Ахилла

Предисловие редакции:

Осенью 2020 года мы повторяли интересную анкету анонимной молодой мирянки, написанную в 2017 году, — «Главная проблема Церкви — это мы сами». Сегодня автор делится с нами изменениями в ее мировоззрении и церковной жизни, которые произошли за прошедшие годы.

Напоминаем, что мы будем рады, если авторы анкет и «исповедей», опубликованных на нашем сайте в 2017-19 гг., поделятся с нашими читателями своими, возможно, изменившимися взглядами на церковную действительность и на свое место в ней.

Итак, здравствуйте. Я еще относительно молодая мирянка, уже не учусь, все еще работаю и довольно редко хожу в храм.

Моя внешняя церковная жизнь изменилась значительно. И здесь трудно отделить причины от следствия, все факторы причудливым образом смешались. Не стало времени, не стало сил на молитвенные стояния, где-то там же пропало понимание происходящего. Я чутко и остро ощущаю потребность в причастии, реже — в покаянии (об этом чуть позже), но само богослужение стало восприниматься как большая пропасть между мной и Христом.

Конечно, дело в ЦСЯ. И если с херувимской все более-менее понятно, то любой изменяемый фрагмент литургии или всенощной, который ты не знаешь на автомате наизусть, превращается в благостный набор звуков, располагающий разве что к мистической эйфории, но мало общего имеющий с молитвой. Я как-то была на службе, где некоторые кусочки читают на русском, и ощущения прямо противоположные: вместо дистанции получается словно прямой разговор. Тогда я разом поняла всех поборников богослужений на русском, незаметно встала в их ряд и решительно не знаю, что с этим делать. Засилье ЦСЯ и всякие хиленькие аргументы в его защиту, ака «богослужение станет некрасивым», мне теперь кажутся попыткой церковного истеблишмента не пустить прихожанина к Христу. Не дай Бог поймут, что на самом деле в Евангелии написано; хотя Там и по-русски бывает непросто.

Теперь про исповедь. Первый и главный вопрос — а как исповедоваться без формализации? Я пришла к выводу, что хорошо бы хоть тушкой, хоть чучелком, но придерживаться какого-то своего постоянного священника: он тебя знает, грехи твои знает, новых сочинять не заставит, проговаривать до мозоли старые — тоже. Идеально. Если еще и умное что-то скажет — вообще отлично. В целом я заметила, что батюшки говорят плюс-минус одно и то же, всегда на грани универсальности и абстрактности. Что от них действительно ценно — доброе слово или утешение, а на большее и не рассчитываем. Хоть я и чрезвычайно редко теперь бываю у своего аввы, для меня это всегда важные встречи, они меня греют и придают сил.

Причастие. Я вовсе не противник регулярного причастия, но тут тоже очень легко скатиться в формализацию и выхолащивание таинства. У меня был какой-то особенно тяжелый период, когда сам факт, что я встала рано утром, куда-то приехала, не пивши не евши отстояла два часа и еще потом послушала благодарственные молитвы, — уже считался подвигом. Это сопровождалось мыслями о причастии в осуждение, но раз в меня пока молния не ударила, наверное, все в порядке. При этом понимание, что к причастию надо готовиться, у меня в целом осталось. Есть силы потрудиться — трудимся. Нет сил — уповаем.

Молюсь, как и раньше: утром и вечером, сколько внимание держится. Иисусову молитву люблю, когда взгрустнется. Пост от пищевого окончательно переехал в область аскезы: «хочется сделать гадость, но не буду».

Приходская жизнь, на мой взгляд, — удел людей с большим количеством свободного времени и острой потребностью социализироваться. Не самый плохой выбор, но далеко не для всех. Я люблю исключительно прикладную деятельность — помыть, помочь, убрать, принеси-подай. Ну и кофе попить люблю после причастия, чтобы в обморок не упасть.

В прошлой моей анкете я рассказывала про приход монастырского подворья. Здесь расскажу, как поживает духовник нашей семьи, ныне настоятель храма на кладбище. Его молитвами и трудами кладбищенское болотце зашевелилось, там бодро и весело, бедненько, но чистенько, самый что ни на есть оазис настоящего православия в довольно душной среде РПЦ. Это действительно очень похоже на приход здорового человека: все всех знают, подавляющее большинство так или иначе вовлечено в какую-то приходскую деятельность. Видно, что харизма и личная порядочность настоятеля влияют на прихожан.

В Великую Субботу меня припахали «на цветы» — храм украсить перед праздничной службой. Так вот процессом руководила бывшая пациентка туберкулезного диспансера, где тогда служил наш настоятель. Болела она безнадежно, но потом выздоровела; начала ездить в этот храм, отучилась коротенько на флориста и решила таким образом внести свою лепту благодарности. По-моему, очень трогательно. Еще один выздоровевший пациент теперь алтарничает. В общем, тут таких историй много, и это норма.

Безусловно, все не может быть так радужно. Наверняка имел (а может, и имеет) место конфликт между т.н. «старой фракцией» и теми, кто пришел за новым настоятелем, но я про это знаю мало. Чисто внешне, конечно, стало гораздо лучше. Значит ли это, что нет типичных приходских болезней в виде интриг и сплетен? Думаю, нет, мы все еще люди и все еще грешники.

По основным пунктам анкеты вроде все. Есть всякие мысли, как изменилось в целом восприятие Церкви, духовной жизни, нравственных ориентиров и прочего — но о них, если будет интересно, попробую написать отдельно.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: