Ахилла

Из книги «От крестин до похорон — один день» (2010 г.).

18 июня

Пастух Виктор смертным боем лупит коров. Неужели всегда пастухи были свирепыми? Навряд ли… Когда Аполлон пас стада у царя Адмета, нравы были не менее дикими, а коровы не более сообразительными, чем колхозные. Нет, Аполлон нашему Виктору не чета.

Вечером стадо возвращается на скотный двор через широкую луговину, здесь ветер сдувает комарье, и коровы норовят задержаться, щипнуть клок-другой под кустиком. Виктор гоняется за ними, за отстающими, с остервенением. Хватает палку, корягу, каменюгу, что попадется, и неуклюже, по кочкам, высоко задирая ноги, бежит за какой-нибудь одной, самой увлекшейся. «Не нажралась, блядь!!!» — слышится его истеричный рев.

Частенько утром он собирает стадо возле моего дома. Скотина, хрупая траву и позвякивая колокольцами, подходит к самому крыльцу. И оставляет следы. Сна уже нет, и я с лопатой выхожу эти следы отбросить подальше, чтобы детишки не натаскали их в избу. Я решил попросить Виктора собирать стадо под горой. Объяснил причину… О которой он, может быть, не догадывался… «Ладно», — последовал короткий и неожиданно согласный ответ. «Господа…» — ввернул стоявший тут же Семен Пустов.

Закончил переводить поэму и беру себе отгул на два дня. Надо бы в моей половине подшить потолок. Пропадает вагонка, чего ей лежать без дела на чердаке. Да и с потолком будет теплее и уютнее в моей конуре, которую я обустроил в бывшей конюшне. Давно обшил стены изнутри, перегородку выложил из подтоварника, разобрав старый ничейный сарай за околицей. Его помнят еще с доколхозных времен. Бревешки выстоялись до стальной крепости. Выбираешь паз, топор отскакивает, как от железки. Раз десять, наверное, точил топор, пока обработал семнадцать бревнышек.

23 июня

Стоят небывало знойные дни. Я решил обжечь столбики для забора. Сложил рядок, верхнюю часть приподнял на длинное бревно, а под нижней разложил небольшой костер, чтобы, покручивая их, подкоптить ту часть, которая уйдет в землю. Но внезапно рванул ветер и бревна мои вспыхнули разом, и пламя метнулось к дому… Хорошо, у меня в руках была вага, которой я успел разбросать полыхающий штабель.

И вдруг крики, тупой и частый стук по железной рельсе, что висит на тополе возле автобусной остановки. Балдин колотит. На конце деревни черный столб дыма. Таня с Настенькой остались дома. А мы с моей тещей Клавдией Григорьевной побежали, захватив ведра. Горела Федина изба. И соседняя, почти примыкающая к ней, уже дымилась… «Икона, есть икона в доме?» — спрашивает Клавдия Григорьевна хозяйку, Федину мать, а та мычит что-то невнятное: «Под кроватью, под кроватью…» «Что, под кроватью?» «Казанская под кроватью…» Я бросился в избу и вытащил из-под кровати икону Казанской Божьей Матери.

Древний обычай — обежать с иконой горящую избу. Икона с окладом, довольно тяжелая, у меня в руках, Клавдия Григорьевна рядом… Один круг, второй, курицы мечутся под ногами, чуть не упал… И — вот уж никогда не забуду этого чуда: ветер переменился, рванул в противоположную сторону от соседнего дома, и огненные головешки, «галки», полетели метров за тридцать к сараю, крытому соломой. Туда же побежали люди с ведрами и лестницей. Но сарай полыхнул, как спичка… А этот материнский дом в двух шагах стоит целехонек. Его с крыши поливает ведром один человек, Сергей Волов, второму на крыше нет места. И сбоку, с земли, — еще несколько. Пар валит от стены… Но если ветер снова переменится, пламя проглотит его мгновенно. Федин дом уже спасать бесполезно, и мы с Клавдией Григорьевной носим икону вокруг уцелевшего, где под кроватью она и пролежала — сколько лет? — до оказания своей чудесной помощи.

Пожарная машина приехала к вечеру вместе с районным начальством… Выяснилось, что Галка, младшая дочка, с детишками развели костерок в сенях. «Маааленький», — пропищала Галка.

Все говорили об иконе, спасшей деревню, ведь если бы ближний дом схватился, пошли бы гореть один за одним… Дома в эту сторону стоят близко.

На следующий день приехала корреспондентка местной газеты и подробно записала рассказ Клавдии Григорьевны, из которого можно было понять единственное: Бог через икону Божьей Матери послал свою помощь. Заметку не напечатали. Наверное, Бог действовал с разных сторон… Народ встал цепочкой от пруда, это метров триста, пруд вычерпали до донышка. Танюша с Настенькой горячо молились. Мы вернулись часа через два, они стояли на коленях перед образом Спасителя.

26 июня

Вчерашний ураган содрал кусок рубероида с крыши моего дома. Обнажилась брешь, люди, проходя мимо, сочувствуют, показывают пальцем, качают головами. Накрапывает дождик, смеркается. У меня есть запасной рулон, нет высокой лестницы. Пришлось идти к Сергею Матвеевичу. Он встретил меня на пороге.

— Я вам, Александр Иванович, не помощник.

По телевизору идет старинный фильм «Веселые ребята».

— Да я не за помощью, я за лестницей.

Баба Дуня Волова узнала, что у нас в доме висят иконки, позвала зайти к ней. На столе гора разорванных «священных книг», доставшихся ей от когда-то разоренной церкви. Разрозненные листки Евангелий, требника, псалтири. «А мне на кой, я по-старому читать не могу, — сказала она, имея в виду церковнославянский. — Возьми, если можешь».

Ураганный ветер повалил электрический столб с проводами. Стадо утром обходило это место огородами и потоптало, пастух недоглядел, Маньке Филькиной капусту. Электрики приехали только на третий день. Поковырялись, обрезали провода и пропали. И вот уже неделю, как мы готовим пищу на керосинке. Завмаг Зина керосин отпускает по настроению.

«Мне сегодня хлеб привезут, буду я с керосином валандаться!»

А может, забыли про нас электрики?.. Я позвонил второму секретарю райкома. «Сейчас подключусь», — пообещал он авторитетно. А на мое уведомление (не утерпел, похвастался), что в городе в книжном магазине продается моя книжка, буркнул: «Поинтересуемся». Да не похвастался я… Книжка в магазине — это ведь некоторая возможность узаконить себя в их глазах.

Фиалковый луг на берегу озера изрыт тракторными колесами. Еще вчера фиалки стояли, как свечи, среди колокольчиков, гвоздик, ромашек. Трактористы заехали сюда искупаться, хотя до берега от дороги не более двадцати метров. И жердочки, которые мы с Настей перекинули через ручей, вмяты в глину.

Девять утра. Магазин на замке. Очередь жалуется:

«Обещала океросинить…» Десять… Половина одиннадцатого… Зина — на почте, сдает деньги.

— Зинаида Иванна, мы вас ждем с девяти, как уговаривались вчера.

Зинаида Ивановна вскинулась, как с цепи сорвалась.

— Господа! А печка на что! Наши матеря без керосину жили. Я на пенсии давно, могу вообще не работать! Лампу нечем заправить? А нечего и заправлять, баловство одно! Книжки в городе читать будете!

Неподалеку от скотного двора устроены бункеры, глубокие ямы, куда осенью засыпается картошка. Но то ли ее хранить не умеют, то ли вовремя не забирают, вокруг этих ям ранней весной расползается вонючая жижа, табунятся кабаны. Кабанов отпугивает сторож, бабахнет порой из старого бердана. Кроме кабанов подбирает картошку цыганка. В черных лохмотьях, согнутую до земли, сторож ее однажды принял за зверя, чуть не застрелил.

Телеграфный столб без проводов… Чашками, как надо, оперенный, просмоленный… В кипени цветов полевых. Кругом простор зеленый — ни дороги, ни других столбов.

Дятел не осмелится стучать по оглобле голой. Не почешет боров шкуру, и бобер не срежет. Век ему, безродному, торчать.

Кто ж его откомандировал в глушь такую… Или сам восстал из-под камня на бугре прогретом? Или ворон старый пролетал — уронил перо на месте этом?

Дремный лес, яруги, да луга, да болота, да гнилые гати… Ты откуда, Черная нога? Как тебя, к примеру, величати?..

28 июня

«Катится июнь на больших колесах» — строчка ненаписанного стихотворения.

Уже толпами дети и взрослые ходят за земляникой. А я еще и половины книги не перевел, не заработал права пойти в лес по ягоды.

Приезжал Тофик — на двух машинах. В первой — сам, во второй — начальник областного леспромхоза. Третья, с его девушкой, дожидалась в лесу у Борового озера. Приехал забрать меня «на шашлыки». Девушка — его сотрудница, бухгалтер из Управления торговлей. Родители живут в деревне. На радостях, когда дочь с женихом их навестили, закололи и подарили им барана. Можно представить размеры их надежд, приложенные к дорогому подарку. Дочь уже немолода. На шашлыки из этого барана и пригласил меня Тофик. А у меня ни секунды свободной: сорок строк в день вынь да положь. Иногда справляюсь за три часа, иногда и дня не хватает. Но отказаться нельзя. Для восточного человека «пригласить на шашлык» — святое. К тому же, разве не ему я обязан покупкой дома? Вообще-то затея дурацкая и праздная — пить водку среди бела дня. А пришлось. Если бы Тофик и вправду был жених…

Он хочет из Азербайджана перевезти мать и сестру. Прописать в новом доме. Он главный снабженец области, прокормит полк своих родственников. После шашлыков в лесу маршрут наш потек в Долгие бороды, в Дом отдыха с заманчивым названием «Лазурный берег». Где-то здесь поблизости есть правительственная дача, построенная то ли Сталиным, то ли Фурцевой. При даче аэродром, куда по нескольку раз в день прилетает вертолет. Директор Дома отдыха — румяный толстяк: борода, очки. Бывший главреж Новгородского театра. Сбежал в лес в надежде обрести покой для творчества. Рисует. Жена на сносях.

За столом, за водкой-пивом и городской, из спецмагазина (Тофик), закуской откровенные разговоры… На переезде, у шлагбаума стоит женщина с флажком, что-то записывает в тетрадку. Леонид, бывший главреж, поинтересовался, что она пишет. Женщина отвечает: «Это моя обязанность такая — поезда считать. Они все лес возют. А непонятно. В этом году 64 состава прошли туда, а 62 обратно. И туда бревна и оттуда бревна. Мое дело маленькое, я считать поставлена. А непонятно». Директор леспромхоза уточнил: «Правильно, три миллиона кубов леса мы вывозим и два ввозим. Да чего там, в Боровичи гоним цемент, а там свой цементный завод. Беспорядок. А иначе ничего не получится».

1 июля

К отцу Арсению идешь, как в абонемент публичной библиотеки. Занес ему сегодня Поповского, взял — «Красный террор в России» С.П. Мельгунова. За дощатым сплошным забором — ухоженный садик, грядки необобранной клубники.

— Гниет урожай, батюшка. Нехорошо.

— Да все некогда. К тому же каждый день приносят… Целый таз сегодня принесли.

У меня, грешного, мелькнуло: Настеньке бы послал кулечек… Но попросить постеснялся. Нет, нет, он не скупой человек. Но монашеская отстраненность позволяет не знать, что на рынке и в магазине нет витаминных продуктов, необходимых детишкам. Евгения Матвеевна говорит, что дети, бывает, землю едят из-за недостатка витаминов.

На рынке я купил два пучочка молоденькой морковки и 1 килограмм розоватых помидоров, половину которых Таня выбросила, оказались гнилыми.

— А чего ты мне привез? — встретила меня Настенька.

Обрадовалась морковинкам с мышиный хвостик и тут же схрупала их, отмытых мамой в кипяченой воде.

4 июля

Суббота. Пьяные парни гоняют по деревне на «Белорусях», как на мотоциклах. Задели тросом Юрку Карташова, четырехлетнего мальца. Перелом обеих ног. Манька Филькина, десятая вода на киселе Карташовым, орет и бегает вокруг трактора, как собачонка, лающая на слона. Из трактора вылез ее сын, смущенный происшедшим. Урезонивает мать: «Тебя не (….), ты не подмахивай». Непонятно, слов не разобрать за ее криком, кого она больше жалеет — покалеченного малыша или своего сына, который должен будет отвечать за содеянное.

На горке, за лесом, с прошлого года я приметил земляничную поляну и рано утром решил сбегать посмотреть, поспела ли ягода. Поспела. Красные холмики и лужайки приметны издалека. Я скорей вернулся домой, чтобы после завтрака отправиться туда с Настей. Работу отложил на вечер.

Овец в этот день пас Семен Пустов. Он видел, как я бегал на гору, и когда мы с Настей часа через два пришли к тому месту, овцы лежали в лядинке, а Семен добирал трехлитровый бидон. Полянку эту он, конечно, тоже знал. Но ягод не касался — пусть дозреют. Поняв, зачем я бегал на горку, он быстро перегнал овец поближе к поляне, сгонял домой за посудой и до нашего прихода управился аккурат.

— Этот не упустит… — сказала баба Наталья, узнав, зачем Семен прибегал домой.

И действительно, они каждый год с зятем уезжают на мотоцикле в места, которые держат в тайне. Никогда с собой никого не берут. Привозят за день по ведру земляники, а то и по два.

6 июля

Поспевает горох — первый, доступный вволю витаминный овощ…

Тетя Нюша угостила Настеньку стаканом морошки. Неспелая ягода. Ее, как и клюкву, начинают собирать до первой спелости из-за боязни, что не достанется. Кто успел, тот и съел. «На чердаке дозреет, — успокоила тетя Нюша, — а лучше: в животе».

Ее зять привез вчера ведро морошки, за которым ездил далеко, на Полашкино болото, на трелевочном тракторе. Ни на чем другом туда не добраться. Трелевочный трактор подминает деревья любой толщины. Они хрустят под ним, как косточки «цыпленка табака». Федя в прошлом году шпарил на таком метров тридцать за двумя хлыстами, которые спилил весной на дрова. Я его пристыдил: «Что ж ты, сколько леса повалил!» «А че, вырастет…» А этот — за ведром морошки. Полашкино болото, говорят, от дороги не близко.

Зашли с Настенькой на почту купить конвертов. Пустова спрашивает Настю:

— Ты где была?

— На озере.

— И купалась?

— Купалась.

— И не холодно?

— Не холодно, — отвечает трехлетний ребенок.

— А я не выношу холодную воду, — с гордостью объявляет завпочтой, похожая на бабу бульбу. — Я, сколько живу, ни разу в Валдайском озере не купалась. Нет, вру, купалась один раз, но не в Валдайском, а в нашем маленьком. В нем теплее.

— Вы же из Нелюшки, — спрашиваю, — там чудесное озеро, небось в детстве-то купались?

— Никогда.

Я купил 20 конвертов. Баба бульба отслюнила их из большой пачки, придвинула: «Пересчитайте».

Конверты оказались склеенными. Я попросил другие.

«Щас, заменю», — пробурчала баба бульба и достала другие, пригодные к употреблению.

Заболела Поленька, не спит. Не спит с нею и Танюша. И Настя тоже, не перенося крика и плача сестренки. И сама начинает плакать. А давеча выбежала в сени, кричит: «Мам! Выбрось Полю в помойку!»

7 июля

Огород наш не удался. Плохо проредили репу и редиску, и они пошли расти в ботву, в хряпку. Редиска тонкая, и долгая, и густая ботва — всю корове скормить. За лето раза три-четыре надо рыхлить гряды и поливать хорошо. А у нас вода далеко, не Тане же таскать ведра. А у меня на это должно уходить часа два в день, а то и поболе. Где же их взять… На будущий год, живы будем, раскопаю старый колодец, он где-то под горкой неподалеку, соседи помнят.

Танюша посадила Полину на травку, так, чтобы ее видно было из окна. Поглядывает — на месте, что-то ладит из кубиков, гулюкает… С подветренной стороны ее ограждает высокая поленница, которую я выложил недавно из свежих метровых дров. Вдруг грохот под окном… Мы, Танюша и я, одновременно выбежали из дома. Я из своего кабинетного убежища. И глазам своим не поверили. Сидит Полинка на травке, сама с собой разговаривает, а вокруг нее, сзади и с боков, громоздятся рассыпанные березовые чушки. Особенно устрашающе сзади. Под напором ветра поленница рухнула, да, видать, ангел-хранитель укрыл Поленьку своим крылом.

Счастливые минуты (20-30), когда мы с Настенькой гоняем на велосипеде по окрестностям. Каждому встречному она говорит «Здравствуйте!» Говорит и тем, которых догоняем. А если кто не отзывается на ее приветствие, вежливо замечает:

«Тетя (чаще дядя) не умеет здороваться».

Грейдер ровняет дорогу. Срезает бугры, заполняет рытвины, велосипед мой буксует. В кабине солдат. «Распылились, — сердится баба Катя, — повезут чего-нибудь».

Это надо понимать так: перед тем как везти какую-нибудь технику (новую ракету, ночью), военные дорогу ровняют. Без этой оказии проселок будет год разбиваться колесами, никто не озаботится. Военные своих машин не берегут, людей тем более. А городу накладно это мероприятие, да и в обычае не заведено.

Солдат ровняет халтурно, для видимости. Что ему жалко, что ли, эту технику, которую все равно через пару лет заменят новой? Чего ее беречь и дохнуть в жарынь в кабине! Щас бы в озеро — во всем, в сапогах и в гимнастерке… Вон, велосипедист купаться с дочкой поехал. Счастливый.

У магазина большая очередь. Завмаг с обеда не открывала. Косит сено. «Хоть бы записку повесила, — робко возмущается очередь, — написать бы куда…» Это уже намек мне: в газету, мол, ты писатель.

Все же в седьмом часу Зина пришла. Умолила ее скотница:

«Не ходить же по деревне, куски собирать. Сегодня хлебный день».

— Хоть бы записку на двери пришпилила, — пустил кто-то из очереди.

— На нос я тебе пришпилю, — огрызнулась Зина. — Целый день сидят, делать нечего, с утра бы приходили, старые ведьмы. А тебе хлеб незачем, святым духом проживешь, — кусала она направо и налево, пока очередь не притихла, покорно сдавшись.

9 июля

День начался с маленького чуда. Вечером я горячо просил своего ангела-хранителя разбудить меня в 7.00. В отчаянии от последнего утра, которое началось в десять.

Таня с грудной Полиной спит на терраске. Часов с пяти утра Настенька хныкала, разговаривала во сне. На мой вопрос — не хочешь ли писать, отвечала «не хочу». Обычно она просится на горшок как раз в это время, часов в пять утра. И вдруг тихо, просительно, боясь меня побеспокоить, шепчет:

«Пап, я писать хочу». Я быстро встал, посадил ее на горшок. Взглянул на часы — 7.05.

В шесть часов, как обычно, собирали коров неподалеку от дома. Матерился то ли Семен Пустов, то ли Давыдов. Я сладко подумал, что еще целый час — мой, и уснул. И вот ангел-хранитель разбудил Настю, а она меня. А может быть, он прибегнул к Настиной помощи, потому что меня не добудился?

У меня с ним сложились доверительные отношения. Он безотказно будит меня, если попрошу, в любое время с точностью до пяти минут. Сплю глубоко и беспробудно и, не потревоженный никем, просто открываю глаза в назначенный час.

Ангел-хранитель меня разбудил. Неощутимо перстами коснулся. Как я загадывал, так и проснулся. Свет отдаленный на землю сходил.

Плыли размытые контуры крыш. Пятна деревьев, замшелые бани. Тлел в разбредающемся тумане стог на лугу, как отстрелянный пыж.

Что это?.. Родина… Смутное дно… Пятна, чуть брезжащие, в одно спутывались и опять распадались. Это рассасывались и растворялись избы, затопленные давно.

И, не над каждой заметен трубой, дым расплетался подводной травой.

Весь день переводы. Вечером дрова. Установил электрические розетки в сенях, на терраске повесил зеркало.

Продолжение следует

Фото автора