Ахилла

Старик

Весна. Старый человек заходит в автобус. Он невысокого роста, полный, в зимней шапке и осеннем пальто, воротник которого поднят. Лицо, отвисшее книзу, будто сползает с костей в складки щек, глаза мокрые, ничего не выражающие, как у рыбы, равнодушно-усталые, рот все время полуоткрыт. Пухлой ручкой, усеянной коричневыми крапинками, берет поручень, поворачивается. Между поднятым воротником и спиной торчит узел толстого шнура электропроводки — вешалка. Редкий седой пушок покрывает розоватый затылок. Узел крупный, крепкий, пальто порвется — вешалка останется. Остальное не имеет значения. Старость.

Лыжница

Снег блестит на морозе розовыми искрами. Воскресенье. На ясном голубом небе только солнце, как спелое золотое яблоко. Сверкают алюминиево ряды лоджий нового района на другом берегу.

На канале много лыжников, дельтапланы — травянисто-зеленые, красно-желтые, синие, кажущиеся издали тропическими бабочками, случайно занесенными циклоном на снег. Соревнования. Около сотни зрителей выстроились вдоль дорожки для разбега. Среди них юная лыжница. Она восторженно ждет. Длинные девичье легкие ноги в темных трикотажных тренировочных штанах, пестрый шерстяной свитер толстой вязки со свободными складками, под которым угадывается тонкая сильная талия. Роковая черная закрученная прядь выбивается из-под шапочки над горячей красной щекой. Ясные голубые глаза полны радостного морозного блеска — торжествующие глаза. Ей неведомо, что в этот миг, внизу — темная холодная вода, молчание, ничто. Роковая прядь — ее происхождение оттуда, но разве что-нибудь имеет значение в этот миг? — Разбег. Взлетает человек-птица, и сердце радостно замирает, ныряет и взлетает, как на качелях, когда человек выравнивает крылья, то снижается, то снова уходит вверх, делает круг и идет на посадку. Вот оно: молодое «Все или ничего!», и будущее в руках, как теплый золотой шар, как золотое яблоко, краснобокое, ненадкушенное…