Православие запуталось в прошлом
25 сентября 2017 протопресвитер Александр Шмеман
Выдержки из «Дневников».
***
Kuopio. Четверг, 25 сентября 1975
В университетской «guesthouse», где я прожил эти полтора дня в ожидании отъезда в Куопио. Все эти разговоры о Православии и Западе, о Православии на Западе, разговоры, раздумья, в которых я буквально прожил всю жизнь, неизменно приводят к вопросу, обращенному уже к самому себе: что же за всеми словами, за «незабудками, здесь помещенными для шутки», что остается за вычетом всего того, огромного, что так очевидно мешает Православию и его искажает? Что несомненно, вечно и составляет сущность того, о чем, в сущности, я говорю, что проповедую и что защищаю всю жизнь? Иными словами, что не относительно, а абсолютно? И всегда тот же вывод: во-первых, некое видение, опыт Бога, мира и человека – о которых лучшее в православном богословии, но с которыми оно не совпадает просто («Отцы» об этом, но сами «Отцы» превращаются в объект какого-то мелкого, интеллектуального и скучного культа). Богослужение об этом, но опять-таки если оно само не есть предмет нездорового любопытства. Духовная традиция об этом, но только если не делается pars pro toto [часть вместо целого], рецептом для безнадежных искателей «духовности». И, во-вторых, Таинство – в самом глубоком и всеобъемлющем смысле этого слова, ключ и критерий которого в Евхаристии. Все остальное не только относительно, но и по самой своей природе – преходяще. Но любят православные и потому абсолютизируют почти только «преходящее». Отсюда – все растущая православная «шизофрения»… И только пророчество и неизбежно связанное с ним «мученичество» (отвержение, одиночество, осуждение) могут, должны эту шизофрению исцелить. А этого никому (мне, во всяком случае) ужасно не хочется. А надо сказать в сущности приблизительно так: православный «традиционализм» обратно пропорционален сегодня верности Преданию, и это без всякого парадокса и преувеличения. Православие запуталось в прошлом, обожествленном как предание, оно буквально задыхается под его грузом. А так как подлинное, живое и животворящее Предание приходит к нам из прошлого, через него, в нем действительно заключено и потому что «жаждущие и алчущие» находят все время куски хлеба, подлинной пищи в нем, то и задача бесконечно усложняется. И решить ее можно, по-моему, только при полной укорененности в настоящем, тогда как первый соблазн православного – бежать из него, идти обратно. Именно тогда, однако, прошлое, переставая быть Преданием – передачей в настоящее, делается мертвым грузом и умиранием… «Всякий, положивший руку на плуг и озирающийся назад…» – эти слова можно отнести к эмпирическому православию: все оно – либо ностальгическое и романтическое, либо паническое и истерическое «озирание назад». Все православные какие-то «эмигранты» в современности, какое-то «харьковское землячество», суетящееся в случайной парижской или нью-йоркской зале. Развесили портреты, расставили флаги – ну совсем «уголок России». Так и все православие в современном мире какой-то «уголок»… А вот с кафедры лютеранского университета утверждаешь – искренне! – что без православного видения не исцелить миру своих страшных ран и не выйти из тупика…
Одиннадцать часов вечера, в резиденции архиепископа Павла в Куопио. Весь день – то есть пять с половиной часов – вчетвером в машине. Оо. Пурмонен, Могилянский и Кирилл Гундяев, утром приехавший из Ленинграда. Осенний, ясный, но с облаками день. Сосны, березы, озера, пустынно – необыкновенно похоже на наши [холмы] Laurentides в Квебеке.
Центр Финской Церкви: архиепископия, правление, семинария – ультрамодерная постройка. Все блещет чистотой, все вылизано. Архиепископ Павел, которого я уже знаю по Аляске, – то же светлое впечатление. Ужин с ним и о. К. Гундяевым. Потом всенощная под Иоанна Богослова в семинарской церкви. Классическая «русская» всенощная, только по-фински. Но этот язык, в котором гласные доминируют над согласными, – красив и удивительно хорошо подходит к нашим мелодиям. После всенощной – прием и чаепитие в семинарии, ректор которой «наш» Матти Сидоров, переводчик моих книг… Все очень дружно и трогательно: студент играет на флейте, другой поет. Все красавцы-блондины…
Под конец прогулка по мокрой, пустой улице с о. Кириллом. Разговор о Церкви в России, о диссидентах. Гундяев – «никодимит» (ему двадцать девять лет, и он уже архимандрит и ректор Академии!), то есть умница и «clever». Но то, что он говорит и как, кажется мне и искренним, и правильным.
Пятница, 26 сентября 1975
Утром архиерейская Литургия, чинная, строгая, вся несущая на себе отпечаток архиеп. Павла. Все «тайные молитвы» читает вслух, во всем смысл, продуманность. Чудная служба.
Потом весь день лекции, так что совсем выдохся. За окнами дождь и туман. Атмосфера – очень дружная, не замечаю никаких подводных течений. Духовенство – почти сплошь молодое и чем-то похожее на наше, в его положительном выражении. Нет «игры в православность», надрыва. Они у себя дома, на своей почве, им не нужно себе и друг другу все время что-то доказывать, как в эмиграции и ее беспочвенной тоске по почве. Насколько мне это ближе всякого показного «духопосничества»…
Вечером, после ужина, часовой визит к лютеранскому епископу. Все очень «цирлих-манирлих». Лютеранство тут – массивное присутствие…
Потом финская баня с Владыкой и о. Кириллом. Когда мы втроем сидели голые и парились, я подумал: вот бы снять эту фотографию и послать кому-нибудь. То-то был бы фурор… Удивительно, как такой человек, как арх. Павел, который весь светел, весь светится миром и святостью, продолжает так же светиться и голым. То, что грубо, смешно, неприлично в «плотяном человеке», в «духовном» – преображено! Я был потрясен этим настоящим для себя откровением…
Конец вечера у милейшего о. Матти. Легко и радостно.
Читайте также:
