Ахилла

Предлагаем вашему вниманию новый проект «Ахиллы» под названием «Россия, РПЦ, война». Мы задали некоторым клирикам РПЦ — как нынешним, так и бывшим — несколько вопросов на указанную тему. Авторам предоставляется право отвечать как под своим именем, так и анонимно или под тем псевдонимом, под каким автор уже публиковался на нашем сайте.

Мы приглашаем ответить на эти вопросы и других священнослужителей, связанных с РПЦ сейчас или в прошлом, но одно условие у нас остается то же, что и раньше: публиковаться можно анонимно, но редакция должна быть уверена наверняка, что текст принадлежит реальному человеку. Тексты от анонимного «клирика» приниматься не будут, чтобы избежать «сочинений на свободную тему».

Вопросы можно скачать по ссылке или посмотреть на сайте в разделе «Проекты».

Адрес для ваших ответов прежний: ahilla.ru@gmail.com

Используйте для ответов наши вопросы, но поощряется и свобода творчества, можете добавить от себя то, что считаете нужным, или опустить ответы на те вопросы, которые вам не подходят. Текст по возможности лучше писать цельно и развернуто, а не в стиле скучной анкеты «на краткий вопрос — краткий ответ общими словами».

Если вы мирянин — нынешний или бывший, — то вы тоже можете прислать нам свои ответы, опустив вопрос «канонического статуса» и заменив, где нужно, в вопросах «клирика» на «мирянина». Миряне могут писать анонимно.

Наш сегодняшний автор — заштатный клирик РПЦ.

Я верующий, православный христианин. На данный момент являюсь заштатным священником РПЦ. Но это временное положение — далее, скорее всего, последует запрет в служении. Конечно мне очень тяжело расставаться с делом, которому отдал половину жизни. И, наверное, остается возможность вернуться к служению. Но цена этого для меня слишком высока — изменить внутреннее отношение к происходящему, изменить убеждения. Я этого не хочу. Это было бы потерей самого себя.

Вы ушли из РПЦ до или после 24 февраля 2022 г (если ушли)? По какой причине, сами или вас «ушли»? Если остались — почему, как вы себе это объясняете?

Я не ушел из Церкви и не собираюсь. Я христианин, и важность пребывания в Церкви — часть моей веры. Даже запрет в служении лишит меня только положения и обязанностей священника, но не моего места в Церкви как верующего.

Моя история — это пример поиска врагов на местах, в своих рядах. Меня «вывели на чистую воду» настоятель и благочинный. Через разговор «по душам», за обедом под рюмочку, через отслеживание моей странички в соцсети. Ни в коем случае не сравниваю себя с пострадавшими во время сталинских репрессий, но, наблюдая за активностью моих, еще вчера добрых, собратьев, невольно вспомнил слова Довлатова про написавших четыре миллиона доносов.

Не буду рассказывать обо всех перипетиях, случившихся со мной после злосчастного застольного разговора. Пока все закончилось удовлетворением моего прошения о переводе за штат по состоянию здоровья, которое, надо сказать, значительно ухудшилось.

Я ведь не герой и пробовал обещать не высовываться. Но на мои заверения, что буду молчать, что готов удалить страницу в интернете, настоятель ответил, что не приемлет самих моих убеждений, а благочинный сказал, что теперь не может стоять со мной вместе у престола.

Как итог — я оказался перед фактом, что благословлять солдат «на брань» в Украину и говорить с амвона проповеди о важности и нужности СВО не является политическим действием, а размещение на личной страничке в соцсети антивоенного плаката — самая прямая политика. И вообще, в современной политической ситуации антивоенные убеждения священника делают его профнепригодным. Так сказал мне мой настоятель.

Ну что ж, думаю, что запрещение за антивоенные настроения и высказывания (хотя так это никто формулировать не будет) — достойный итог служения для христианского священника.

Как вы сравните РПЦ (Церковь) времен, когда вы пришли в нее впервые осознанно, когда стали клириком и в последний год? Что-то изменилось и как?

Всегда непросто сказать, что изменилось — действительность или мое восприятие. Тогда, в девяностые, когда я пришел в Церковь, все в ней казалось духовно возвышенным, «не от мира сего», и этому «неотмирному» хотелось посвятить жизнь. Но очарование поры неофитства и первых лет служения постепенно рассеялось. Наружу вылезли как собственные слабости, которые, как оказалось, никуда не делись, так и реалии церковной жизни. Самым тяжелым для меня было разочароваться в искренности братских, дружеских отношений между священниками. Нет, не хочу сказать, что дружественности среди нас совсем не встречается, но ведь мы же сами частенько повторяем поговорку: «Человек человеку — волк, а поп попу — волчище».

Еще два года назад мой последний настоятель со скорбью говорил мне: «Ведь мы, попы, ненавидим друг друга», а сейчас сам же на меня и донес.

И с прежнего прихода, где я прослужил двадцать лет, меня выгнал, опять же при помощи благочинного, очередной сменившийся настоятель. Ему нужно было освободить место для молодого священника — его духовного ученика. Причем интересно, что священник он весьма либеральный. Мы расходились с ним во взглядах на практику Причастия, и оказалось, что он терпим ко многому, но только не к мнению другого или к другой традиции.

Наверное, такие поповские склоки кому-то покажутся слишком мелочными, чтобы о них размышлять. Но если мы, простые священники, «ненавидим друг друга», то кого и чему мы можем научить?

И вот сейчас, спустя двадцать пять лет служения, мне кажется, что в Церкви на самом деле ничего не меняется. И святость в ней есть всегда, и грех человеческий в ней всегда можно встретить. Конечно, под Церковью здесь я подразумеваю людей, ее составляющих: мирян, священнослужителей. Есть среди них те, которые пришли в Церковь ко Христу и остаются в ней, несмотря на все ее открывшиеся болезни, потому что верят не в силу людей, а в силу Христа. Но есть и те, которые давно забыли о своей «первой любви», забыли о том, для чего они стали частью общины людей верующих в распятого Спасителя.

Вопрос, который волнует многих: РПЦ после 24 февраля — все еще Церковь или нет? Была ли она Церковью Христа до этого числа? Что в вашем понимании вообще «быть Церковью»? Для вас РПЦ — это единое понятие или совокупность разных реалий, о которых нельзя говорить однозначно и сразу обо всех?

Конечно Церковь. Разве Церковь раньше не благословляла солдат на войну? 24 февраля не принесло ничего нового. И эти войны далеко не всегда были оборонительными. Давайте вспомним междоусобные войны русских, уже давно крещеных, князей, покорение Новгорода Иваном III, завоевание Сибири, военные походы Суворова или русско-японскую войну. Церковь всегда была рядом со своим князем, царем, императором и благословляла его солдат на брань, давая духовно-нравственное обоснование его политическим претензиям и агрессии.

Просто 24 февраля показало, что Церковь не смогла измениться в этом отношении, не увидела своих ошибок. Наша укорененность в Традиции, в Предании протащила в современность не только нашу святоотеческую веру, но и наши пороки, бурно разросшиеся в церковном теле за прошедшие столетия.

Но вера в Церковь все равно у меня остается. Я верю, что наша Церковь — это Церковь Христа. «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Ведь присутствие благодати в Церкви зависит не от верности людей Христу, а, наоборот, от верности Христа людям. Не Христос предает людей, а люди — Христа. Может, Он найдет путь к нашим забывшим о нем душам? В этом и есть тоненькая соломинка нашей веры.

Какие у вас надежды на ближайшее будущее России?

Я пока еще сохраняю надежду на будущее нашего народа и нашей страны. Ведь не один только русский народ совершал в своей истории подобное. Есть и более ужасные примеры среди европейских народов. Очень не хочется «правнуков оставить в дураках», как пел Владимир Высоцкий. Но нам необходима глубокая и подлинная, национальная «метанойа» — перемена ума. И тогда, может быть, сегодняшняя русская катастрофа не станет финалом русской истории. Может быть, мы сможем оттолкнуться от дна, на которое опустились.

Что вы могли бы сказать украинцам, а что — россиянам?

Мне стыдно, что я говорю все это анонимно. Хотя те, кто поучаствовал в моей жизни в последние месяцы ушедшего года, конечно, узнают себя в моем рассказе.

Такова наша церковная и гражданская реальность: тот, у кого есть слово к христианской общине или к гражданскому обществу, боится его сказать. И я боюсь. И тысячи других священников сейчас боятся. Атмосфера страха растет. Молчи! Держи язык за зубами!

Вот за этот наш страх я хотел бы просить прощения. Но прощения надо просить лицом к лицу…

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

ЮMoney: 410013762179717

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: