Транзитный батюшка
18 февраля 2023 Александр Зорин
В девяностых годах американская компания IOCC поставляла России гуманитарную помощь в виде продуктов. Помощь шла в сельские районы, и распределяла ее православная церковь (прим. автора).
Быковичи, Сенкевичи, Митавичи — бывшие еврейские местечки. Евреи жили здесь до революции, но разбежались, напуганные погромами. Оставшихся добили немцы в Отечественную войну. В многочисленных списках получателей гуманитарной помощи в этих местах я не встретил ни одной еврейской фамилии.
Именно из-за этих списков отправились мы сейчас в самый дальний район епархии, потому что настоятель одной из церквей таковых не представил. А значит инспекторский отчет по этому приходу повиснет в воздухе, чего американцы не терпят — отчетность о распределении продуктов они требуют самую тщательную.
Попутно мы заехали еще в два-три прихода, но не предупредили заранее… А батюшки, как правило, на месте не сидят, нужда в них постоянная: на десятки деревень единственный священник.
В Хиславичах встретила нас матушка уехавшего на требы священника, встретила очень любезно. Был канун престольного праздника, и она, умаявшись за день в храме, возилась теперь у плиты.
— Когда же вернется батюшка? — спросили мы.
— А не знаю, я в дела его не влажу, — ответила попадья.
На столе возвышался таз с вафельными стаканчиками, еще не наполненными кремом. На кухню вбегали дети, чтобы запустить руку в таз и убежать, похрустывая вафлей.
И все же в Шумячах мы застали под вечер отца Исаака.
Храм — бывший музей. Или музей в бывшем храме, ныне наполовину отданный Церкви. Во второй половине — постоянная экспозиция местного живописца, знаменитого тем, что он состоял в членах Союза художников СССР. Прямая стена храмовой половины, перегородка, обращена на восток, а противоположная, где апсида и высокая солея — в несколько ступеней — обращена на запад. Видно, храм был униатский. Униаты, как и католики, алтарную часть храма ориентируют на Запад, к римскому престолу. Храм был посвящен пророку Илии, а недавно переименован и переосвящен. На стенах, как праздничные плакаты, наклеены большие бумажные иконы.
Редкий священник отпустит гостей из своего дома, не посадив за стол. Тем более, узнав, что они весь день в дороге. Украинский борщ, яркая зелень, пряно пахнущие малосольные огурчики, маринованный перец и другие домашние закуски — все это урожай с земли, густо-густо опыленной радиацией. Здоровых людей в этой местности нет. У всех или щитовидка, или средний зоб, или анемия. Дети растут слабенькие, у большинства — болезнь крови — лейкемия. В семье священника трое детишек. Один умер — в год Чернобыльской катастрофы. Но население живет здесь, никуда бежать не собирается и, получая свои гробовые — денежный довесок за радиацию, — не замечает смертоносного фона.
Отец Исаак всегда спокоен и улыбчив. Влажные глаза его широко раскрыты и будто ничем не защищены. И правда, я вдруг заметил, что веки не имеют ресниц. Говорит он так, как будто извиняется за возможную неточность сказанного и этой возможной неточностью смущен.
— Трудно нам. Народу нет, — говорит матушка Елена. — Открыли пивбар в поселке, вся молодежь — там.
Но кое-что в противовес пивбару уже делается — работает воскресная школа, по местному радио священник каждую неделю ведет передачи о Библии. Это — первые шаги. Храма еще настоящего нет, и служит на этом приходе отец Исаак всего лишь полтора года.
— Люди в церковь не идут, потому что прежние священники были транзитные. Не задерживались, к тому же пьяницы.
— Мы как приехали, — подхватывает матушка Елена, — сразу на следующий день к нам двое мужиков: «Батюшку!» «А зачем вам?» — «Выпить нет ли?..» Я на них как поперла… Они — ходу. А вдалеке, вижу, стоят еще трое. У них это обыкновенно было — прийти к батюшке бутылку распить. И начальство местное тоже с батюшками выпивало. Если приезжает в дом, полагается на стол выставлять. Они решили: и этот такой же. А мой не пьет. Я их и погнала.
Священник, что нам не представил списков, кажется, именно такой…
— А нельзя ли позвонить отцу Сергию, предупредить, что мы к нему едем?
Тот, узнав по телефону голос отца Исаака, притворился, что не слышит. А на повторный звонок не откликнулся, не поднял трубку.
— Главное, на месте, — обрадовался я, — надо скорей ехать за «помощью».
В марте он приезжал в епархию пьяный, но с двумя трезвыми помощниками. Капитолина Власьевна, наша сотрудница, не хотела ему выдавать продукты, но помощники поручились доставить все до места и отчитаться.
— Как же вы можете служить? — удивилась тогда простодушная К.В., уже наслышанная о нем.
— А крестить-хоронить надо? Ко мне и идут. Накормят, напоят, еще и спать уложат, — браво отвечал ей священник.
Рассказывают, что иные крестины заканчиваются у него скандалом. Был случай. Приехали крестить младенца из соседней деревни. А он их с порога спрашивает: «Бутылку привезли?» Молодые родители не знали, что крестит за бутылку… «Дома-то есть, конечно, дожидается… а в церковь нет, не взяли…»
— А не взяли, тогда идите с Богом, — прогнал их отец Сергий, с утра явно не опохмелившийся.
Глухая деревенька, домов двадцать. Храм Михаила Архангела утоп в густом кустарнике — за бузиной и орешником не видать старых могил. Дом священника рядом. И здесь к крылечку вплотную подступила лебеда и крапива. Калитка нараспашку, а дверь на замке… «Неужели почувствовал, что гости к нему едут вслед за звонком?» — подумал я. И только подумал, послышались голоса, и из-за плетня показались два удилища. Кто-то шел с рыбалки и громко и сердито разговаривал. Это и был отец Сергий со своей спутницей, которая поднималась за ним в гору понуро, как колхозная лошадь.
Увидев нас, отец Сергий издал ликующие звуки, и мы поняли, что он крепко навеселе. Поставил в угол удилища — длинные, подобранные, видно, что рабочие; и удит он не для кошки, не ради удовольствия. «Я на семь тыщ в месяц живу», — объяснил он свое материальное положение.
Вошли в избу. Лохматый слой копоти на стенах, полчища мух, в сенях трехлитровые банки «закрученной» свинины. На толстом костыле — на таких вешают хомуты в конюшнях — висит портрет отца, тоже священника, тоже алкоголика, десятки лет прослужившего в областном городе. У всех, так сказать, на виду. Но советскую власть только такой вид и устраивал… Она мирволила заблудшим пастырям и даже разводила их в своих питомниках. Еще до-о-о-лго след направленной селекции будет заметен в нашей Церкви.
Никаких списков у отца Сергия, конечно, нет. Он раздавал продукты простым способом. Выставил мешки с рисом и чечевицей, раскупорил бочки с маслом — подходи, набирай сколько хошь! «А списков я никаких составлять не буду. Расписываться — сатане присягать».
— А это хто? — спрашивает Капитолина Власьевна, показывая на бумажную иконку, прислоненную к стакану. Она мастерица невпопад задавать и отвечать на вопросы.
— Ето Сергей Радонежский, — с трудом выговаривает отец Сергий.
— Хто? Сергей Ладожский? — не разобрала пьяных слов Капитолина Власьевна.
— Эх, ты! — обрадовался священник. — Помощью занимаешься, а в религии ни бум-бум!
Он пытается за ней ухаживать, называет Капитолечкой: ходит вокруг голубем, воркует, того и гляди отважится запустить руку под кофточку.
В городе у него семья, дети. Но служить ему в городе епископ не разрешает, а перекатывает с прихода на приход, пока люди терпят.
— Как же ж вы так напиваетесь! — задала К.В. вопрос прямо, что называется, в лоб. Забыла, зачем мы приехали! За тем, что можно добыть у него только мирным способом.
Отец Сергий обиделся. И чуть было наше посольство не закончилось неудачей. Ндрав взыграл в батюшке.
— С Богом! С Богом! Ступайте, никаких расписок я вам давать не буду! С Богом!
Минуту назад я предложил ему:
— Вот вам чистый лист бумаги, напишите, пожалуйста, что я вам продиктую.
— Ишь ты, ты будешь диктовать, а я — писать…
— Я продиктую текст, который как-то может оправдать неверную раздачу помощи.
И он уже разгреб место на столе, чтобы поместить лист бумаги. А теперь:
— Не буду ничего писать. Она, — показывает на К.В., — обещала мне шестьдесят мешков риса, а дала двадцать. Она меня обманула.
— В следующий раз получите остальные, — успокаиваем мы его.
— Не буду.
— Ну тогда мне придется подавать докладную записку владыке, — захожу я с другой, опасной стороны.
— Пишите! Присылайте комиссию! Хоть две!! С Богом!
Капитолина Власьевна примолкла, понимая, что выступила неудачно.
В конце концов удалось уговорить его.
— Ладно, — смирился священник, — только ты сам напиши, а я подпишу.
— И печать поставьте.
Найти печать в углах, заваленных тряпками и богослужебными книгами, оказалось не просто.
— Баба, наверное, взяла, да куда-то сунула, — бурчит он.
Наконец, печать найдена, справка составлена по форме и подписана. Мы откланиваемся.
— Нет, вы со мною должны чайку попить! — загораживает дверь хозяин.
Насилу отбились…
— В другой раз не отпущу, — обещает он, расставаясь с нами, как с лучшими друзьями.
В машине отец Исаак, сидевший рядом с водителем, повернулся к нам: смущенная улыбка и влажные глаза без ресниц. Ему стыдно за своего соседа, за своего собрата. Что добавить к увиденному… И хотя есть что добавить, он молчит весь обратный путь, а я не расспрашиваю.
