Ахилла

Цель исповеди? Наверное, решаю внутренние проблемы или, как было сказано про нас, ахилловцев, «занимаюсь душевным эксгибиционизмом», появилась смелость проговорить свой нелепый опыт в РПЦ.

Когда мне исполнилось 25 лет, в моей жизни начались резкие перемены.

Я застала своего парня в постели с девушкой, открыв своим ключом дверь в его квартиру. Меня не ждали.

Оба сказали, что это не то, что я подумала и вообще, она даже была в трусах (дословно). Я не поверила и, разбивая подвернувшуюся мне посуду, что-то невнятное кричала в его адрес, в бессилии села, он отвёз меня ко мне домой, сказав, что если я не поменяю своё отношение к его друзьям, между нами «всё». В ответ на эти слова я запустила ему в след икеевской табуреткой, он скрылся за дверью. Я пролежала на полу почти сутки, то истерично плакала, то в бесчувствии глазами сверлила потолок.

В этом полусознании я вспомнила диалог двух тётенек с остановки про святую Матронушку, почувствовала надежду на опору. Встала и в чём была, не переодевшись, побрела на Даниловское кладбище молиться о помощи, ноги были ватные, душевных сил не было. Склонна я к драматизму, но так устроена, истероидный компонент в личности присутствует, и время от времени колбасит, хотя я считаю себя человеком рациональным и критически мыслящим (обычно задним числом).

Это событие стало отправной точкой к моему основательному воцерковлению. Я изменила образ жизни, каждую неделю ездила к Матроне, дома читала молитвы, литургии по выходным в ближайшем к дому храме, паломничества. Работа у меня не отнимала много времени, график был свободный, она неплохо меня кормила, я считала её вторичной, на первом плане был новый мир с Богом.

Какие-то друзья сами отпали, на чьи-то звонки я перестала отвечать, понимая, что всё меньше общего, тусовки меня уже не привлекали, других точек соприкосновения было мало.

Моя первая паломническая поездка была в г. Рыльск, там мне объяснили, что если я смотрю телевизор, то мне надо пройти отчитку 12 раз, так старец о. Ипполит благословлял. Я приехала на девятый день после его кончины, и вместо него приём вёл молодой монах, кажется, тоже Ипполит. Паломники толпились перед этой аудиенцией, некоторые держали в руках фотки родных, моя новообретённая в поездке приятельница откровенно приехала погадать, а раньше она ездила к покойному старцу. Сейчас припоминаю, нормальный был монах, обычно, по-житейски мне ответил, это народ искал чудес, а он не изображал из себя провидца.

В том монастыре были красивые лошадки орловской породы, они активничали у храма, оставляя навоз. В общем, не знаю как, но после ночи, проведённой на полу в храме, как и другие паломники я пахла навозом. Утром набрала в близлежащих пещерках чудодейственной глины, которой потом я мазала больные места, как меня научили продвинутые паломники. Вонючая, но довольная, полная впечатления от хрюкающих и лающих людей на отчитке, поехала домой. Я была одержима идеей покаяния, мне показалось, что всё, что было до — не важно и не правильно, а как надо жить, я теперь точно знаю, и от этого было легко.

В следующей поездке в Дивеево я знакомлюсь с двумя сёстрами- веселушками, они жили при храме, работая в богадельне, мы были почти ровесницами, подружились и пригласили друг друга в гости. Когда я приехала к ним, они собирались на беседу с местным настоятелем, про которого говорили, что он особенный, наделён невероятными человеческими качествами, подтвердив это рядом мимишных историй, намекнули на его прозорливость.

Я, заинтригованная, пошла на эту беседу духовника с прихожанами. Голос отца… (пусть будет «Антония»), меня оттолкнул, он говорил, как манерный гомосексуалист, пучил глаза, делал странные паузы и интонацией расставлял невнятные акценты. Он напрочь сбил меня с толку, мне было скучно, и я не понимала, почему никто не видит, что батюшка не в себе. Прихожанки сидели с раскрасневшимися лицами и влажными глазами, умилительно устремлёнными на батюшку.

После беседы, оказывается, была традиция благословляться у о. Антония, я тоже протянула сложенные ладошки. Отец Антоний взял мои руки в свои, посмотрел в глаза и так проникновенно поприветствовал меня и озвучил вслух мои мысли, потом сказал, что будет рад видеть меня снова. Я впала в ступор от его «прозорливости» (он прочёл мои мысли, что очень душно), мне польстило его внимание, у меня появился к нему интерес. Этот интерес подогревался постоянным всеобщим обожанием батюшки, все обсуждали что он сказал, что сделал. Жалели его, говорили, что с матушкой у него нет взаимопонимания и он страдает.

Вот, дальше трудно писать с иронией, где-то стыдно, где-то ещё болезненно, а где-то ответственно, ведь портрет о. Антония мгновенно считают знающие его и будут оскорблены, а у меня нет такой цели. Пусть моё повествование будет частной, субъективной точкой зрения на произошедшее со мной.

Это знакомство определило вектор моего погружения в православие. Я стала чадом о. Антония, он так меня назвал, я обрадовалась — теперь у меня духовник, да ещё и какой!

В приходе батюшка был центральной фигурой. Как только он появлялся на территории, сразу образовывалась толпа, которая его сопровождала от дверей до дверей, а то и до алтаря. После службы его тоже всегда ожидали прихожане, в основном благословиться (непонятно на что, наверное, что-то вроде личного приветствия). Когда он исповедовал, часто другие священники уходили в алтарь, т.к. к ним никто не шёл на исповедь, все искали общения с о. Антонием.

О. Антоний со мной общался странно. Недавно я прочла про технику погружения человека в транс и поняла, что именно так он и общался. Наверное, он это делал интуитивно, т.к. такой метод позволяет управлять ситуацией и человеком. Он часто говорил нестандартно, как бы юродствуя, мог проходить мимо, взять за локоть, сказать какую-то абракадабру и стремительно уплыть своей плавной походкой, а ты стоишь и думаешь, к чему это было, и придумываешь-придумываешь… Если я проявляла инициативу что-то спросить, обсудить, то в начале диалога он резко обескураживал либо действием, либо словом, либо интонацией и перехватывал инициативу, не позволяя мне сориентироваться, быстро тараторил, и разговор окончен. Сколько я его знала, мне ни разу не удалось поговорить с ним нормально, по-человечески, хотя не один год, периодически, по его звонку, я была в роли его водителя, возила его по его нуждам и теоретически возможность общаться была, практически он мне давал понять, что это неуместно. Всегда это были кошки-мышки.

Вернусь к началу. Когда я осознала, что я чадо такого духоносного батюшки, я испытала очень тёплое чувство, что-то вроде влюблённости, но без эротики и вообще без мыслей на эту тему. Мне казалось, что это духовное чувство. Постепенно я стала замечать, что на беседе батюшка будто вскользь на меня глянет и что-то скажет в своём повествовании, ну точно про меня, про то, что я ему писала в исповеди или про то, что даже ещё не говорила. Я стала чувствовать интригу, не понимала, почему он прямо не скажет. Потом сомневалась, может, мне показалось, но казалось всё чаще и чаще, анализируя, я поняла, что влюбилась. Мне было очевидно, что он знает об этом, и будто потворствует, сжимает мне руки, как бы грея их, как-то с искоркой испытывающе смотрит, как бы случайно касается меня, проходя мимо, задорно смотря.

Я переполошилась и пошла выяснять, стыдясь, но твёрдым шагом взошла к нему на солею, за колонну с бумажкой, в которой написала, что у меня к нему пристрастие и мысли, что это взаимно, прошу прояснить. У него вытянулось лицо, глаза устремились в купол храма, я видела белки или полностью закрытые глаза, в этой манере, протягивая слоги, он мне сказал, что у него ко мне ничего нет, а у меня понятная история, так бывает, пройдёт, не надо оставлять духовника из-за этого. Мне полегчало, но ненадолго.

С его стороны двусмысленности прибавилось. Однажды мы остались с ним одни в комнате при богадельне, и он приблизился ко мне очень напористыми движениями, размахивая рукавами, я вжалась в угол, опустила голову, он приблизился так близко, что я чувствовала на своей щеке его бороду. У меня сердце выпрыгивало, я взяла себя в руки и, вывернувшись, начала говорить по делу, ради которого он зашёл, но он снова резкими шагами зажал меня в другой угол, в его глазах был азарт, они искрились, так он меня зажимал 3 раза, не касаясь руками. А потом, как обычно, толком не поговорив, с ликованием в глазах удалился, сказав: «Вы нужны России, не унывайте!» Как всегда — абракадабра.

Ещё были двусмысленности в словах при прогулке с ним в парке. Однажды я написала ему смс, что он импотент и извращенец, поэтому так изощрённо издевается над женщинами. Я имела в виду, что он подогревает к себе интерес, питается этой энергией, а женщины с ума сходят от безысходности положения. Я к тому времени уже узнала, что очень многие шли с ним этим путём, им тоже казалось, что он их выделяет или даже влюблён, он всегда отрицал, и они пополняли ряды кающихся грешниц. На это смс он ответил гневно, что знать меня, видеть, слышать не хочет. На следующий день я написала смс с просьбой простить, и он простил. А вскоре даже попросил сопроводить его на машине на концерт в ХХС, и, как оказалось, даже предложил поприсутствовать на этом концерте с ним. Я сидела рядом, слушала оркестр, и у меня все претензии улетучивались, с ним рядом было хорошо, без него было очень плохо. Он был для меня как наркотик. Я боролась с собой, но доставала критикой его.

Я поняла, что дам, которые не чуяли границы, он переводил в разряд приходских сумасшедших, публично всячески дистанцируясь от них. У него общение с прихожанами строилось кругами, которые не пересекались, и он в моём присутствии неоднократно изящно мыл кости одним про других. Ещё я заметила, что если к нему поочерёдно на исповедь приходили два конфликтующих человека, он из своего человеколюбия поддерживал обоих, и конфликт усугублялся. Я стала понимать, что батюшка сам «наркоман», он не может жить без обожания, он счастлив влюбить в себя и ребёнка, и старушку, и мужчину, и женщину, он просто такой.

Надо сказать, мне тогда трудно было это принять, понять, найти своё место в этом. Я пробовала не ходить в тот храм примерно год, трудничала в монастырях, общалась со «старцами», зависимость меня не отпускала, я тосковала и была глубоко несчастна. Мне казалось, что я не в силах придушить это чувство в себе и почему-то искала помощи у него, а он оставлял двери открытыми, приглашая к общению на поводке.

На седьмой год я истощилась до мыслей о самоубийстве. Нет, намерения не было, они плыли фоном, суля освобождение от этих мук. Судьба меня вывезла на замужество, и я пошла, прикинула, что расчёт верный, муж будет правильный, и не ошиблась. Первые несколько лет в браке я ещё помнила про него, но к счастью, зависимость ослабела и покинула меня.

Отец Антоний однажды позвонил мне в 12 часов ночи и молчал, на заднем фоне был его голос, выглядело так, будто в кармане кнопка сама нажала вызов моего номера. А ещё он как-то позвонил моему мужу, поздравил его с днём ангела. Это при том, что моего мужа он видел два раза в жизни. Думаю, когда кто-то срывается с поводка, страдает его самолюбие. Этот священник-волк в овечьей шкуре, всё же надеюсь, не злонамеренный, просто он такой, и мне «посчастливилось» стать его лёгкой добычей, застрявшей в зубах на какое-то время.

Я планировала иронично описать дурочку в православии, но меня снова занесло в трагедь.

Получилась и правда исповедь, только о другом, тогда, пусть так и будет. Всё же это вполне себе опыт в РПЦ.

 Меня, наверное, прополощут читатели за эти банальные признания, а и ладно, я и сама понимаю.

Обсудить статью на форуме

Читайте также:

• Чертова кукла
• Благочестивый фасад религиозной детоксикации

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: