Ахилла

Я про этот случай почему решила рассказать? Старшая дочка напомнила. На днях ей задали сочинить рассказ, темой которого должен был стать случай, изменивший жизнь семьи, — и всё это на английском. Правильно, хватит дурочку валять, через год ЕГЭ. «А если я расскажу про бабушку и самолёт?» — задумчиво произнесла дочка. Историю «про бабушку и самолёт» она слышала от меня ещё в раннем детстве, а тут вот выдала… в самую точку, миномётчик! Собственно, героиня этой истории мне бабушка, а дочери – прабабушка, но она привыкла говорить вот так, моими словами, поскольку «бабушку Веру» вовсе не помнит: немного разминулись они, дочь родилась через шесть лет после бабушкиной смерти.

Короче говоря, случилось это в сентябре сорок первого года. Под Москвой, понятно, стояли немцы, бабушка – в то время двадцатишестилетняя аспирантка – трудилась на химическом заводе, и вот с этого завода отправили молодежь помочь колхозу, задыхавшемуся, как видно, без рабочих рук, которые – вместе с их владельцами – были поспешно мобилизованы и занимались теперь на фронте совсем другими – грозными — делами. В тот день все снопы были довязаны, кроме одного, последнего, и заводская молодежь гурьбой отправилась на обед, а бабушка осталась прикончить этот самый несчастный сноп. Примерно в такое время над полем всегда пролетал советский почтовый самолёт, поэтому бабушка не удивилась и не испугалась, когда в небе послышался рокот мотора. Да что там не испугалась – она даже головы не подняла, всецело поглощённая своим немудреным делом, а когда подняла, то ахнула и почти без чувств повалилась в траву. Самолёт уже был над ней, тень крыла упала на сноп, а на крыле… на крыльях, то есть, чернели немецкие кресты. «Не знаю, почему он меня не убил… — говорила аспирантка Верочка, когда она была уже не Верочкой, а моей бабушкой — шел ей седьмой десяток. – Запросто ведь мог нажать на гашетку…»

Конечно, мог бы нажать. Мог. Но не нажал. И Верочка осталась жива и дожила до лет весьма преклонных, родила и вырастила красавицу-дочь – мою маму, а потом родились мы – я и сестра, и сестру назвали Верой – в честь бабушки. А ведь если б этот немецкий летчик выстрелил тогда – не сидела б сейчас моя дочь за уроками, не составляла бы рассказ про бабушку и самолет. «Может быть, разведчик, тишину не хотел нарушать?» — предполагала бабушка тогда, в моем детстве. Нет, бабушка, нет. По другой причине. А может быть, я просто всё выдумала – но мне хочется в это верить.

Слушай, Ганс! Или Ханс! Или Фриц, или… кто знает, как звали тогда всех этих немецких мальчиков. Моей бабушки, в которую ты не выстрелил тогда, давным-давно нет на свете, да и тебя наверняка тоже нет, но это и не важно теперь. Знай, сколько я помню о тебе, а помню я всю жизнь, всегда что-то мешало мне видеть в тебе врага. Скорей я думаю о тебе с непонятной мне самой нежностью, которой я стесняюсь, как подростки, бывает, стесняются своего тела – и так будет до конца моих дней. Я не знаю, как сложилась твоя судьба: в московском небе шли тогда ожесточённые бои, да и все военные годы они шли – хотя уже и не в московском небе. Мне почему-то хочется думать, что ты остался жив. Что ты не убивал наших, а, скажем, попал в плен. Что тебя не загрызли овчарки в лагере для военнопленных и не прикончил уставший от войны и работы конвоир. Ты вернулся в свою Германию, женился на любимой девушке, а сейчас твои правнуки уже топают по утрам в школу. Как и мои дети – правнуки аспирантки Веры, которую ты не убил — они шагают по утренним кварталам и в школьной раздевалке дуют на красные замёрзшие пальцы. Мне, собственно, нечего больше сказать тебе.

Кроме одного. В память о тебе я стараюсь никогда не нажимать на гашетку. Я предпочитаю уходить прочь. Нет, ни с какой там не гордо поднятой головой – а с самой что ни на есть опущенной, с красными от стыда ушами – я ведь очень тяжело расстаюсь с людьми, Ганс, это правда. Я не ношу оружие – и это тоже правда: в молодости носила, а сейчас нет. Но мое оружие – слово. И оно может бить больнее, а уничтожить человека – быстрее и безжалостнее, чем какая-то там допотопная самолетная пушка. Но я помню о тебе, Ганс! И я поступлю как ты, обещаю. Можешь спать совершенно спокойно.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: