с сыром и кофе. Дети ждали меня с готовым заданием. Все мирно и благолепно.
Я про себя отметила виртуозность мамао. Сумел-таки за неделю посадить всех на свои места.
Саба после урока засобирался на службу в церковь. Он уже имел свой сшитый по росту стихарь и прислуживал мамао, мечтая в будущем о семинарии. Родители, конечно, его всячески поощряли в святом стремлении. В остальном это был типичный подросток, который любил выклянчивать у отца пару лар и торчать в интернет-кафе, кайфуя в стрелялках.
Как-то я пришла на очередной урок и застала дома очередной переполох. Красного, как рак, папу, зареванного Сабу и рыдающую бабушку, сыплющую проклятиями в адрес внука.
— გაგიხმეს თავი!*
По крикам и репликам выяснилось, что будущий семинарист ударил бабушку ногами в живот в приступе ярости и получил от папы ремня.
Все это дела давно минувших дней. Недавно встретила Хатуну на улице. Мы расцеловались. Она работает у иностранцев няней. Хвича по-прежнему сидит дома, Саба окончил институт, естественно, не может найти себе работу и составляет отцу компанию на диване у телевизора. Нуца пролезла в банк, и что заработает, тратит на себя.
— А так все слава Богу! — закончила Хатуна.
Мы разошлись в разные стороны.
Когда мне кто-то рассказывает о церковной семье, где все гладко, чисто и благолепно, невольно вспоминаю это семейство и беседы Хвичи о добром и вечном. Усмехаюсь.
— Плавали, знаем.
*Чтоб у тебя голова отсохла.
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
