Ахилла

(попытка взрыхления почвы со стремлением понять, что происходит)

Ведь, как всем известно, если хочешь быть счастлив и добродетелен, не обобщай, а держись узких частностей; общие идеи являются неизбежным интеллектуальным злом. Не философы, а собиратели марок и выпиливатели рамочек составляют становой хребет общества.

Олдос Хаксли. О дивный новый мир

Что такое «украинский кризис» русского православия?

Может показаться странным, что речь вообще заходит о каком-то кризисе в РПЦ. На первый взгляд, вроде ничего особенного в церкви из-за украинских событий не происходит: богослужения совершаются прежним порядком, прихожан если и стало меньше, то ненамного. Но это, конечно, поверхностный взгляд. Точнее, взгляд, который не хочет замечать очевидного.

Представьте, что вы сидите в кафе, мирно беседуете, и вдруг на всей скорости в это кафе, разбивая витрину, въезжает автомобиль. Можно, конечно, его не заметить, но для этого нужно все-таки приложить особое усилие. Вот, как представляется, это особое усилие сейчас прикладывают многие церковные люди. И это нежелание видеть, как бы внезапно образовавшееся слепое пятно, конечно, имеет духовную основу.

Легче не видеть, а если видеть, то не обсуждать, молчать. Потому что если видеть и обсуждать, то придется признать свое моральное банкротство. Тут вряд ли удастся занять нейтральную сторону. «Отдавайте кесарево кесарю» не проходит. Кесарь однозначно воспринимался иудеями в евангельские времена как агрессор, и поэтому моральная позиция была понятна. Кесарю платили, но с ним не солидаризировались.

А сейчас, получается, если ты молчишь, не высказываешься, значит, ты либо признаешь оккупацию своей страны преступным режимом и опасаешься репрессий, либо солидаризируешься с этим режимом. Конечно, есть такие, кто искренне солидаризируется, кто перепутал сторону нападения: мол, не мы напали, а на нас напали (или хотели напасть). Не о них сейчас речь. Речь о тех, кто может сказать, но молчит. «Я ушел не от тех, кто кричали „ж*ды“, а от тех, кто молчал, когда эти кричали», — пел когда-то Евгений Клячкин.

Конечно, есть отдельные голоса, которые не побоялись назвать вещи своими именами (я не буду их сейчас упоминать, чтобы «не давать повода ищущим повода»). Но огромное большинство, огромная серо-золотистая масса как бы вне этого. «Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою?» (Матф. 5:13)

В общем, настоящий кризис русского православия — это не кризис миссии и не кризис богослужения, не кризис «пустых храмов» или чувств верующих, это не гонения за веру, которые были во времена агрессивного богоборчества, а что-то другое. КРИЗИС ОПРОКИДЫВАНИЯ ЦЕННОСТЕЙ — вот как это можно было бы назвать. Когда доходит до такого, происходит перемешивание смысловых слоев и, как следствие, полное обесценивание первоначальных нравственных ориентиров. В этот момент, как у Оруэлла, фундаментальные понятия меняются местами, переворачиваются: теперь «война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила». Будто случился какой-то финальный карнавал, последнее попущение: мол, смотри — это же безумие улыбается! Кризис опрокидывания ценностей и в жизни отдельного человека, и в жизни народа — это, как правило, некий последний этап, после которого прежняя идентичность уже невозможна, и поэтому следует либо радикальное покаяние, масштабная трансформация, либо полное погружение в неадекватность, из которой очень трудно выбраться.

В любом случае настоящий кризис явился как сложение идейных и структурно-организационных кризисов. Попробуем об этом поговорить.

Вслед за Максом Вебером

В начале XX в. известный немецкий социолог, экономист и историк культуры Макс Вебер в своей работе «Протестантская этика и дух капитализма» довольно убедительно показал влияние религиозных практик протестантизма на развитие капитализма и общественных отношений в странах христианской культуры. Согласно его исследованию именно теологические новшества протестантизма послужили причиной многих изменений, явившись своего рода идейным движителем экономического прогресса и общественного развития. Также из этого исследования напрашивается вывод о том, что католические и православные религиозные практики в связи с этим как бы стали регрессирующим элементом, сдерживающим такое движение.

Конечно, сейчас, в секулярное время, было бы неверно религиозные практики считать ключевым фактором, влияющим на экономику и общественную жизнь. Скорее, сейчас в России церковь и общество — это некие сообщающиеся сосуды, в которых происходит обмен идеями, деньгами, людьми… И еще неизвестно, что на что больше влияет: церковь на общество или общество на церковь. Не всегда смена религиозных установок может привести к смене и гражданской позиции. Поэтому мы, наверное, будем говорить и о церкви, и об обществе сразу, часто одно от другого неотделимо.

Попробуем обратить внимание на некие важные паттерны церковной и общественной жизни и задумаемся над тем, что с ними не так и что можно поправить. Понятно, что наивно ожидать каких-то быстрых изменений, но хотя бы попытаться сосредоточиться на проблеме нужно.

Свобода или любовь?

«Дорогу санитарам леса — слишком много любви» (Б. Гребенщиков).

В Русской церкви принято много говорить о любви: любви Божьей и любви человеческой. В огромном количестве книг и проповедей так или иначе звучит эта тема. И в Евангелии, и в апостольских посланиях тема любви одна из центральных. Любовь, получается, стоит в некоем основании духовных даров. Все помнят знаменитый гимн любви из Первого послания апостола Павла к Коринфянам (1Кор. 13:1-13).

Однако сейчас украинские события наталкивают на мысль, что в иерархии даров Божьих как некое основание в начале находится не любовь, а свобода. Именно на основании свободы может родиться любовь, освобожденная от агрессии. Иначе любовь, не уважающая свободы другого, может выродиться в абьюз: «любимую не отдают» (Copyright Лукашенко А.Г.). Любовь возникает как следствие свободного выбора. Духовный путь народа Божьего начинается не с любви, а со свободы, с исхода из египетского рабства. Мир и любовь появляются после как плод, как полнота жизни уже на Земле обетованной. А до этого долгая педагогика в пустыне. Надо научиться жить в свободе, чтобы пространство любви было и пространством свободы, иначе без свободы уйдет и любовь. «Где Дух Господень, там свобода» (2Кор.3:17). Любовь — второй великий дар, и принять его может только свободный человек, ценящий и свою свободу, и свободу другого.

Тема свободы в христианстве (и в русском православии, в частности) приглушена. Ее перекрыла тема любви. Евреев не нужно было учить свободе. Столетиями своей истории они научились ценить ее как неоспоримый первый дар Божий. Может быть, поэтому для апостолов-евреев она была самоочевидна и не надо было об этом много говорить. Однако воцерковляющимся языческим народам нужно было пройти долгий путь испытаний, прежде чем понять, что любовь может быть «с душком», с нечистотой. Любовь диктатора к своему народу нечиста, любовь народа к диктатору нечиста, любовь насильника к жертве нечиста, любовь раба к рабовладельцу нечиста, любовь жертвы к абьюзеру нечиста, любовь покоренного народа к народу победителю нечиста…

Представляется, что вот этого основания свободы в Русской церкви и в русском обществе нет. Про общество с его долгой историей несвободы и так понятно. Но нужно отметить, что и в церкви о свободе как-то не принято говорить. Священник — самый несвободный человек в церкви. Канонически, а часто и экономически он полностью зависим от епископа. Как может научить свободе тот, кто сам несвободен?

Да, конечно, многие иереи на кухнях и в священнических чатах между собой обсуждают украинские события. Но вышли на проповедь с осмыслением происходящего единицы. Также единицы дерзнули заговорить об этом на приходских собраниях или чаепитиях. Почему? От согласия с власть предержащими? Нет! Из-за укоренившегося духа несвободы! Как бы чего не вышло. Страх и вынужденная беспомощность появляются позже как следствие несвободы.

Преображение или шизоизация?

Вторая тема, о которой хотелось бы поговорить, связана с образованием. И с духовным образованием, в частности. Точнее, наверное, с его отсутствием или очень низким качеством. Образование могло бы поставить заслон демонам невежества, глупости и бредовости. Но этого не случилось. Сейчас эти демоны разгулялись в полную силу. И, к сожалению, нужно признать, рассадниками бредовости нередко являются сами духовные учебные заведения.

В свое время А.И. Солженицын в качестве национальной идеи для России предложил идею сбережения народа. Действительно, русский (российский) народ в войнах, репрессиях и революциях XX в. потерял слишком много людей. И пора бы остановиться. С этой идеей Александра Исаевича трудно не согласиться.

Но сейчас, видя какая истерия нагнетается в обществе в связи с украинскими событиями, можно было бы поспорить с ней: как легко люди готовы обсуждать, допустим, сценарии ядерного конфликта или скатываются в психоз дугинско-прохановского толка и «сатанодицею»*, описанную в романах Владимира Шарова. Наверное, сейчас главной идеей и для России, и для церкви должна стать идея ДЕШИЗОИЗАЦИИ, освобождения от эдакого залихватского восторга, способного всю жизнь ввергнуть в состояние слепой эйфории, злой веселости или наоборот — мрачной тупости безысходности.

Шизоизация — это попытка выйти за пределы себя, изначально присущая человеку, но это разрушительная попытка, основанная на ложной экстатике. В духовном смысле шизоизация противопоставляется тому, что в философии называется онтологической аутотрансформацией, а в богословии — преображением. Человек может выйти за пределы себя через приобщение к собственной глубине, через Божественное, которое он может обнаружить и в себе, и в ближнем, через любовь к ближнему. И тогда граница личности преодолевается органично, без разрушения самой личности. Шизоизация же наоборот — отрывает человека от самого себя, раскалывает его на части, и этот внутренний раскол ошибочно воспринимается как выход за пределы себя, как расширение сознания. Вслед за шизоизацией следует пессимистическая эсхатология, мрачная апокалиптика (скорое ожидание нового антихриста, жизнь по принципам: «чем хуже, тем лучше», «не доставайся же ты никому» или «мы попадем в рай, а они просто сдохнут» (Copyright Путин В.В.)).

Конечно, не все так однозначно. Русский народ — мистический народ. В нем есть опыт преображения, который явили нам многие русские святые. За этим опытом стоит смутное предчувствие победы над смертью. Поэтому смерть в русском народе часто воспринимается как подлинный враг и оппонент. В сущности, русские всегда воюют только со смертью, т.е. с самими собой. Конечно, когда такое предчувствие идет в народ, оно часто принимает карикатурные черты. Вспомним хотя бы национальную народную забаву — русскую рулетку или проекты философа-утописта Николая Федорова по воскрешению мертвых.

Шизоизация — это искушение преображения. И сейчас во многом решается, сможем ли мы как народ, как церковь это искушение преодолеть и таким образом подойти к подлинному преображению, или опять сорвемся в бездну и потащим за собой все народы…

Отказ от настоящего и «бескомпромиссная борьба» с прошлым

Одним из следствий шизоизации является потеря себя, дезориентация не только в пространстве, но и во времени. Если аскетика собирает человека как личность, центрирует его волю сонаправленно с волей Божьей в настоящем, то при отсутствии аскетических практик часто происходит потеря личности, расфокусировка воли. Зацикленность на прошлом — часто лукавая попытка уйти от настоящего. Это какая-то подмена повестки дня, связанная все с той же выученной беспомощностью и страхом. Если настоящее станет нормальным, тогда и прошлое высветится адекватно. Жена Лота, которая обернулась назад, — это тот самый образ застрявшего в прошлом человека, который не хочет идти вперед, не хочет спасаться. Такая вот обернутость назад характерна вообще для нашего народа. Присутствует она и в церкви.

Отсутствие актуальной политической конкуренции, связанной с конкуренцией идей, партий, вариантов проектов будущего, приводит к тому, что политическая конкуренция переходит в неактуальную плоскость. Мы конкурируем и спорим с прошлым: в прошлом надо было сделать так-то и так-то, а не так, как сделали.

Коммунисты, придя к власти, клеймили царизм, Хрущев обличал культ личности Сталина, Брежнев обвинял Хрущева в волюнтаризме, Горбачев вытаскивал страну из брежневского застоя, демократы обличали коммунистов, а путинцы пытались отмежеваться от «лихих девяностых». Почти никогда не было актуальной политической борьбы, всегда это был либо переворот, либо «операция преемник».

В результате, настоящее мы теряем. Гайдар смог создать экономическую конкуренцию. Но без политической конкуренции, без развитых институтов гражданского общества экономическая конкуренция, как одно крыло самолета, не вытянет страну. Уже с приватизацией это стало понятно. Дальше больше: узурпация власти, воровство, автократия, зачистка оппозиции, спецоперация…

Поместив политику в «мир теней», в мир прошлого и сосредоточившись на пересмотре прошлого, мы оказались в ситуации, когда этот самый «мир теней», шеол стал частью настоящего. Поэтому главной политической характеристикой времени является «бестелесность»: бессилие, гробовая скованность, невозможность движения…

Сейчас церковные деятели, облеченные саном или должностью, либо смело говорят только о прошлом, либо после искреннего высказывания о настоящем рискуют тут же отправиться за штат, а то и сесть в тюрьму.

«Русский мир» и священная война

Образовательная отсталость и выпадение из времени также обнаруживают себя в зацикленности на эксклюзивистской квазимессианской идее «русского мира», в которой «русский мир» воспринимается не как культурное и языковое пространство, а как святой остаток, как единственное место спасения. О критике «русского мира» как возможной богословской концепции говорили многие. При этом никто не удосужился объяснить, почему, например, идея «русского мира» еретична, а, скажем, идея «всемирного православия» нет. В данном случае, как представляется, богословское объяснение причины смены мессианской концепции эксклюзивизма на инклюзивность не так тривиальна. Не лишним будет напомнить, что вплоть до середины XX в. разные формы исключительности (в том числе религиозной) в массовом сознании продолжали конфликтовать. И лишь с созданием государства Израиль в христианской теологии стало возможным пересмотреть «теологию замещения» и, как следствие, предложить новую мессианскую парадигму — «теологию дополнения», когда узнавание действия Божьего происходит не только в нашем «богоспасаемом отечестве», но и в других церквах и народах. Вот об этом стоило бы говорить в церкви, а не повторять бесконечно, как мантру: «мы русские, с нами Бог».

В выступлениях российских руководителей и пропагандистов часто можно заметить попытку связать настоящие украинские события с Великой отечественной войной и представить их чуть ли не как продолжение оной. И закономерно в таком подходе статус священной войны должен «освятить», сделать священным и статус спецоперации. Однако этого не происходит. «Авторитет страдающих» прочно закрепился за погибшими в Буче и Мариуполе, и что делать теперь?

Атомизация как действие «социального гипноза»

Неукорененность в свободе, невидение путей выхода из создавшейся ситуации связаны также с привычкой к решению всех вопросов подходить через вертикальную иерархию как в государстве, обществе, так и в церкви. Если вертикальная иерархия по каким-то причинам себя дискредитировала, у людей нет способа и привычки действовать иначе: либо мы объединяемся через начальника, либо каждый сам по себе. Такая атомизация делает невозможным никакое коллективное действие. Этот «социальный гипноз» существует уже очень давно. В церкви он имеет основания в клерикальной экклезиологии и в бездвижничестве как таковом.

Надо признать, что отношения внутри церкви — это часто отношения любви, но при этом отношения несвободных, пассивных людей, неспособных ни на какое совместное действие. Максимум, что здесь возможно — паломничество по святым местам (т.е. опять в прошлое).

Преждевременный Нюрнберг

В демократических странах партийная конкуренция подразумевает смену курса с той или иной периодичностью. Больше свобод или больше налогов, увеличение или уменьшение расходов на экологию, поддержка тех или иных образовательных программ или отказ от них и т.д. В России не установился демократический способ смены власти и как следствие смена курса происходит реже: либо путем дворцового переворота, либо через передачу власти преемнику, либо путем революции. Россия как инерционная ретро-страна дольше раскачивается и сложнее меняет курс, но это не значит, что курс вообще не может быть изменен. Многие рассчитывают, что последние украинские события помогут привести к изменениям внутри страны. И сейчас уже люди готовы особым образом запоминать тех, кто сотрудничал «с этой преступной властью», как бы готовить судебный процесс. Но что-то подсказывает, что это какой-то преждевременный Нюрнберг, учитывая и размеры страны, и инерцию… За отсутствие демократии Россия как система расплачивается меньшей мобильностью и адаптивностью к меняющимся обстоятельствам. Поэтому главная задача на сегодняшний день — это создание функционирующих демократических институтов, независимых судов и т.д. Но вряд ли это возможно без фиаско существующего режима.

Как долго будет «это все»?

Приведем цитату из фейсбука о. Иосифа Кипермана, клирика Греческой церкви: «Желания людей и Промысл Божий часто не совпадают. Сколь многие желали смерти Гитлера, на которого было несколько покушений. Но Бог держал его до полного разгрома Вермахта. Если бы его убрали армейские верхи, возможно, история пошла бы как-то иначе, но не на пользу Германии, скорее всего. Если сейчас Путин умрет или его уберут, это не будет на пользу миру, ни Украине, ни России. Частичное поражение в этой войне не решит общей проблемы с тоталитарной Россией, необходим полный ее разгром, чтобы началась перестройка всех ее жизненных основ. А Путин, судя по всему, как раз и доведет Россию до полного разгрома».

Жесткое и бескомпромиссное высказывание. Мы оставим его без комментариев. Обратим лишь внимание вот на что.

Согласно мнению о. Иосифа, «это все» надолго. До тех пор, пока не произойдет какого-то кардинального переосмысления. Причем переосмысления масштабного. Германия шла к Нюрнбергу не шесть лет (с 39-го по 45-й), а, возможно, сто лет или четыреста (вспомним, например, антииудейские высказывания Лютера). И вообще, почему Нюрнберг — единственный вариант? Разве невозможен вариант самостоятельного разворота?

И все-таки, куда и как идут Россия и Русская церковь?

Длиннофокусная оптика

Чтобы ответить на этот вопрос, надо попытаться выбрать подходящий контекст и расширить исторический горизонт нашего размышления, воспользовавшись т.н. длиннофокусной оптикой. И тогда, на расстоянии, в отдаленной перспективе, может быть, будет видна и некая связанная последовательность событий. Конечно, все эти рассуждения лишь попытка хоть как-то пунктирно задать систему координат и посмотреть, где мы находимся.

Считается существенным, что мы живем не в предтоталитарную (конец XIX — начало XX в.), а в посттоталитарную эпоху (вторая половина XX в. — настоящее время). Тоталитаризм уже свершился. Он был, по мнению Ханны Арендт, исключительным событием мировой истории, центральным для XX века. К тоталитарным режимам Арендт относит ленинско-сталинский Советский Союз и гитлеровскую Германию. Соответственно столкновение этих двух режимов и Вторая мировая война, случившаяся вследствие этого, — некая кульминация тоталитаризма, «предельное сжатие», «энергетический полюс». Это столкновение было подобно столкновению галактик. По мнению современных астрофизиков, когда сталкиваются две галактики, то сверхмассивные черные дыры, лежащие в их центрах, генерируют мощный гравитационный импульс. Мощности этого импульса может оказаться достаточно, чтобы выбить миллионы звезд на новые орбиты. Таким образом, в результате столкновения рождается новый мир и появляется новая звездная конфигурация.

Что-то похожее произошло и по завершении Второй мировой войны: на обломках разрушенного старого мира начал рождаться новый мир. Движение политико-религиозных субъектов словно поменяло свои траектории, а иногда и направления движения. Появилось и укрепляется государство Израиль, страны Европы вырабатывают принципы нового безвоенного сосуществования, происходят процессы обновления и возвращения к евангельским корням в христианстве, ищутся новые мессианские концепции…

Также, как в приведенной «космической метафоре», мы используем большие цифры, большие массы, длинные расстояния, долгие сроки.

Если попытаться найти библейские аналогии произошедшему в XX в., то чем-то, с поправкой на масштаб, древние библейские события (VI-VII в. до н.э.) напоминают современные. Разрушительные ассиро-вавилонские войны, кровопролитное столкновение Вавилона и Египта, Вавилонский плен, падение Вавилона, начало Персидской империи Кира Великого, возвращение евреев на Святую землю, обновление иудаизма (появление раввината и синагог) — это то, что было в древности. При этом почти синхронно возникают философия в Греции, конфуцианство в Китае, буддизм в Индии… Все это свидетельствует о том, что тогдашний мир как бы вступил в некую новую фазу своего развития. Ясперс говорит о том, что его т.н. осевое время (когда на смену мифологическому мировоззрению приходит рациональное) начинает свой отсчет примерно тогда же.

Первая и Вторая мировые войны, Гулаг и Холокост, создание государства Израиль, обновление христианства — то, что «в сухом остатке» случилось в XX в. В этом смысле новый посттоталитарный мир — это, конечно, не прямая реинкарнация постпленного мира, описанного в Библии, но что-то похожее. Тогда война двух мировых военно-политических коалиций — это новый извод «войны Гога и Магога», после которой появился устойчивый постимперский тренд во всем мире. Надо сказать, что СССР сначала двигался вместе с этим постимперским трендом (ХХ-й съезд партии, оттепель, культурный расцвет и научно-технический прогресс, горбачевская перестройка, гласность, демилитаризация, демократизация, ельцинское время). Был, конечно, период политического застоя, но в целом движение не меняло направления. Однако сейчас мы видим некую попытку идти в противоходе, при этом энергии на такое движение явно недостаточно (звездные скопления уже не сближаются, а разлетаются в разные стороны). Насколько это серьезная попытка, покажет время. Например, Людмила Улицкая недавно назвала Россию последней империей, видимо, имея в виду, что направление, которое выбрал Путин, никуда кроме тупика не ведет.

Сейчас земной шар проверяет себя на способность единого планетарного сосуществования. Исход нынешнего кризиса будет многое определять и в будущем. И никто не может гарантировать, что «энергетический полюс» тоталитаризма именно в середине XX в., что сейчас не закручивается некая новая «черная дыра», некий новый «антимир», усиленный на этот раз ядерным арсеналом и теологией «сатанодицеи». Но пока все-таки для такого мрачного прогноза оснований не очень много.

Попробуем вернуться к нашему вопросу. А где же во всей этой «историческо-космической» драме Русская церковь?

Православная «синагога»?

Как мы уже сказали, неким «сухим остатком» после периода плена в Израиле стало появление раввината и синагог. Религиозная жизнь библейского Израиля обновилась и стала конкурентной. В дополнение к храмовому священству появились новые на тот момент учителя Торы — раввины, которые вдохнули в народ Божий свежий духовный импульс. Эти раввины и их последователи вслед за пророками предложили от обрядовой, храмовой Торы перейти к примату нравственной, Устной, Живой Торы. Таким образом, в библейском Израиле помимо партии саддукеев, группировавшейся вокруг храмовой верхушки и государственной власти, появилось религиозное движение фарисеев. Если саддукеи в глазах простого народа представляли власть жреческих привилегий, власть отделенной, далекой элиты, то фарисеи образованием, любовью к Закону и близостью к простому народу выгодно отличались. Синагога стала реальной альтернативой Храму. Надо сказать, что эта оппозиция саддукеев и фарисеев продолжалась довольно долго, даже и после разрушения Иерусалима и Храма в 70 г. н.э., а талмудический иудаизм во многом наследник именно фарисейского извода иудаизма.

Конечно, мы прекрасно помним, что в Евангелие фарисеи представлены, в основном, как оппоненты Иисуса Христа и часто изображаются в невыгодном свете. Однако стоит иметь в виду, что, во-первых, считается, что Иисус сам был близок к кругу учеников рабби Гилеля, а во-вторых, фарисейская среда, по сути, была той почвой, на которой смогло прорасти зерно христианства.

Как бы там ни было, для нас сейчас интересен момент оппозиции храмового священства, срощенного с государственной властью, и нового религиозного движения, делающего акцент на знании Закона и праведности, а не на храмовом ритуализме.

Если говорить о России и Русской церкви и проводить аналогии между вавилонским пленом и советским семидесятилетним «Вавилоном», то в переносном смысле первая часть этой оппозиции можно считать, что образовалась. Сейчас мы наблюдаем столь характерное и для древнего Израиля, и для постсоветской России сращивание государственной и священнической власти. Сейчас т.н. священноначалие и экономически, и идейно перешло в прямую молчаливо-одобрительную зависимость от государства.

Но если так, то должна быть и вторая часть этой оппозиции. И, наверное, можно говорить о ее зарождении. Нам уже приходилось раньше размышлять об этом в исследовании «Смена церковной нормы? Попытка сравнительного анализа двух духовных движений, у истоков которых стояли священники Александр Мень и Георгий Кочетков». Мы тогда обратили внимание на то, что в этих движениях удалось создать среду духовного общения, базирующуюся на новых принципах. В качестве одного из этих принципов был назван принцип христоцентричности. Христоцентричность — это четкая иерархия смыслов, в рамках которой некоторые аспекты церковности и благочестия, существенные для большинства других православных приходов и общин, у «меневцев» и «кочетковцев» оказываются приглушенными. И отец Александр Мень, и отец Георгий Кочетков в своей практике обращаются, прежде всего, к раннему христианству, к Евангелиям и апостольскому веку в истории Церкви. Послебиблейские тексты и практики, каноны и обычаи, предание во всей его совокупности не отвергается, но именно приглушено. Надо сказать, что эти движения не являются нарочито антиклерикальными, но системная инициатива уйти от обрядоверия и клерикализма явно прослеживается. Важно отметить, что и «меневцы», и «кочетковцы» при многих попытках блокировать их деятельность как самобытные социопространства все-таки уцелели и сохраняются в лоне русского православия долгое время, а значит, можно говорить о некотором тренде. Сейчас эти движения не единственные. Появляются и другие очаги духовной жизни с такими же или схожими приоритетами. Обновление церковной жизни и создание альтернативной внутрицерковной среды духовного общения начато, но отнюдь не завершено. Понятно, что это задел на десятилетия и столетия. И, конечно, религиозная форма сама по себе — лишь необходимая почва. А прорастет на ней что-то или нет, — это всегда следствие личного выбора. Кстати, и сейчас в этих движениях особая внутрицерковная и политическая смелость не прослеживаются.

Вернемся после столь длительного вынужденного историософского экскурса к исходному вопросу о том, что можно противопоставить демонам несвободы, шизоизации, выпадения из времени, атомизации и квазимессианизма. Поскольку этих демонов много, тут вряд ли подойдет какой-то один ответ. Скорее, нужен интегральный подход. И в этом подходе будет и интегральный ответ — это новые духовные социопространства, соединяющие в себе свободу, открытость, просвещение, актуальные задачи, общее дело, мир, жизнь… Причем, это пространства, евхаристические по духу, по форме внехрамовые, неклерикальные.

Какая форма может быть у этих социопространств? Да самая разная. Если кого-то смущает сравнение с синагогой, пусть придумает свое название. Не стоит бояться религиозного усложнения. Организационно-практический элемент здесь имеет первостепенное значение: общины, катехизация, качественное духовное образование, библейские кружки, культурные инициативы… — именно через соединение различных элементов и их взаимную поддержку может возникнуть то целое и полное, что и создает социопространство как таковое. Именно это может стать ответом на тот интегральный вызов, о котором мы говорили выше.

Когда «это все» закончится? Когда закончится тридцати-, сто-, семисот- или тысячелетний кризис церкви и государственности? А вот тогда, когда «это другое» разовьется, когда к словам вернется их изначальный смысл, и свобода будет свободой, мир — миром, а знание — силой. Тогда, может быть, и жизнь станет жизнью.

*Сатанодицея — это, по аналогии и контрасту с «теодицеей», попытка оправдания зла и его источника, теологическое объяснение деятельности Ивана Грозного, Сталина… (определение М.Н. Эпштейна). Согласно этому лукавому мировоззрению зло и грех, которые берут на себя отдельные личности, оказываются «спасительным» для страдающих, к которым относятся многие жертвы репрессий.

• Украинская война и «казни египетские»

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

ЮMoney: 410013762179717

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: