Ахилла

Из фейсбука священника Александра Шрамко:

Епископ Савва (Тутунов), один из сугубо приближенных к «телу» патриарха Кирилла — довольно любопытный персонаж в том смысле, что по происхождению он иностранец, выходец из эмигрантской среды. Той среды, где «русская идея» — это мечта в чистом виде, без примеси реальности. Теперь же он ближайший наперсник патриарха Кирилла, и скорее всего способствует тому идиллическому образу «Святой Руси», на котором завяз в своих «проповедях» патриарх. Да и сам он чистейший выразитель идеологии русского мечтательного величия и восторженного победобесия, замешанного на глубочайшем комплексе ущербности, всего того, что и составляет идею «русского мира», не имеющего никакого отношения к реальной России и реальной русской (российской) жизни, более того, несущего этим объектам своей «любви» разрушение и гибель. И Савва Тутунов, как идеальный выразитель, именно и интересен тем, что позволяет проследить генезис смертельной болезни.

Вот недавно, рассуждая на некоем «философском соборе» таких же буйно мыслящих персонажей на тему «теологии войны», он развил своеобразную «теологию» в отношении убивающего на войне. Категорически отклонив обвинение, что такой человек нарушает заповедь «не убивай», он пошел гораздо дальше:

«Человек причиняет вред своей душе. Он убил. Для человека не свойственно убивать другого человека. Это противоречит тому, что Бог заложил в нем. Это не соответствует замыслу Божьему о нем.

У нас воины идут на войну, и они не только полагают душу за други своя, они еще готовы убивать, что неестественно для человека. И эту неестественность они готовы взять на себя, это тоже некая жертва. Это некая жертва самого себя, что ты готов причинить себе ущерб для того, чтобы спасти многих. Эти люди убивают ближнего, но они берут это на себя, чтобы спасти других ближних».

В христианской традиции человек становится мучеником, отказываясь совершать грех. Здесь же прославляется мученичество греха и порока. Да, он грешит, он страдает из-за этого, он несчастный, но все это ради нас. А потому он герой и святой.

На самом деле ничего нового: «святость» мученичества в пороке это один из ключевых патологических моментов в фундаменте того миросозерцания, которое сформировалось в русской культуре и которое часто имеется в виду под термином «русский мир».

Вспомним хотя бы Федора Михайловича. Чуть ли не в каждом романе какое-то благоговение перед страданиями грешников, особенно падших женщин. В романе «Идиот», замысел которого состоял в изображении «идеала и совершенства русской души», в центре внимания порочная женщина Настасья Филипповна, которую многие считают главным героем романа. Мышкин, «идеальный человек», отворачивается от порядочной и любящей его девушки Аглаи и заворожен этой мучащейся и мучащей всех женщиной. И в конце концов Настасья Филипповна и становится жертвой. Но ради чего? Действительно, с этой жертвой все успокоилось и наладилось. Только князь Мышкин обезумел окончательно, без всякой надежды на выздоровление. Не пророчество ли это по отношению к «русскому миру», завороженному фантазиями о «спасении всех» жертвой погружения в грех и порок?