Ахилла

9 сентября 1990 года был убит отец Александр Мень.

Издательский отдел Московской патриархии запланировал в свое время 15-томное собрание сочинений Александра Меня. Но плотно остановился на 8-м томе. Возможно, издание на этом и закончится.

Мандельштам говорил, что Россию легче обуть и накормить, чем научить читать Пушкина. То же самое можно сказать и об отце Александре Мене. Нужна гуманитарная культура, гумусный слой гуманитарной культуры, который взрастит семена, посеянные им. Пока же такого слоя нет, пробиваются отдельные кустики, как щепотки зелени в растрескавшемся асфальте. И все же тираж всех книг Меня на русском и иностранных языках за тридцать три года после его гибели составляет около десяти миллионов. Большие тиражи были в начале девяностых, с годами уменьшаются, но это вызвано общими экономическими причинами. Интерес к Меню не падает, но и не возрастает, может быть, потому, что блокируется сверху. Востребованность его проследить невозможно, как невозможно узнать количество православных верующих в нашей стране. Добросовестный подсчет дает не больше трех процентов от количества людей, считающих себя православными. Отец Георгий Чистяков говорил об одном проценте. В Германии, например, этот процент виден невооруженным глазом: верующий обязан платить десятину, которая вычитается из его зарплаты. Кто платит, тот считает Церковь, установленную Богом на Земле, своим домом, небезразличен к ее нуждам. Подсчитать верующих там просто.

У нас же десятину зачастую путают с десятью рублями. И какова вера человека, если он в жизни церкви не участвует. Не платит хотя бы священникам за их труд. Правда, у него о Церкви двойственное представление… Он ходит в храм, где из трех священников только один заслуживает доверия. Внимательно исповедует, в просьбе никогда не откажет, словом, настоящий батюшка. А другие наемники. Требоисполнители. К тому же невежественные. За что им платить, думает такой прихожанин… И по-своему прав.

В Орле, в храме я слышал разговор возле свечного ящика двух женщин. Видел их там не однажды. Одна рассказывает о своем болеющем сыне алкоголике. Вторая, участливо: «Поставь свечку, не помешает». «Да я готова поверить и в Бога, и в кого угодно, только бы сын выздоровел».

Учитывая весьма условный процент воцерковленных прихожан, можно сказать, что страна тотально-неверующая.

И все же в год сейчас выходит примерно 8-10 тысяч книг отца Александра. Купить их можно в Сыктывкаре, Казани, изредка в Петербурге, в Твери. Капилляры, по которым они расходятся, слабосильны и малочисленны, к тому же забиты склеротическими бляшками так называемой «духоносной» литературы. В вышедшей десять лет назад книжке Алексея Плужникова (тогда еще священника РПЦ) было довольно много красочных примеров современного языческого православия, из которых видно, как архангелов и святых уверенно теснят колдуны и кикиморы.

В 2005-2006 годах шеститомник отца Александра выпустило коммерческое издательство ЭКСМО. И, возможно, неплохо на этом заработало. Большие издательства зондируют читательский интерес и действуют наверняка, не оставаясь в накладе. Шеститомник они упаковали по два тома в одной обложке, выкинув иллюстрации и библиографию, чему автор придавал первостепенное значение. Книги пошли по магазинам книготорга, что важно, потому что на приходах, за редким исключением, их не продают. В Москве — только в двух храмах. Не исключено, что Мень дойдет в конце концов до массового читателя, минуя свечные ящики.

После перестройки наша Церковь взяла курс на реставрацию. Поднималось то, что было разрушено 17-м годом. Восстанавливались руины на старом фундаменте, который и тогда уже был полуразрушен. В успехе революции, как это ни горько сознавать, церковь сыграла определенную роль. Народ, ею окормляемый, не знал Евангелия, не слышал слова Божия и разъяснительной проповеди ввиду надвигающейся катастрофы. Потому и легко его было облапошить марксистской идеологией, действующей к тому же вероломно.

Отец Александр был свободен от архаической прелести. Недаром в его приходе началась работа по новым переводам Священного Писания и богослужебных текстов. Свобода, дарованная Всевышним, была главным содержанием его жизни и пастырской проповеди. И потому он оставался костью в горле у священноначалия, подчиненного Комитету государственной безопасности. Андропов, глава Комитета, отметил его неординарное поведение еще в 1974 году в специальном донесении правительству о происках Ватикана. И с этого времени комитетчики взгляда с него не спускали. Он был для них неудобен, лишняя головная боль. Никак не могли его пришпилить к себе, ускользал сквозь пальцы. Как же так, вся церковь у них в кулаке, вся упряжка, а этот и еще несколько им соблазненных тянут в сторону. Та же ситуация и сегодня. Меневцы путаются под ногами. Раскол набирает силу… А они тут со своим экуменическим духом…

Курс на реставрацию отбросил наше православие, как верно замечает отец Александр Борисов, на двести лет назад, к началу 19 века, когда появилось Библейское общество, озабоченное тем же: религиозным просвещением народа. Вспомним печальную судьбу архимандрита Макария Глухарева (1792-1847) — православного подвижника, миссионера, переводчика Библии. Он был сослан в монастырь за свои, как бы сейчас сказали, «обновленческие» взгляды. Все же не убит, а сослан… Он считал, что «язык славянский сделался мертвым, на нем никто у нас не говорит и не пишет». Глухарев дерзнул в письме государю связать общественные катастрофы «с грехом тех, кто отдалял Библию от народа». «Неужели Слово Божие в облачениях славянской буквы, — писал он, — перестает быть Словом Божиим в одеянии российского наречия?» Славянский язык и сегодня является препятствием для большинства обращенных.

Ориентация на кондовое православие укоренилась в наше время благодаря ностальгическим настроениям и страху перед назревшими церковными реформами. Они, кстати, назрели задолго до большевистского переворота и были сформулированы на Московском соборе в 1917-1918 годах. Реформам, как известно, новая власть воспрепятствовала. Церковь, после кровавой над ней расправы, сделалась историческим заповедником, присматривать за которым стало еще сподручнее, чем во времена церковного Синода. Отфильтрованные иерархи служили верой и правдой безбожной власти на своих зачищенных епархиях. За тридцать посткоммунистических лет Церковь осталась той же замкнутой цитаделью, управляемой теми же государственными рычагами. Разумеется, такое послушное «вероисповедание» входит в клинч с тем, которое исповедовал отец Александр. Система сдерживания и дозированного удушения работает по сей день. Все еще безотказная система князя мира сего.

Строятся новые храмы, открываются духовные училища, увеличивается число священнослужителей. Но Церковь это делает как бы для себя. Народ нужды в этом не ощущает. Храмы полупусты, а некоторые и вовсе безлюдны — особенно сельские.

Народ озабочен экономической стороной жизни, выживанием — в стране, опутанной коррупцией и правовым беспределом. Весь двадцатый век русское население жило в нищете и бесправии. А когда что-то забрезжило впереди, похожее на европейскую модель, и люди всеми силами хотят ей соответствовать: хорошо жить — иметь квартиру, машину, дачу, а на даче баню. Нет, это неплохо «иметь», но за обретением имущественной оболочки бытийная сердцевина усыхает, исчезает ядрышко, человеческая оболочка становится полой. Потребность «иметь» поглощает божественную сущность «быть».

Отец Александр предвидел такую ситуацию. Церковь, склонная к консерватизму, подпитывается ксенофобскими и националистическими настроениями. Он предсказал терроризм, как тактику будущих религиозных и межнациональных войн. О русском фашизме, зарождающемся у него на глазах, он говорил без обиняков, что его поддерживают «многие церковные деятели». Но такого монстра, как православный сталинизм, он, наверное, не мог себе представить.

Человек Культуры, он уповал на Культуру. Слово Божие прорастает в почве культурного этноса. Это понимала Ахматова, вспомнившая слова Лескова, что Россия крещена, но не просвещена. В перестроечные годы отец Александр организовал общество «Культурное возрождение». Не духовное, заметим, а культурное. Общество было очень трудно учредить. Исполком терял документы, мотал нас по инстанциям. Под эгидой Общества отец читал лекции, большая часть которых была посвящена истории религий, философии, русской и мировой литературе. Он говорил, что отцы Церкви обращали внимание неофитов на древнегреческую литературу, находя в ней, языческой, немало полезного для христианского мировоззрения. Эстетическое чувство облагораживает христианина. Чтобы не походил на тех варваров-христиан, спаливших Александрийскую библиотеку, крушивших античную культуру, обрубая фаллосы и груди у мраморных изваяний.

Отец Александр уповал на воцерковление через культуру. Это была его концепция особой миссии гуманитарно образованных слоев общества в деле «новой евангелизации». Какой необозримый простор мировой культуры открывается в его книгах, лекциях, проповедях! Не представляя этой картины, трудно понять смысл человеческой истории.

Несколько лет тому назад в Москву приезжал священник, отец Сергий, который служит в Украине. Православный, московского патриархата. Образован, хорошо эрудирован, трудится в накале апостольского служения, читает лекции, проводит беседы, концерты, детские праздники, на которые собирается до двух тысяч человек. Налажена взаимопомощь прихожан. Разумеется, экуменически грамотен. На приходе собрал огромную библиотеку. В храме продаются книги отца Александра — на русском и на украинском языках.

Ему за сорок. Я подивился его окрыленной вере и энергии. Откуда такая, под московской крышей?

Он учился в школе в городе Мурманске. У них была замечательная учительница литературы. Она научила их читать, открывать книгу, как кладезь премудростей. Дарила им русскую классику. Пушкина, Гоголя, Достоевского. Читала вслух Некрасова, Пушкина. Не только на уроках. «Поэзия облагораживает душу, рыхлит ее природную почву. Готовит к принятию Истины», — говорит отец Сергий. И однажды, в книжном магазине города Мурманска, зимним, почти беспросветным днем (Мурманск рядом с полярным кругом) Сережа купил книжку «Таинство. Слово. Образ». Какого-то протоиерея Александра Меня. Прочитал и, конечно же, понес в школу, любимой учительнице. И та стала им рассказывать о Церкви, читая из этой книжечки главку за главкой. Это был первый импульс, разворот к христианству, который и привел мальчика в духовную семинарию.

Фонд Меня тогда еще, в 91 году, не существовал, книгу выпустило Ленинградское издательство тиражом 200 000 экземпляров. Издатели наверняка не сомневались, что тираж разойдется и затраты окупятся с лихвой. А может, ими двигали не одни коммерческие интересы. Может, догадывались, кто и за что убил отца Александра.

Не будь этой женщины, научившей детей любить прекрасное, не было бы грамотного деятельного священника. Не будь этой учительницы — светоча культуры, под тенью полярного круга…