Ахилла

Из открытого письма к С. А. Рачинскому.

1885 г.

Христианство с самого начала росло борьбою и общим подвигом. Оно сложилось как всемирно-историческая сила в смертельной борьбе с язычеством и иудейством; оно выработало и определило свою догматическую истину в ожесточенной борьбе с ересями. Христианство есть религия мира и единства, но добрый мир и прочное единство предполагают крепкую борьбу. Все жизненное и великое в церкви произошло путем духовной борьбы и подвигов. И у нас церковь пережила эпоху трудной борьбы с полудикою ордою, покоряя себе стихийные силы народа и земли. В этой борьбе воспитался тот сонм святых подвижников, который украшает нашу историю. Но когда, при их содействии и благословении, сложился и окреп русский государственный организм и взял в свои руки все внешние задачи народной жизни, у нашей церкви как будто не оказалось другой, чисто-духовной и всецерковной задачи. Борьба с расколом уже не была истинно-христианского характера, и в ней государство первенствовало над церковью, которая вышла из этой борьбы расслабленною нравственно. Когда затем Россия вступила на простор европейской жизни со всем ее богатством и со всеми ее неправдами, для нашей церкви, по-видимому, предстоял великий и славный подвиг: воспользовавшись всем духовным достоянием Запада, побороть жизненную неправду европейской цивилизации и в самой борьбе полнее, яснее и совершеннее проявить свою собственную истину. Но тот же великий преобразователь, который ввел нашу гражданственность в тесное общение с европейскою жизнью, он же беспрепятственно мог отнять у нашей церкви всякую возможность свободного сближения и открытой борьбы с Западом. И до наших дней двойная стена уголовного и цензурного принуждения ограждает нашу церковь от прямого соприкосновения с чужим религиозным убеждением, с чужими духовными силами. Идеи и формы церковной жизни, частью исторически слагавшиеся, частью искусственно положенные государственным реформатором, признаны раз навсегда неизменными и неприкосновенными за внушительною порукой всевластного государства.

Войдите теперь в положение нашего церковника. Духовной самодеятельности за собственной нравственной ответственностью у него не допускается. Религиозная и церковная истина вся сполна находится на сохранении в крепком казенном сундуке за казенными печатями и под стражею надежных часовых. Безопасность полная, но живого интереса никакого. Где-то далеко происходит религиозная борьба, но нас это не касается. У наших пастырей нет равноправных противников. Враги православия находятся вне сферы нашего действия, если же попадают в нее, то лишь со связанными руками и заткнутым ртом. Не внутренняя потребность религиозного ума, не живой духовно-практический интерес, а лишь установленный обычай и приличие заставляют наших церковников время от времени ополчаться в защиту православия и в обличение чуждых заблуждений. И какая же это защита, и что же это за обличение! В последние три года мне пришлось перечитать все главные произведения нашей духовно-полемической литературы против западных исповеданий. Можно ли сомневаться в том, что между нашими духовными писателями довольно людей с умом, дарованием и прямодушием? Между тем, за одним или двумя исключениями, все написанное ими против инославных и неумно, и недаровито, и даже иногда и прямо недобросовестно. Этот последний упрек может показаться тяжким. Но при данных условиях в нем мало обидного. Если от вас требуется махать по воздуху картонным мечом, то вопрос о том, насколько добросовестно вы им махаете, будет, пожалуй, и неуместным. Наши почтенные полемисты отлично знают, что с противниками своими они лицом к лицу не встретятся, что чужие их не читают, а к нам чужих не пускают, что убеждать им никого на самом деле не приходится, — так не все ли равно, что ни писать, когда дело лишь в том, чтобы книжная рубрика: «полемическое или обличительное богословие» не оставалась у нас совершенно пустою?

От настоящей серьезной борьбы за православие мы избавлены государственною опекою. Но зато и само православие вместо всеобъемлющего вселенского знамени народов становится у нас простым атрибутом или придатком русской государственности. (Я говорю государственности, а не народности, ибо с точки зрения собственно-национальной наш раскол может, пожалуй, иметь такое же значение, как и православие.)

При отсутствии общего религиозного дела, самостоятельных церковных задач, всего естественнее для служителей нашей церкви пребывать в сонном равнодушии ко всему кроме злобы дня. «Проживем как-нибудь» — вот давнишний девиз нашего церковного общества. И жили до сих пор как-нибудь. Но вот наступают времена не какие-нибудь, а времена опасные и решительные. И вы напоминаете: Hora novissima — vigilemus!¹ Как же пробудить, чем же всколыхнуть дремлющую силу нашей церкви? Если она задремала под сенью казенной опеки, то ясно, что нужно снять эту усыпляющую охрану, открыть доступ возбуждающему действию чужих сил, дать простор для свободной борьбы, для подвигов ума и духа. Борьбою и подвигами жила церковь в цветущие времена своего прошлого, ими же и возродится. Все, кто еще верит в церковь, должны летать и требовать ее освобождения, чтобы оправдалась их вера.

Вот требование ясное, простое и легко исполнимое: избавить нашу церковь от уголовной и цензурной охраны, при которой не может быть прямой и открытой борьбы за религиозную истину. Упразднить принудительное православие — вот первое элементарное средство для возрождения истинного православия, для общего обновления наших церковных сил в пастырях и пастве.

Свобода, бесспорно, есть принцип отрицательный. Но ведь мы верим в положительные силы нашей церкви, верим, что они существуют, только скрыты и связаны, и нуждаются именно лишь в отрицательном условии свободы для своего проявления. Если же, — допустим это как предположение, — наша церковь к свободному действию не способна и никаких положительных сил не имеет, тогда стоит ли ее охранять? Во всяком случае освобождение ее необходимо, чтобы открылась о ней вся правда.

¹ Hora novíssima, tempora péssima sunt — vigilémus (Час последний, времена наихудшие — будем бодрствовать) — первая строка из сатирической поэмы Бернарда Клюнийского «О презрении к миру»

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: