Один рабочий день

21 февраля 2017 Мария Сараджишвили

«А кто имеет достаток в мире,

но видя брата своего в нужде,

затворяет от него сердце свое, —

как пребывает в том любовь Божия?

Дети мои! Станем любить не словом

И языком, но делом и истиной».

1 Ин. гл. 3: 17, 18

До рассвета еще далеко. На темной улице видна одинокая фигура дворничихи. На ней ярко оранжевый жилет, длинная юбка и пестрый платок, повязанный узлом на затылке. В ушах традиционные для замужней курдянки золотые серьги величиной с лесной орех.

Шр-шр, швырк-швырк. Ходит туда-сюда растрепанная метла в руках Розы, сметает окурки, бумажки, листья вперемешку с одноразовыми шприцами в аккуратные кучи. Надо успеть к 8 часам, когда из подъездов покажутся первые жильцы.

Как давно она здесь? Считай, с 15 лет, как ее замуж выдали, так она и заступила на этот участок. Сейчас Розе 31. Сколько лет, как один день, пролетело. Перерыв был только тогда, когда она трех сыновей родила. А потом, как муж от туберкулеза умер, и вовсе все в одно — метла да улица — слилось.

Иногда, правда, бывают проблески, если кто-то позовет подъезд убрать или унитаз помыть. (Ее, курдянку, мало кто дальше туалета пустит. На генеральные уборки либо русских, либо грузинок зовут, да таких, чтоб внешний вид имели непозорный.)

Вот интересно, почему так в жизни устроено: человек на человека с прищуром смотрит? Белый на черного косо глядит, русский грузина чуркой зовет, а грузин, в свою очередь, курда в упор не видит.

Розу это раньше очень в сердце кололо. А потом, как к вере пришла, от души отлегло. Не все люди такие. Вот у них в молитвенном доме совсем по-другому. Равноправие. Правда, что братья и сестры.

Пресвитер хорошо так разъясняет: «Нет лицеприятия у Бога».

Сейчас даже представить трудно, чтоб она, Роза, без них всех бы делала, если бы не та встреча с братом Виктором.

10 лет назад после похорон Реваза, Роза себе места не находила, плакала и дома, и в транспорте.

Будто вчера это было. Присела она тогда у мусорного бака, ждала свою напарницу Гуло. Слезы сами бежали из глаз. А в голове крутилась одна и та же мысль, как пластинка заигранная: «Как мне жить дальше?»

Мимо то и дело проходили люди, занятые собой, не видевшие ни Розу, ни ее метлу с ржавым совком. Честно говоря, и Роза их не видела. Не до того было.

Вдруг кто-то тронул ее за плечо и спросил по-русски:

— Сестра, что случилось? Почему вы плачете?

Роза вздрогнула и подняла заплаканные глаза. Перед ней стоял седой голубоглазый человек в немодном пиджаке и серых брюках. «Вот, навязался на мою голову», — пронеслось у нее.

Странный тип присел рядом с ней на парапет, да так естественно, будто опустился на диван, и снова спросил:

— Сестра, может, я могу вам помочь?

Только тут Роза сообразила, как он к ней обращается. Так никто с ней не говорил.

Мало-помалу она разговорилась, рассказала про свою головную боль — троих сыновей, которых как-то надо было поднимать.

Незнакомец слушал внимательно. Потом с азартом предложил:

— Пойдемте к нам, на Каховку — в молельный дом! Вместе что-нибудь придумаем.

Роза задумалась. Идти куда-то с незнакомым мужиком не укладывалось в ее голове. Потом вспомнила, как он к ней прикоснулся, и сказал неслыханное «сестра». И Роза решилась.

Дело в том, что рука руке рознь. Вон, толстый Нугзар, начальник с мусорной конторы, всю дорогу к ней клеится. Знает, собака, что она одна, без мужа. Вот и не теряется.

Она ему недавно сказала: «Я человек верующий!» А он заржал, да так, что золотой крест задергался на потной волосатой груди.

— Да иди ты! — говорит. — Что-то я верующих курдов не видел! Вы кто, солнцепоклонники или мусульмане? — и тут же стал наступать на нее. — А ну, где твой крест? Ты даже некрещеная, а туда же! — и психанул, сам не зная почему. — Иди, давай, отсюда, пока я добрый!

Вот и доказывай ему! Роза крещение в молельном доме принимала, и очень к нему готовилась. Пресвитер Виктор долго с ней говорил, объяснял что к чему. У них, у евангельских христиан, крест не носят. Главное, дела веры. А крест, он не показатель. Он теперь у каждого шофера в кабине рядом со Сталиным висит. Увидишь его и у вора-карманника, и у политика, который людям в глаза врать не стесняется…

Роза тем временем сгребла листья в огромную кучу и подожгла. Сизый тяжелый дым заклубился по улице.

Между тем совсем рассвело. И на улице появились первые прохожие — физкультурники в фирменных ботасах и любители собак со своими откормленными боксерами и питбулями. С некоторыми Роза здоровалась, те в ответ, в лучшем случае, кивали.

Тут, в основном, публика вся обеспеченная живет: профессора, доценты с кандидатами, телевизионщики и прочие; у каждого по 2–3 квартиры. Кто для них Роза? Так, часть окружающей среды. А к окружающей среде у нас отношение известное. Перешагнул и дальше пошел.

Значит, что у Розы по плану? Ну да, Тина из 6-го номера обещала 5 лар за подъезд дать.

Роза подхватила метлу с совком и направилась к шестому номеру. Тина, высокая и тощая балерина с черными выпрямленными волосами живет на третьем этаже. У нее сегодня дочка замуж выходит. Вот и хочет марафет навести — жениху и гостям в глаза пыль пустить. 5 лар маловато за огромный подъезд и 6 пролетов, но что скажешь. Может, из еды ей что-то вынесет, и то дело. Роза, как уверовала, взяла себе за правило — не торговаться. Сказано ведь где-то: «За все благодарите».

Роза позвонила Тине в дверь. Та вылезла заспанная в пестрой пижаме и, не дав Розе и рта раскрыть, раскричалась:

— Чего ты мне звонишь в такую рань?! А? Боже мой, сколько ненормальных на мою голову! Сказала же тебе: «Деньги после работы». Вот наглая!

— Я воду горячую хотела, — заикнулась было Роза.

В ответ последовал новый взрыв возмущения:

— А у меня здесь что? Бесплатные серные бани? Где у меня лишние деньги воду греть?

И дверью хлопнула.

Роза и не удивилась. Они все тут нервные, от больших денег, наверное, в голову стукает. У каждого и «Атмор», и газ, и супертехника в квартире, а горячей воды в такую холодину ни у кого не допросишься.

Роза начала тщательно подметать подъезд, отдирая ножом то тут, то там налипшие лепешки-жвачки. Убирать, так на совесть.

Пресвитер им говорит: «Все, что вы делаете, делайте, как для Господа. Он увидит ваше старание и воздаст сторицей!»

Вот за эту кропотливость в работе и бывали у Розы проблемы. Нет, не с этими нервнобольными, а со своими же курдами — Гуло, Додо, Зоей — уборщицами с соседних участков.

Гуло — старая, морщинистая, как сушеный инжир, сгорбленная бабка не раз грозилась оттаскать Розу за волосы и обломать об нее свою метлу, говоря:

— Ты так все вылизываешь, а потом эти твари с нас то же самое требуют и деньги зажимают!

И ругалась всячески на всех языках, которые знала.

Роза ей не отвечала. И не обидно даже. Что с нее, с Гуло взять? Всю жизнь прожила (да еще какую тяжелую), а главного — зачем человек в этот мир приходит — не поняла.

С подъездом пришлось провозиться долго, до 12 дня. Тина ее еще и стенки обтереть заставила. А под конец еще работу нашла:

— Барем и туалет помой! Вот тебе бритва. Поскреби хорошенько!

Перчатки, конечно, не дала. Много чести.

Когда унитаз заблестел магазинной чистотой, Тина выудила из своей кожаной сумки с множеством молний 4 лара и протянула Розе:

— Лар как-нибудь потом дам. Иди, что стала! Нам некогда. На венчание торопимся.

И дверью перед носом — брах.

Ясное дело, о ларе она тут же забудет. С ее-то занятостью, да о такой ерунде думать.

Лар Роза как раз на дорогу туда-обратно тратит, чтоб с Варкетили — спальника до светского Ваке доехать.

Самое время устроить себе обеденный перерыв — закусить картофельными пирожками. А потом уже к восьмому номеру — двор убирать. К двум часам туда Мураз, Розин младший, подойдет помогать.

Муразик у нее, с какой стороны ни глянь — утешение.

Со старшим Темо проблемы, как и с каждым 16-летним, да еще он больной. Каждый день Розе стирку создает. Средний, Рамаз, тоже уже упущенный — не догонишь. Один Мураз ее, Розу, жалеет и, как может, помогает: ведра с водой таскает на 10-й этаж (в Варкетили часто воду отключают), дрова со свалки для печки собирает и все другое, что ему, десятилетке, по силам, делает.

А вот и он у подъезда сидит. Что-то грустный какой-то, и на щеке царапина. Опять в школе, видно, подрался…

…В четыре руки работать — куда как быстрее дело идет.

Мать и сын уже убрали полдвора, когда на балконе второго этажа показалась 16-летняя лохматая девица в куцем свитерке до пупка и обтягивающих джинсах. Она лениво поцкапанала в мобильнике, потом обернулась назад, к комнате и крикнула капризным голосом:

— Додо, эта када, что на столе лежит, постная? Там яиц нет? Я завтра причащаться собираюсь.

— Да, постная, — эхом ответила из глубины комнаты невидимая Додо.

Девица ушла и вновь появилась на балконе, вооруженная бутылкой Кока-колы и куском кады. Не торопясь, уничтожила и то и другое, затем выкинула пустую бутылку на уже убранный двор.

Мураз разозлился:

— Эй, ты что, ослепла? Мы здесь только что убрали!

— Тебя забыла спросить! — моментально среагировала русалка с балкона. — Помалкивай, недоделанный.

Завязалась перебранка.

На шум выскочила Додо в халате с огнедышащим перепончатокрылым змеем на спине и раскричалась на Розу:

— Уйми его! Он первый начал!

Кое-как мир был восстановлен.

По пути к маршрутке, таща сумки со старым паркетом (дрова на зиму), Мураз рассказывал матери, что было сегодня в школе.

Потом неожиданно спросил, задрав кверху смуглое лицо:

— Мам, а миллиард людей — это примерно сколько? Как весь Тбилиси?

— Нет. Намного больше, — Роза затруднилась с ответом, так как в математике была не сильна.

— Нам учительница говорила, что в мире миллиард христиан. Если нас так много, то почему жизнь такая плохая?

Роза, как могла, стала объяснять, что значит «Царство Божие внутри вас есть».

Мураз молча слушал, идя рядом и волоча давно потерявшую цвет сумку.

День склонялся к вечеру.

В принципе, это был неплохой день для Розы. Без лишней нервотрепки в кармане осталось 14 лар. Для четверых негусто, но и не плохо.

Сколько таких дней впереди? Кто знает…

***

Прошло 3 года. Как-то утром у крошечного магазинчика с громкой вывеской «Supermarket» столкнулись Тина и Додо. Расцвели светскими улыбками навстречу друг другу, обрадовались.

— Как ты, Додо? 100 лет тебя не видела! Как дома? — зачастила Тина, не снимая с лица вежливого интереса.

Додо в свою очередь отвесила порцию этикетной сладости.

Тина между делом спросила:

— Додо, шени чириме, ты случайно Розу не видела? Хочу, чтоб наш двор убрала.

Тина выкатила глаза и чуть понизила голос:

— Ты не знаешь, что случилось? Вчера ее адвокат приходил. С 10-го номера на нее заявление написали, что она их подвалы обчистила.

— Вай, вай, — испугалась Додо, — что ты мне сказала! Я ее как-то к себе в туалет пускала на уборку. Как, оказывается, я рисковала! Меня прямо бог спас, что она у меня ничего не украла. Глаза, знаешь, у нее какие-то нехорошие…

Тут к ним подошла Дареджан из 3-го номера, держа только что купленные два батона. Узнав о чем речь, засомневалась:

— Не могла Роза обворовать! Это, скорее всего, наши местные наркоманы постарались. Роза — баптистка, чужой нитки не возьмет.

— Ах, она еще и баптистка! — у Додо и Тины загорелись глаза. — Это они, сектанты, баптисты-иеговисты борются с нашим Православием. Их Америка финансирует!

— Фонд Сороса и масоны!

— Смотри, какой эта Роза овечкой прикидывалась! Зачем, спрашивается, в церковь не пошла? Так нет, в секту полезла!

— Вовремя же ее посадили!

Додо заторопилась:

— Пойду соседям скажу. Вдруг у них тоже что-то пропало!

Как не спорила с ними Дареджан, переубедить не смогла. Разошлись соседки, уверенные в своей неопровержимой правоте:

— От сектантов добра не жди! Они люди темные!