Ахилла

Из «Воспоминаний» академика, историка Русской Церкви Евгения Голубинского (1834–1912). Из главы «Начальство и преподаватели семинарии».

***

Ректором семинарии во время моего учения в ней (..) был архимандрит Агафангел Соловьев. Уроженец Владимирской епархии, он окончил курс Московской Духовной Академии в 1836 году третьим магистром и оставлен был в Академии бакалавром по кафедре истолкования Священного Писания; в 1842 году определен был инспектором Академии; в сентябре того же года назначен в ректоры Харьковской семинарии; из Харькова переведен был в ректоры Костромской семинарии (1845–1852). Отсюда назначен ректором Казанской Академии, затем был епископом Вятским и скончался в сане архиепископа Волынского в 1876 году.

В Академии, как гласило сохранившееся о нем предание, по отношению к самому себе Агафангел был суровым аскетом, а по отношению к студентам очень строгим инспектором. Рассказывали анекдот, будто митрополит Филарет во время своего житья у Троицы, один раз гуляя по монастырской стене, встретил пьяного студента, остановил его и сделал выговор. Студент, испросив прощения у митрополита, в заключение просил его не сказывать отцу инспектору, опасаясь, что последний возбудит о нем формальное дело и потребует жестокого ему наказания.

Бывши в Академии, Агафангел ознаменовал себя тем, что послал в Синод безыменный донос о неправославии русского перевода Библии, сделанного протоиереем Павским, вследствие какового доноса перевод Библии был запрещен, а литографированные списки его отбираемы.

В Харькове под влиянием знаменитого Иннокентия, последующего Херсонского, Агафангел превратился в светского монаха-щеголя, стремившегося вращаться в высшем губернском обществе. У нас в Костроме он представлял из себя олицетворенную, так сказать, величавость: величаво он говорил (для большего эффекта с некоторым пригнусом), хотя бы то и совершенные пустяки; величаво сидел, величаво ходил, как-то изящно постукивая каблуками, и величаво жестикулировал. С особенною величавостью он ораторствовал на экзаменах: говоря совершенные пустяки, не говорил, а изрекал.

Мы, семинаристы, весьма его боялись; как будто не меньше нас, семинаристов, боялись его и преподаватели. Почему-то он слыл между нами необыкновенным ученым. Ходила молва, что он ждет получить от кого-то большое наследство и что с этим наследством он собирается уехать в Англию, так как-де ему с его ученостью нечего делать в России (sic!).

С необыкновенной помпой совершал он богослужение, окруженный толпой аколуфов, набранных из наиболее миловидных и лучше одетых семинаристов (когда я учился в реторике, во главе аколуфов был теперешний настоятель Петербургского Исакиевского собора протоиерей Иоанн Антонович Соболев).

Лекции по догматическому богословию читал он нам странные. Представляя нас, взрослых юношей, маленькими мальчиками, он пускался в объяснения со своей обычной величавостью таких вещей, которые вовсе не требовали объяснения и были нам понятны. У Знаменского в «Истории Казанской Академии» Агафангел представляется, сколько помнится мне, как будто другим человеком, т. е. вероятно, он в Казани несколько переменился, потому что меняться он был весьма способен.

(..) Преподавателем Православного исповедания веры, или Катехизиса Петра Могилы, был Семен Иванович Ширский, магистр Петербургской Академии. Он был человек умный и речистый и преподаватель очень хороший. При этом, кроме объяснения уроков, он привлекал нас к себе рассказами либерально-сатирического свойства на темы житейско-политического характера. Мы считали его человеком благородным, но, увы, оказалось, что мы жестоко ошиблись.

Когда я уже учился в Академии, неожиданно получаю я известие, что Семен Иванович переходит в секретари консистории. На выраженное мною великое удивление мне отвечают, что Семен Иванович, прощаясь с учениками семинарии, говорил: «Вы удивляетесь тому, что я перехожу в секретари консистории: я перехожу в секретари консистории не за тем, чтобы загрязниться в ней, но за тем, чтобы вычистить находящуюся в ней грязь». На самом деле он явился величайшим взяточником, горшим и большим, чем его предшественники: его предшественники, люди не с высшим образованием, не пренебрегали и малыми подачами и не были взыскательны относительно взяток; он же требовал, чтобы ему давали взятки соответственно его ученой магистерской степени. В непродолжительном времени он приобрел в Костроме прекрасный каменный дом, о котором можно судить по тому, что в нижнем этаже его находил возможность нанимать квартиру вице-губернатор, второе гражданское лицо губернии.

Проходил слух, что Ширского переводят в Синод — это мы понимали в том смысле, что он купил себе место в Синоде. Но в Синод он не был переведен, а был переведен в секретари Грузинской синодальной конторы.

Преподавателем гражданской истории сначала был Владимир Иванович Владимиров. Это был человек какой-то полупомешанный, над которым мы слегка издевались. После его смерти занял его место Иван Дмитриевич Алякритский, товарищ по Академии Павла Михайловича Розова. Это был человек совсем малоумный. У него было три сюжета для его болтовни, которые нисколько не относились к гражданской истории и которые я забыл. Приходя в класс, он начинал говорить как бы дело, а потом непременно сворачивал на один из своих сюжетов и повторял их все три, только один раз — в одном порядке, другой раз — в другом порядке.

Мы страшным образом над ним, несчастным, издевались. Вдруг одна сторона класса зашипит (парты стояли по обе стороны от учительского стола пополам), засвищет, застучит ногами — поднимет нестерпимый гам. Иван Дмитриевич вскакивает и начинает во всю мочь ругаться. Под его ругань сторона несколько стихает, но начинает то же самое проделывать другая сторона. Иван Дмитриевич повертывался к другой стороне и ту начинал ругать. Ругань заканчивал он проклятиями: «Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты!» Один раз он схватил шапку и с возгласом: «Побегу жаловаться на вас, подлецов, ректору!» — выбежал вон из класса. Но к ректору он не побежал — он боялся ректора пуще огня, гораздо больше, чем мы — ученики. Выбежав из класса, он спрятался в коридоре за дверями и простоял там весь урок. (Рассказываю не небылицу в лицах, а сущую правду.)

Раз пришел к нему в класс ректор. Поздоровавшись с ним и с нами, ректор пригласил его продолжать урок. Иван Дмитриевич начал ерзать на стуле, раза три начинал что-то говорить, но ничего у него не выходило. Наконец, ректор пригласил его молчать и сам начал толковать нам, что следовало. Во время толкования ректора Иван Дмитриевич по временам вставлял: «Вот что я сейчас говорил». Уходя из класса, ректор сказал, что придет на следующий урок.

В следующий урок Иван Дмитриевич прибежал ни свет ни заря. Он принес с собой историю Смарагдова и, разогнув ее на том месте, которое ему следовало толковать, сказал: «Вот это вы читайте, а я пойду на крыльцо смотреть ректора. Когда ректор выйдет из своей квартиры, я прибегу в класс и потом, когда он придет, я начну спрашивать вас из прочитанного вами, как будто я вам говорил!» Но ректор на этот раз совсем не пришел на урок, и Иван Дмитриевич простоял на крыльце понапрасну.

Читайте также:

• Как смотритель-взяточник из духовного училища становился профессором в семинарии
• Как только сойдутся попы, так непременно речь о том, как бы устроить выпивку
• Единовластие непременно делает людей более должного властительными

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: