Ахилла

Исповедь анонимного ухожанина. Окончание, начало тут.

Видят во сне осколки империй

православные мистики.

Мы тоже могли стать героями фильма,

но пали жертвами гнусной статистики.

Ермен «Анти» Ержанов

Отчаяние

Дошло до того, что я больше не мог выдержать то напряжение, которое создавалось заложенной во мне необходимостью быть святым, чтобы быть с богом и достигнуть царствия небесного, и тем, каким я был в реальной жизни. Все это создало во мне ощущение отделенности от бога, и меня захлестнуло уныние и отчаяние. При этом я не ставил под сомнение учение церкви о человеке (грехопадение, влияние бесов на людей, святость как единственная возможность «спасения» и т.д.), и получалось, что единственной лишней деталью во всей этой концепции был я сам, потому что во мне было «зло». Я все так же считал, что главная цель человека в жизни — достигнуть царствия небесного, которое приобретается через православные таинства. Но грехи, которые человек начинает совершать, в итоге отвращают бога от человека и люди гибнут. Я полушутливо вывел идеальную концепцию спасения всего человечества, вполне в духе Великого инквизитора: брать младенцев, крестить их, а потом убивать, и тогда они сразу попадают на небо (вспомните вифлеемских младенцев), а крестить надо потому, что некрещеные в царство божие не попадут, а убивать надо, пока они в состоянии безгрешности и благодати. Интересно, что, приняв эту концепцию, я принял, что во мне зло, но чтобы как-то защитить себя от уничтожения, я пытался понять, почему бог не мог сразу сотворить мир «хорошим»? Почему я должен отвечать за то, что во мне было с самого рождения? Почему люди идут в ад за смертные грехи? Самое интересное, что я ставил под сомнение благость бога, но не мог хотя бы на миг допустить, что то, чему меня учили с самого детства в церкви, радикально не соответствует действительности. Церковь была важнее бога.

Суицид

Я достиг почти последней степени отчаяния и депрессии. Началась ангедония, когда я практически потерял способность чувствовать радость от чего-либо. Очевидно, у меня было серьезное психическое расстройство, но так как был тотальный запрет на то, чтобы ставить мнение церкви и старца под сомнение, то я все это держал в себе, а если это прорывалось на сознательный уровень, то считал, что это бес уныния во мне говорит и пытается меня соблазнить. На внешнем уровне все было замечательно: я закончил вуз, переехал в мегаполис, у меня была хорошая работа с перспективами и неплохой зарплатой, появилась невеста, но однажды я попытался совершить самоубийство от невозможности выдержать боль и мрак внутри.

В конце концов я позвонил матери. Она рассказала об этом старцу, и он благословил поехать на 10 дней в один крупный монастырь избавляться от уныния. Мне было так плохо, что я был на готов на что угодно, лишь бы хоть чуть-чуть облегчить свое состояние.

Монастырь

Это была моя первая встреча с монастырским православием. Иеромонах, на исповеди выпытывающий подробности моей сексуальной жизни, поведение трудников, которые там жили просто для того, чтобы перекантоваться зимой, а по теплу опять разъехаться, и другие факты подорвали мое идеальное представление о монастырях. Больше всего убивало ощущение тотальной несвободы, строгий режим дня, деление на касты (в порядке убывания: настоятель, иеромонахи, монахи, иноки, трудники и все остальные). Легче там точно не стало. В попытке хоть как-то облегчить этот ад внутри, я позвонил старцу, мы немного поговорили, и он меня «утешил», сказав, что уныние — это мой крест, и за то, что я буду его терпеть, меня ожидает награда в царствии небесном. Получалось, что благой и любящий бог дал мне крест уныния, чтобы я мучился в этом мире, при этом изменить я ничего не могу, нужно просто потерпеть еще лет 50 максимум и тогда наступит облегчение после смерти, если буду вести «духовную жизнь». Радости в этом было мало.

Когда я вернулся в «мир», сильное ощущение депрессии ушло только через пару месяцев, но я все равно приписывал это чудесному влиянию монастыря и старца, потому что просто не мог думать по-другому. Опыт жизни свидетельствовал одно, но я не мог обойти детские религиозные установки. Снова религия помогла мне пробить очередное дно.

Ревоцерковление

То суицидальное состояние было настолько ужасно, что я готов был любой ценой не возвращаться в него. Я поверил, что именно религия мне помогла, и, хотя кардинально ничего не менялось, через какое-то время снова стал ходить в храм, исповедоваться, причащаться и т.д. В особо трудных вопросах пытался найти ответы в православии.

Через несколько лет съездил в еще один монастырь, потому что хотя депрессия не была очень сильной, она и не проходила, и продолжали давить внутренние вопросы, так как я их никак не решал, а просто забивал религией. В том монастыре предложили остаться и стать монахом, я отказался. Там также были приступы очень тяжелого уныния и отвращение от всей несвободы, свойственной монастырям, и я уехал оттуда.

Внутренние проблемы требовали разрешения, вопрос о смысле жизни оставался открытым, я пытался что-то искать и видеть во всем какой-то замысел, но ясных ответов не было. Я не мог их найти в том числе и потому, что искал не там, не внутри, а снаружи. И бог для меня всегда был именно снаружи. Не заканчивалась вялотекущая депрессия, которую я продолжал считать грехом уныния. С определенного периода я оставил попытки что-либо изменить в своей жизни. Я ходил на службы, строго соблюдал посты и православные праздники, регулярно приступал к таинствам, читал духовную литературу. Да, мне было временами очень плохо, периодами я ощущал ад в душе, но считал, что так и надо, что мне больше никто не поможет, бог дал мне этот крест, и я должен просто терпеть. Фактически, в качестве убеждений у меня остались пессимизм (мир ожидает ужасный конец, мне самому осталось жить в лучшем случае 30-40-50 лет, а потом смерть и т.д.) и детерминизм (не имеет смысла что-либо менять, все совершается по воле божией, слава богу за все, молись и кайся и хватит с тебя).

Так я протянул еще несколько лет. За это время я прочел еще больше духовной литературы, заодно читал книжки по богословию, основные работы по истории церкви, библеистике, успел попреподавать на богословских курсах, думал получить образование в церковном вузе, как-то связать свою жизнь с церковью еще более плотно, потому что с детства в меня было заложено — спасение только в церкви. Чтение расширило мой кругозор, я стал понимать, что не все, написанное в житиях святых, — это правда, что там очень много сказок (если не бо́льшая часть), что писание — это не спущенные с неба указания бога, а человеческое описание (очень часто приукрашенное и неточное) определенного опыта, что история церкви — это не история святых мужей, которые переходили от силы к силе, а история вполне себе человеческой организации с кровью, грязью и обманом (при том, что это не отрицает того хорошего, что в церкви было). Я мог ответить практически на любой вопрос с точки зрения церкви, обосновать церковную точку зрения, оправдать любую чушь, которая когда-либо возвещалась церковью на протяжении двух тысяч лет. Я не мог сделать только одного: хотя бы на секунду поставить под сомнение то, что церковь во всем права.

Также наблюдалась интересная закономерность: чем выше была степень моей религиозной интеллектуализации, тем хуже было на душе, потому что все эти умственные упражнения по факту были просто стеной между мной и богом, людьми, миром.

Перелом

Когда у меня родился сын, я впервые в своей жизни столкнулся с безусловной любовью. Я полюбил его просто так, за то, что он есть. Это было абсолютно новое для меня чувство. Я ничего от него не хотел, он не должен был что-то для меня делать, служить мне, восхвалять меня, благодарить меня, в отличие от бытового православного образа бога. Я был рад просто тому, что мой сын существует. И тогда я подумал, что я же не лучше бога. Говорят же, что любовь бога непревзойденно больше любви человека, и если я так люблю своего сына, то как же бог (который как бы любовь по писанию) должен любить меня и вообще людей. И что люди должны сделать такого ужасного, чтобы бог перестал нас любить и отправил нас в ад или заставлял мучиться здесь, на земле. Я впервые очень четко осознал, что мой личный опыт расходится с тем, что рассказывается в предании и чему учит церковь. Хотя к тому времени я выстроил очень гармоничную систему теодицеи, она дала брешь при встрече с безусловной любовью к сыну.

Также в связи с рождением сына начали меняться мои политические взгляды. До этого я был сторонником гундяевско-путинской идеи русского мира, ожидал многого от русской весны, но безумный поток пропагандистской лжи, беспринципность российской верхушки, которая оставила именно мирных жителей востока Украины страдать от бессмысленной бойни, откровенно нефтяная война в Сирии и наплевательское отношение олигархического правительства к простым людям заставили меня повернуться на 180 градусов. Я не хотел, чтобы мой ребенок жил в такой стране. Как и у многих православных, национальная идеология (Москва — третий Рим, русские — народ богоносец) была очень тесно переплетена с религиозностью, поэтому переворот политических взглядов способствовал тому религиозному перевороту, который произошел позднее. Фактически, я — продукт этой новой религиозно-политической системы, которая сложилась в законченном виде сейчас, но зародилась еще в 90-е. И когда у меня начали меняться политические взгляды, я стал по-другому смотреть на многие религиозные вопросы.

С 2014 года я стал читать блог Андрея Кураева, и гомоскандал произвел на меня сильное впечатление. Тогда я придумал очередную рационализацию, оправдывающую церковную систему, но мысль о том, что благодать передается исключительно через возложение рук бородатых мужиков в реконструкторских костюмах, стала вызывать некоторое подозрение. Особенно сильную брешь пробила информация о человеческом происхождении благодатного огня, так как с младых ногтей везде и всюду я доказывал всем правильность и богодухновенность православия тем фактом, что благодатный огонь сходит именно под православную пасху.

Но всех описанных выше фактов было недостаточно. Я не мог не верить в большинство церковных сказок, которые мне рассказывали в детстве, не мог просто так с ними расстаться, так как это заставило бы менять свою жизнь и причинило бы мне боль, а я ужасно боялся боли.

Однако рождение сына дало не только опыт безусловной любви к нему, но и опыт семейных трудностей. Я все больше отдалялся от окружающих и снова начал погружаться в свой собственный пессимистически-детерминированный ад, при этом продолжая оставаться довольно активным в церковной жизни: утренние и вечерние молитвы, каждодневное чтение евангелия, регулярное приступание к таинствам, соблюдение постов, запрет на секс в праздники и другие подобные обрядоверческие установки продолжали оставаться важнейшей частью моей жизни. На словах, в беседах с друзьями и знакомыми я рьяно защищал православие, но депрессия оставалась со мной и становилась глубже. Я больше не мог нормально работать, внутри я потерял всякую надежду. Вернулись суицидальные состояния и мысли, и я очень сильно испугался.

Надо было что-то делать, и только тогда стало очевидно, что ничего из того, что я делал раньше, не помогало. Я должен был признать: не помогала даже религия, которая обещала дать ответы на все вопросы. Судя по информации в интернете, мне надо было садиться на таблетки. Для этого нужно было получить консультацию психолога, но мне было настолько стыдно («у воцерковленного человека не может быть проблем») и это было слишком дорого для меня тогда, так что после одного сеанса я оставил эту мысль.

Честность с богом

Через какое-то время в одной из статей я прочитал про одну из 12-ти шаговых групп, где помогают людям с теми проблемами, которые переживал я. Тогда я был готов на любой выход. Когда я пришел первый раз на собрание, я подумал, что это какая-то секта — читают какую-то странную молитву, которая похожа на молитву Оптинских старцев, но и не она, называют бога «Высшей силой», да еще и говорят о «боге, как я его понимаю». Весь мой православный бэкграунд восставал против таких неблагоговейных и неблагопристойных вещей. Какой, простите, «бог как я его понимаю», если все уже объяснено и рассказано у отцов и старцев? Я же ведь бога никак познать не могу, только через таинства и святыню! Но там я впервые увидел людей, которые успешно справились с проблемами, подобными моих, и помогла им совсем не религия, хотя некоторые были и оставались вполне себе и религиозными, и православными. Но именно так начался путь моего внутреннего исцеления.

Основное, что со мной произошло сначала — я разрешил себе чувствовать любые чувства. Если в церкви приветствуются только «благообразные» чувства смирения, умиления, ощущения благодати, раскаяния, вины, а случаи гнева и раздражения я должен был старательно вносить в свой исповедальный «отчет о проделанных грехах» перед каждым причащением, то теперь я поступал по-другому и разрешил себе даже негативные чувства.

Это было очень больно. Мой собственный образ благополучного воцерковленного человека разлетелся в прах, изнутри выходила немотивированная, как мне казалось, агрессия, временами я буквально рвал и метал. После первых месяцев гнева я понял, что меня просто раздирает обида на бога. Настоящие православные знают, что это тоже грех. И этот грех высокопарно называют «ропотом», при этом, как с любым грехом, с ним надо бороться и его надо исповедовать, потому что потом ропот может перейти в ужасный грех «богохульства». Я был очень этим напуган, и так как в 12-шаговых программах достаточно православных священников, я решил поехать к ближайшему «программному» священнику и рассказать о своих состояниях. Мы хорошо поговорили, но он ужаснул меня тем, что рассказал, что тоже иногда обижается на бога, спорит с ним и даже грозит ему. Я уехал от него в недоумении, как же так можно, но подумал, что вот же, кому-то даже хуже, чем мне, раз он допускает такое «богохульство». Знал бы я, что со мной будет происходить дальше.

С какого-то момента я четко понял, что религиозность и духовность — очень разные вещи. Я видел людей, которые не были религиозными, но были духовными и чувствовали себя хорошо, а мне по-прежнему было не очень со всей моей религиозностью. И постепенно церковные запреты стали спадать. В конце концов я разрешил себе гневаться на бога. Тот поток нецензурной лексики и претензий, который я отправлял ему вместо молитв на церковнославянском, оказал на меня волшебное действие. В моих отношениях с богом появилось то, чего до этого не было никогда: честность. С самого детства я общался с богом через свою религиозную маску, ведь написано же в писании, что бог слышит только праведных, поэтому я старался быть хорошим и «праведным», то есть правильно, «православно» все делать в своей жизни. Поэтому я был уверен, что я не нужен богу такой, какой я есть, и обращался к нему из «идеального образа себя» — из иллюзии. И никакой встречи не происходило. А на самом деле мне хотелось послать этого бога куда-подальше и «вернуть билет», а также спросить с него за все те косяки, которые он допустил (начиная с Адама и Евы, например). И только после того, как я все ему высказал, я смог допустить, что обычное церковное представление о боге для меня не работает, но это касалось именно представления о боге, а не самого бога.

Благодаря 12-шаговой программе я стал получать опыт ощущения и общения с новым для меня представлением о боге (любящем, всепрощающем, родном, теплом, успокаивающем, умиротворяющем, дающем силу, мудрость и т.п.). При этом моя религиозная жизнь протекала параллельно — я продолжал жить «церковной» жизнью. Но с определенного момента работы в программе я вдруг понял, что у меня пропал «мистический» страх. Я перестал бояться бесов, темноты, сглаза, порчи, мести бога и других важных и просто неотъемлемых для меня атрибутов религиозности. Я понял, что бог меня действительно любит и хочет мне только хорошего.

Выход из религиозности

С тех пор мои церковные практики как-то сами собой стали уходить из моей жизни. Получалось, что в религии я почти все делал из какого-то своего детского страха, который вдруг пропал, когда я повзрослел и стал брать ответственность за собственную жизнь. Но это касалось внешней жизни. Детские установки о карающем боге никуда не делись, при этом в мою жизнь уже вошла любящая высшая сила, и вот тут началось самое интересное. Внутри меня стали жить два разных представления о боге: карающий бог религии (наказывает за грехи, заставляет мучиться на этом свете, большинство людей держит в неведении относительно истинной православной религии и т.д.) и любящая высшая сила. С этим надо было что-то делать, но мне по-прежнему было страшно менять свои детские установки.

Осознание религиозного насилия

Так как одной из главных установок была: «тот, кто критикует церковь, от дьявола», то хотя я знал про «Исповедь бывшей послушницы» Марии Кикоть, я боялся ее читать, потому что знал, что там будет «критика церкви». Но прошло несколько лет, мои представления о боге изменились, и я все-таки решился. Я прочитал эту книжку с интересом, но никакой «критики церкви» я там вообще не нашел и очень удивился. «Нормальная церковная книжка про жизнь в монастыре», — подумал я и полез в интернет узнать, из-за чего весь сыр-бор поднялся. Почитал и впервые осознал, что обычные нецерковные люди воспринимают описанную в книге ситуацию унижения личности системой по-другому. Я понял, что, возможно, дело не в том, что ими управляет дьявол для критики церкви, а в том, что у меня самого «сбит прицел», и в том, что система неправильная, а не человек такой плохой, что он не смиряется.

В какой-то степени это похоже на то, как я воспринимал свое детство — я считал, что запои, скандалы и избиения — это норма обычной семейной жизни. Позже я узнал, что это не так. Тут же получалось, что я считал, что унижение другого человека «для смирения», сознательный обман и различные манипуляции виной и страхом ради «спасения» этого человека — это норма «обычной церковной жизни». И только после прочтения отзывов я узнал, что это не так.

После этого были книги Спиридона Кислякова и других, которые открыли, что, оказывается, в самой церкви можно иметь другое мнение по поводу самой церкви.

С определенного момента моя депрессия куда-то совершенно испарилась, я никогда до этого не чувствовал себя так хорошо. Для меня открылась новая и честная жизнь без религиозных страхов. Вместо имитации духовной жизни в виде осуждения себя (и всех остальных) и взращивания неизбывного чувства вины началась настоящая внутренняя работа над собой, которая стала приносить результаты.

На определенном этапе этой работы я столкнулся с совершенно непонятными мне на тот момент внутренними установками: у меня был запрет заниматься чем-либо, что приносит мне удовольствие, и я не видел смысла вообще что-либо делать в жизни. Оказалось, что, хотя я полностью отказался от внешней обрядовости, внутри сама структура моей личности строилась из кирпичиков религиозных установок, поэтому неудивительно, что я не мог себе разрешить сделать для себя что-то приятное, ведь страданиями входят в царствие небесное, блаженны плачущие, бог терпел и нам велел и т.д. И также я не видел смысла в «мирской» деятельности потому, что мир во зле лежит, грядет конец света, не имеет смысла жениться, рожать детей, заниматься чем-либо в миру.

В конце концов я просто сел и выписал все религиозные убеждения, которые транслировались мне с самого детства, и ужаснулся. Я рассказал об этом другому человеку, тоже верующему, но который пришел в религию уже сложившейся личностью, и он не мог поверить, что такое возможно. Самое интересное, что я тоже начал сомневаться в том, что со мной происходило все то, что я описал здесь. Я помню, что в течение какого-то времени ощущал, что буквально схожу с ума — мое сознание ушло в сильное отрицание, я не мог поверить в то, что подобное религиозное насилие происходило со мной (а не только с Марией Кикоть, к примеру). Думаю, это очень похоже на то, что происходит с жертвами сексуального насилия в детстве: сознание не выдерживает того, что произошло, и просто отрицает сам факт случившегося и буквально стирает все из памяти (см. очень яркий пример в книге «Узник иной войны» Мерилин Мюррей). Но то, что я все это тогда записал на бумагу, помогло мне сохранить здравость. Я это не придумал, это действительно случилось со мной, а не с кем-то другим.

После этого мое представление о мире рухнуло. Моя религиозная картина мира рассыпалась буквально за несколько дней, и все сомнения и вопросы, которые так долго были внутри, вырвались наружу. Раньше я с ужасом смотрел на людей, которые отошли от церкви, потому что думал, что они «потеряли благодать», а старец говорил, что если господь заберет от человека благодать, то он за одну секунду станет великим грешником, блудником или наркоманом. То есть вся система была построена на страхе.

Теперь же я полностью отошел от церкви сам, но почувствовал только радость и потрясающую внутреннюю свободу. Мир снова стал обретать краски. Жизнь из унылой подготовки к смерти стала превращаться в дар любви. Человеческая история, которая по учению церкви была просто непрестанным падением вниз, превратилась в творческий поиск с ошибками и достижениями. Окружающие нецерковные люди перестали быть врагами бога. «Грехи» перестали быть стеной, которая навсегда отделяла меня от бога и ввергала в ад, потому что я понял, что жил в мире «перевернутой духовности»: кому вообще могла прийти в голову идея, что то, что я занимался сексом с женщиной до того, как у нас появился штамп в паспорте, или что я разгневался на кого-то («смертные» грехи), способно «отвратить» от меня бога, который все сотворил? Как вообще можно было себе представлять бога настолько мелочным и обидчивым, что он покидает человека за какие-то «ошибки»? А так как все это теперь было не нужно, во мне умер мой внутренний религиозный критик, который постоянно оценивал каждое мое действие, был голосом «православного бога» внутри.

Самоидентификация

Моя внутренняя перемена произошла очень быстро, и в каком-то плане я не доверял себе, не мог поверить, что все именно так, и можно ПРОСТО ЖИТЬ без религии. Все мои прошлые убеждения и опыт противоречили этому. И мне важно было убедиться, что я не сошел с ума и что я не один такой, нужны были идентификация и взаимная поддержка от таких же людей, как я. Сначала идентификацию я нашел на «Ахилле», читал статьи из серии «Исповедей анонимных прихожан», ухожан и т.д. Мой опыт был очень похож на то, что писали авторы сайта.

Потом в 12-шаговом сообществе начались группы в Скайпе по религиозному насилию, и я был удивлен тем, скольких людей (и не только православных) это затронуло. Большинство были благодарны, что есть просто возможность честно об этом поговорить, потому что тому, кто пережил религиозное насилие, трудно объяснить это человеку со стороны или даже психологу, если у того не было подобного опыта.

Выводы

Основные выводы, которые я сделал для себя в ходе работы в группах, благодаря идентификации и поддержке других участников:

1. религия помогала мне всю жизнь оставаться в позиции жертвы. Когда, казалось бы, внутренняя боль и обстоятельства подталкивали меня к тому, чтобы что-то изменить, я все равно выбирал путь наименьшего сопротивления. Идея «смирения» и бездумного полагания на «божью волю» приносили мне облегчение практически без каких-либо усилий и внутренней работы с моей стороны, и я раз за разом в течение десятилетий бессмысленно делал одно и тоже: молился, каялся и приступал к таинствам. Отсюда беспомощность, инфантилизм и пессимизм;

2. только в ходе этой работы я понял описанную причину своей депрессии и обнаружил, что это самая яркая черта подавляющего большинства людей, переживших в детстве религиозное насилие. Причина в огромной разнице между бесконечно завышенными ожиданиями (быть лубочным «святым», чтобы «спастись» и попасть в царствие небесное) и реальным самим собой. Любой человек — это просто человек, а не бог, и он не может все время левитировать и пребывать в молитве и посте. На самом деле это тяжелая антиномичная установка даже для психики здорового взрослого человека, а ребенка эти противоположные убеждения заводят в полный тупик, из которого он уже не может выбраться. Посмотрите, как взрослые в церкви рационализируют и пытаются найти выход из этого противоречия между неумолимым богом, карающим за грехи, и необходимостью спасения: придерживаются точки зрения, что «бог всех помилует», несмотря ни на что, ну или помилует хотя бы всех православных (такой локальный апокатастасис), католики для этой цели придумали чистилище, православные придумали мытарства, а один мой православный знакомый, который воцерковился уже в сознательном возрасте, вполне серьезно утверждает, что хотя он и не святой жизнью живет и позволяет себе «запретные» удовольствия, но бог после смерти даст ему немного помучиться, а потом все равно в рай. И я этому знакомому по-настоящему завидовал, потому что я приобрел эти установки в детстве, а любой ребенок — максималист, он понимает все буквально. Как следствие — безысходность и выученная беспомощность без надежды что-либо изменить в своей жизни или мире вокруг себя;

3. православие извода конца XX и начала XXI века для меня было системой религиозного и идеологического насилия. Дело даже не в том, правильные вещи говорились или нет. Дело в том, что любая система насилия коверкает душу. Сейчас для меня основное свойство бога — свобода. Там, где насилие, бога для меня нет. При этом религия не сработала конкретно для меня, но я не центр вселенной, и если она кому-то помогает, это прекрасно. Мне это тоже это помогало, но помогало пробивать очередное жизненное дно и опускаться ниже;

4. одна из основных православных травмирующих установок была такой: бог не принимает меня таким, какой я есть, поэтому я обязательно должен делать что-нибудь «этакое», чтобы он меня любил и принимал. В конце концов я понял, что если бы всемогущий бог хотел, чтобы люди были исключительно «религиозно-духовными», он бы создал их такими. Но я такой, какой я есть. Основная проблема моей религиозности — запрет быть собой. Сейчас я чувствую, что «прощение от бога» — это принятие себя.

Также хотел бы упомянуть об еще одной особенности. У человека с опытом детской религиозности выход из религиозной системы насилия особенно затруднен в силу того, что такой человек просто не может представить себе жизни без веры в хоть «какого-нибудь» бога. Сама эта мысль об отсутствии веры вызывает страх. И в каком-то смысле в этом есть своя правда: теоцентричное мировоззрение, то есть система взглядов и убеждений, в которой бог является центром всего, ничуть не хуже остальных систем, и даже имеет определенные преимущества (по моему личному мнению). И вот тут у православия отличный козырь — оно говорит, что альтернатив нет: отклонение в другую религию является ересью, а потеря веры — это атеизм, «духовная смерть» по факту. Для религиозного же человека 12-шаговая программа предлагает возможность другого понимания духовности без религиозных установок, в каком-то смысле даже трансформацию и более глубокое понимание «старой» веры за счет повышения уровня осознанности и личного контакта с богом.

Возможные возражения

Предвижу, что на все написанное от рьяных православных может быть два основных возражения:

а) моя «ненормальная религиозность» — следствие исключительно воспитания в ненормальной семье/в ненормальное время/в ненормальной стране (нужное подчеркнуть). Думаю, что в этом есть доля правды, хотя я не выбирал ни семью, ни эпоху, ни страну (ни религию, кстати). Но это и не очень важно, потому что религия с самого детства обещала решить все мои проблемы («главное — духовность, все остальное приложится»). То есть это снова обычный «церковный аргумент» — причина в чем угодно, но не в системе. Именно для этого нужна идентификация от других людей, чтобы понять, что это неправда. Чтение статей на «Ахилле» и общение в группах помогло мне понять, что «сбоит» именно система, и «ненормальная религиозность» заложена в самой системе;

б) апологеты «сферического православия в вакууме» скажут, что все описанное — «перегибы на местах», в целом все умилительно и благодатно, посмотрите, какое в церкви духовное сокровище и сколько всего хорошего. С одной стороны, не могу с этим не согласиться. С другой стороны, православие со своей двухтысячелетней историей, как и другие религии, обладает полным набором инструментов для чего угодно от действительно прекрасного до самого ужасного. Просто почему-то в моей жизни и в современной общецерковной жизни актуализируются именно дисфункциональные практики. Я знаю, что есть не только отрицательный опыт религиозности, из XX века можно навскидку вспомнить Александра Меня, Антония Сурожского, Софрония Сахарова. Только обратите внимание, что их всех, таких разных, объединяет одна интересная черта: никто из них не был человеком «системы».

Эпилог

Последствия любого насилия, в том числе религиозного, не исчезают сразу. Хотя качество моей жизни сейчас несравнимо лучше, чем было до этого, какие-то вещи оказались слишком вшиты в структуру моей личности. Это может показаться смешным, но до сих пор, когда кто-то каким-то образом хоть немного критикует церковь или какой-то аспект церковной жизни, у меня внутри срабатывает условный рефлекс, и я против своей воли чувствую раздражение по отношению к этому человеку, хотя сам часто согласен с этим человеком и говорю более «ужасные» вещи. Периодически в глубине моего сознания возникает образ карающего православного бога-садиста и психопата вместо образа по-настоящему любящего бога. Секундами мне кажется, что карающий сумасшедший бог-тиран, который «любит до ревности», придет и накажет меня или мою семью за то, что я не выполняю обряды и не «ублажаю» его. Просто гоню эти мысли. Думаю, что образ этого бога — это в какой-то степени экстернализация моих страхов, а тогда коллективный образ бога — это экстернализация коллективных страхов. Нахожу все больше подтверждений этой мысли.

Мне понравилось, как один человек рассказывал, что в течение обычной жизни он обращался к образу бога, который был отражением не самых лучших черт этого человека, но в периоды особой опасности и боли он мог прорываться от этого образа бога к «надбогу», который действительно помогал и отвечал. Мне нравится мысль, что сейчас мне не надо находиться в состоянии боли или страха, чтобы общаться с «надбогом».

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: