С другого берега

28 марта 2017 Татьяна Федорова

Глава 1

Моя церковная история начинается 13 июля 2002 года, в день попразднства святых апостолов Петра и Павла. Я думаю, то, что ей предшествовало, можно опустить. Скажу только, что с того дня, когда я первый раз в жизни высказала желание быть в церкви, до начала воцерковления прошло ровно 26 лет. В эти годы вместились советские гонения на верующих, родительский страх перед органами, порожденный ими невроз, долгие годы физически не пускавший меня на порог церкви, спонтанное крещение в Ленинграде летом 1989 года, неудачная попытка воцерковления во Всехсвятском храме на Соколе в Москве.

И вот июльским вечером я – совершеннейший неофит, не разбирающийся ровным счетом ни в чем, не имеющий ни малейшего представления о раздирающих духовную жизнь Зарубежья проблемах, оказалась в компании двух старших друзей на пороге обычного трехэтажного монреальского дома. Мне пояснили, что это монастырское подворье, что внутри здания организована небольшая домашняя церковь с трапезной, и что там же живет епископ Сергий, фактически возглавляющий монреальскую епархию.

Меня усадили на стул в притворе, сказав для первого раза в сам храм не заходить… и я с головой рухнула в совершенно новую и такую притягательную тогда для меня жизнь. Как и всякий неофит, я все старалась делать очень правильно, поэтому и первая в жизни исповедь вкупе с духовной беседой у меня случились буквально через несколько дней. Владыка исповедовал в отдельной комнатке, чтобы наблюдателей рядом совсем не было. Отпустив грехи, он выслушал мой вопрос, что читать, чтобы быстрее разобраться, как правильно жить, и огорошил ответом, что читать вообще ничего нельзя, ни светскую литературу, ни духовную. В крайнем случае, жития святых, но и только. А паче всего нельзя ходить в только возникавший тогда интернет.

В первый момент я подумала, что ослышалась, и переспросила. Подобный ответ для меня прозвучал вдвойне дико, особенно если учесть, что владыка долгие годы был руководителем епархиальной типографии. «Я тебе сказал, ничего не читай вообще, — отрезал старец. – Будешь меня слушаться – все у тебя будет в порядке. Я тебя всему научу. А книги — глупость, не нужны они тебе. И вообще, кончай разговоры, есть пошли».

Как показало дальнейшее, есть, а еще лучше – пить, было главное, чему учила приходская жизнь. Все было четко структурировано, роли расписаны и выучены назубок. Место женщин на кухне, на общей трапезе — в дальнем конце стола. Мужчины традиционно окружали владыку, беленькая, другая, третья… На серьезные разговоры времени обычно почему-то совсем не оставалось.

Мне и детям с первого же дня четко объяснили, где наше место. «Красные», «коммунистическое отродье», «чужаки» — все это было сказано прямым текстом. Мое крещение в Никольском Морском соборе было сочтено неканоничным, мне настоятельно советовали перепройти таинство, чтобы полноценно трижды погрузиться в купель. Я отказалась. А друга моего, одессита Гришу, того самого, который меня привел в храм, таки заставили это сделать, отказавшись его причащать, пока не окрестится как положено.

Единственными людьми на приходе, кто вообще со мной разговаривал, были Гриша с женой. Остальные люди меня сторонились, словно я была опасно больна, и моя зараза могла перекинуться на них. Я не понимала, в чем дело. Неофит Гриша пытался что-то объяснять, но это звучало настолько темно и сложно, что только хуже запутывало ситуацию. Через некоторое время, когда я начала на слух немного понимать ход богослужения, я поняла, что патриарха там не поминают, а вместо него возглашают имя какого-то Виталия.

Допрошенный с пристрастием Гриша доложил, что в той церкви, куда он меня привел, и которая является единственно правильной и истинной, главенствует митрополит Виталий. Эта церковь не имеет никаких контактов с Москвой, Московскую церковь считает богомерзкой и предательской, и вообще крайне настороженно относится к тем, кто родился и вырос в СССР. Таких на приходе всего несколько человек – диакон с женой, Гриша с семейством, еще буквально два-три семейства, и я с детьми. Остальные свою лояльность уже доказали. А я пока лошадка темная, поэтому ко мне присматриваются, не доверяют и общаться не спешат.

После таких объяснений меня совсем не удивило, когда отец Юрий (его так называли, чтобы отличить от другого отца Георгия) после литургии собрал в кружок молодежь и стал объяснять, что «возлюбим друг друга» — это, конечно, красиво и в теории правильно. А на практике возлюблять нужно только своих, принадлежащих к правильной церкви. А красных любить можно будет только после того, как патриарх Алексий публично покается перед митрополитом Виталием за все злодеяния своей церкви. А пуще всего за богомерзкого Сергия (Страгородского). И когда митрополит его простит, только тогда красных можно будет к чаше подпускать и вообще иметь с ними хоть какое-то дело. А пока покаяния нет, то и чаши общей тоже нет ни в одной стране мира.

Потом настало 18 августа. Мое семейство было в отпуске, а я оставалась в городе одна. После всенощной Гришина семья по-соседски позвала меня попить чайку, и между делом мне сообщили, что с минуты на минуту ожидается важный гость из-за океана. Вскоре раздался звонок в дверь, и на пороге обнаружился немолодой мужчина в полном монашеском одеянии и с крестом на груди.

— Добрый день, я епископ Ириней из Казахстана. Приехал к владыке Виталию на переговоры, мне сказали, что у вас тут можно пожить несколько дней.

За ужином владыка рассказал, что послал его Агафангел Одесский. И что речь идет о ратификации нескольких епископских хиротесий, в том числе и его собственной, совершенных без предварительного согласия со стороны владыки Виталия. Не так давно в Википедии я нашла этот кусочек истории: «В августе 2002 года архиепископ Лазарь (Журбенко) и епископ Вениамин (Русаленко) без согласования с Синодом РПЦЗ(В) совершили целый ряд архиерейских посвящений. Иеромонах Дионисий (Алфёров) был рукоположен во «епископа Боровического» (Новгородская область), архимандрит Ириней (Клипенштейн) во «епископа Верненского» (Казахстан), игумен Гермоген (Дуников) во «епископа Жлобинского» (Белоруссия) и иеромонах Тихон (Пасечник) во «епископа Щадринского»».

Мы все несколько оторопели от того, что высокая политика внезапно вторглась в нашу повседневную жизнь, но что поделаешь? После ужина я собралась домой. Владыка настоял на том, чтобы вся компания отправилась меня провожать, потому как ночь, женщина одна на улице, далеко ли до греха… Переубедить его было невозможно, поэтому отправились всей толпой. Монреальская летняя полночь, особенно в моем районе, это время прогулок, сидения на балконах, поздних ужинов. Одним словом, народу на улицах было полно. Могу только догадываться, что они думали при виде нашей компании во главе с епископом, особенно, когда на оживленном перекрестке мы стали прощаться с благословениями и целованием владычной десницы.

По пути я заикнулась, что хотела бы завтра, на праздник, причаститься. И тут оба, и владыка, и Гриша, категорически заявили, что это никак невозможно, потому что время позднее, подготовиться я не успею, ведь надо полностью вычитать трехканонник, правило к причащению, вечернее правило, потом утреннее правило. Поэтому нет, о причастии и речи быть не может. Ох, и наревелась же я следующим утром… Но ослушаться не посмела. Тем более, что владыка Ириней был в храме, стоял в притворе. И у него на глазах я ни к исповеди, ни к причастию подойти не осмелилась.

Потом владыка уехал в Мансонвилль к митрополиту Виталию. Вернулся довольный – все архиерейские посвящения были подтверждены, миссия выполнена.

Прошло время. В рождественские дни ко мне в храме подошел диакон (не помню уже его имени, говорили, что до Канады он был крупным комсомольским деятелем где-то на Луганщине).

— Почему твои дети не подходят к причастию? – резко и внезапно начал он разговор.

— Они пока не крещеные.

— А почему они не крещены?

— Когда они родились, их отец был категорически против и взял с меня слово, что я дам им возможность самим решить, принимать крещение или нет.

— Ну и что?

— А сейчас они пока говорят, что не готовы к крещению, я не считаю возможным их принуждать.

— Сколько им лет?

— Одиннадцать одному и девять другому.

— Так заставь, пусть крестятся.

— Как заставить? Что же это за крещение будет против воли? Они же не грудные младенцы все-таки.

— Так и заставить. Ты мать, ты должна от них добиться, чтобы они поступали так, как скажешь ты. Что это вообще за разговор: «готовы, не готовы»? Это не их дело решать.

После этого разговора начавшееся было потепление в отношении меня снова сменилось на лютую зиму, и мне на приходе стало психологически очень дискомфортно, назовем это так.

А потом настал Великий пост. 9 марта, в понедельник, я со всех ног бежала на подворье. Это был первый Великий пост в моей жизни, у меня было к владыке Сергию множество вопросов, а он всегда говорил, что расспрашивать его лучше до богослужения, а не после. Однако оказалось, что я опоздала. Владыка и отец Юрий стояли посреди комнаты, служившей домовой церковью, и были погружены в разговор.

Меня всегда учили, что чужие разговоры слушать неприлично. Но они даже не пытались приглушить голоса, и их беседу было слышно по всему крошечному пространству. А говорили они об августовских событиях и о том, что нужно отозвать обратно данное тогда согласие на ратификацию рукоположений.

— Удобно ли это? – сомневался поначалу старенький владыка Сергий.

— А что такого? – пожал плечами энергичный отец Юрий. – Слово наше. Сами дали, сами и обратно забрали. Да и вообще, не было ничего, это им померещилось.

— Да, ты прав, — покивал головой владыка. – Сами дали, сами обратно забрали. Все верно. Ладно, напишем ему.

С этими словами они оба скрылись в алтаре, не дав мне возможности задать ни одного вопроса.

Потом начался канон. И оказалось, что я по незнанию нарушила дресс-код, придя на службу с работы в сдержанном офисном виде, а не в глубоком трауре. Вокруг меня немедленно образовалась зона отчуждения, словно моя блузка могла окружающих запятнать. И по пути домой я окончательно поняла, что все увиденное за эти восемь месяцев как-то плохо у меня вписывается в представления о нормальной приходской жизни, особенно для неофита.

Читайте также:

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: