Ахилла

Древние страхи живут в человеке. Страх перед насилием, болезнью и смертью, перед чужим, страх потеряться и потерять. Можно сказать, что бояться, так же как и ошибаться, — это естественно для человека, если мы под естеством понимаем то состояние, в котором, с точки зрения православного богословия, оказался человек после грехопадения. Без способности бояться человек и жить бы не смог в этом мире. Вопрос только — чего стоит бояться, а чего — категорически нет?

Недавно патриарх Кирилл с апломбом, скорее кокетливо выдавая желаемое за действительное, заявил про некие антицерковные силы, которые испытывают «мистический страх перед единой Русской Церковью»: «Мы говорим всем, кто испытывает такой страх: не бойтесь!» Но за годы церковной жизни именно в Церкви я столкнулся с огромным количеством всевозможных страхов. Мир полон их, но Церковь, по моему разумению, должна быть именно тем местом, где происходит исцеление человека, в том числе и от недолжных страхов. Но как же сегодня далеко это от действительности!

Приходит Христос, освобождающий от всевластия смерти, делающий едиными с Собой верных, дающий силу на преодоление. Сколько раз в Библии звучит призыв не бояться: «Будьте тверды и мужественны, не бойтесь», «не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть», «Господь — свет мой и спасение, кого мне бояться?», «не бойтесь убивающих тело»!

Если я с Богом, то чего мне бояться? Но с Богом ли я? Когда с одной стороны священники все время ставят себя на место посредников между Богом и людьми, а с другой — говорят о тотальной грешности несчастных, темных и слабых прихожан, то у последних формируется эта неуверенность в своей вере, в единстве с Богом, в Божьей силе.

Страх согрешить, казалось бы, дело хорошее. Но в реальности любой поступок может оказаться греховным. И ведь до конца не понятно, какой именно. Точной инструкции-то нет, в разных руководствах, как назло, разные списки грехов (даже насчет брюк и платков так до конца и не понятно). В каждом шаге приходится сомневаться и колебаться, бояться сделать что-то не так. Православный магизм тоже добавляет своего веселья: трагедия, если кто-то живых записал за упокой, да еще свечку не туда поставил! И не той рукой!

Отсюда же во многом растет и всяческая боязнь бесов и колдовства. В среде прихожан вера в возможность порчи и колдовских чар в отношении них практически повсеместна. Бесобоязнь как тень следует за многими. Бесчисленные байки и рассказы про бесов и их хитрости — прям любимая тема многих священников и прихожан. Мне всегда это казалось каким-то нездоровым интересом к темной силе, сходным с эротоманией, зацикленность на этом.

И рядом с этим же страхом живет страх Бога, поддерживаемый многими священниками, но вовсе не тот, о котором говорится в Писании. Бог покарает! И дело здесь даже не в этой возможности кары, хотя что понимать под этим словом, а в том, что образ Бога больше походит на жестокого тирана и садиста, чья воля капризна и безжалостна. Слишком уж Христос добрый в Евангелии, вот так запросто прощает блудниц. Держи-ка брошюрку про мытарства и мучения в аду. Должна быть какая-то мера, предостережение о последствиях, а не постоянное стращание. Ну что получается, когда детей начинают воспитывать непрестанным запугиванием?

Страх священников перед епископами — это целая педагогика, политика и искусство, до изощренности развитые в православной Церкви. С какой методичностью он насаживается! И дело тут не только в самодурстве отдельных архиереев. Как и везде есть исключения, но правило — архиерея должны бояться как огня! По поповскому присловью, у батька́ по-настоящему может быть только две беды: храм сгорел да архиерей приехал. И не просто бояться! Чтобы от его рыка и сверка глаз благочинный или настоятель бледнел, краснел и как мальчишка подпрыгивал, и не шел, а трусцой бежал исполнять повеление. Для меня не было более мучительных богослужений в жизни, чем богослужения с архиереями. Все внутри переворачивалось от этого культивируемого страха вокруг архиерея. Не молитвой в это время заняты, а улавливанием малейших знаков от владыки, боязнью что-то сделать не так, смятением от понуканий и покрикиваний, унижением на глазах других. Какой это отец и о каком братстве можно говорить! Со стороны епископов — постоянное запугивание священников разной степенью наказаний за неисполнение тех или иных обязанностей. И многие священники боятся. (А как не бояться, когда у тебя семья, и кадило — единственное, что тебя кормит. А за ослушание из поповского сословия ты вылетишь быстрее пробки из-под шампанского.)

За всеми разговорами о традициях, обычаях и необходимости держаться старины кроется страх перед современным миром, от которого нужно прятаться за церковную ограду. Нас пугает все непонятное. Необразованность рождает страхи перед Интернетом, штрихкодами, карточками, мировым тайным правительством и масонами. Вокруг одно коварство, враги, тайные, явные, материальные и бестелесные, которые только и заняты тем, чтобы погубить. Бесконечное цепляние за отжившие формы выдает страх перед новым, перед неизбежными переменами.

У многих верующих развивается не только какая-то маниакальная потребность всего бояться, но и еще пугать других. Чего бы ни касалось общественное обсуждение, надо вселить страх максимальной степени, даже если нужно приврать или обратиться к лженауке: будешь участвовать в фестивале красок, отмечать Хэллоуин, смотреть фильм о Гарри Поттере, слушать рок-музыку, ходить на митинги, крутить спиннер, заниматься онанизмом — тебя ждет кара, беды, психические болезни, генетические мутации, да ты уже этим отрекся от Христа и продал душу дьяволу!

Страх — удобное и легкое средство для манипуляций и поддержания своей власти и авторитета со стороны священников и архиереев. Хлебом не корми, а дай позапугивать болезнями и бедами за ослушание или обличение священноначалия. Страх за себя разрушает всякую возможность подлинного единства, а, значит, лишает силы общего действия. Разделенные и разъятые общим страхом, люди теряют способность сопротивляться злу. Страх — злой учитель, который вышколивает в людях чувство беспомощности и безнадежности. Все эти страхи в итоге развивают в верующем неврозы, полную неуверенность в себе, подавляют активность, делают нерешительным. (Вместо того, чтобы принять решение, люди годами ждут знака свыше, ведь надо помолиться, как Бог даст и управит, а еще лучше — спросить у старца.)

«К свободе призваны вы, братия!» — говорит апостол. А в Церковь, отутюженную страхом репрессий советской властью до безмолвной холопьей покорности, приходят люди, воспитанные в рабском духе, а не свободе. После крушения советского государства в Церковь пришло очень много людей, испуганных этим крушением, растерянных перед лицом нового. Со страхом перед свободой и ответственностью. И многие приходы стали не местом обретения свободы, а воссозданием такого привычного советского мирка, где все решает председатель, а остальные единогласно голосуют «за». И в итоге чаемое возрождение превратилось в кондовую реставрацию.

Советский тоталитаризм весь держался на терроре, на устрашении, и своим следствием имел лживость, подлость, предательство, человекоугодие, трусость, постоянное переступление своей совести и своего человеческого достоинства. Священноначалие, где немало выходцев из того времени, впитало этот страх перед светской властью, и ради угождения ей за материальные подачки готово сделать Церковь ее безропотной и на все готовой служанкой. Надежда Мандельштам, осмысливая опыт репрессий, писала: «Преодолевший страх знает, как было и как будет страшно на этой земле, и смотрит страху прямо в глаза… К тому ужасу, который мы пережили, привела трусость. Она может вернуть нас в старое русло. Я уже не увижу будущего, но меня мучит страх, что оно может в чуть обновленной форме повторить прошлое».

О чем же свидетельствует это обилие самых разнообразных страхов в церковной жизни? В первую очередь об обмирщенности Церкви, о том, что ее жизнь погружена в земное, сиюминутное и изменчивое, что пронизано нитями страха как плесенью. По слову Евангелия, «в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви». И этот недостаток живой деятельной любви в церковной жизни сегодня ощущается очень остро. Разделены, с опаской и подозрением смотрящие друг на друга, собрания прихожан, которые не являются общинами. Церковное одиночество не побеждается механическим выстаиванием служб среди чужих людей. И в этом одиночестве мучительно страшно, тоскливо и холодно жить.

А там, где недостаток любви, недостаток и веры как живого постижения Бога, Его Отчей близости. Если нет любви к ближнему, к Богу, к священноначалию (дорогим отцам), надо заставить угрозами подчиняться и исполнять! Страшный Бог где-то далеко-далеко, а между Ним и верующими — обряды, житейские дрязги, традиционные ценности, жития и мощи святых, чудотворные иконы и церковные каноны, невнятно бормочущие длинные непонятные молитвы священники-жрецы. Вот столько всего нагороженного, сваленного вперемесь в одну кучу, через которую карабкается и карабкается верующий в православии, мучительно продирается и все не может достичь живого Бога.

Страха в Церкви в последнее время не только не становится меньше, а он еще больше возгоняется. Патриарх Кирилл сделал устрашение основным стилем своего руководства. Нужно, чтобы как можно больше боялись, а значит не открывали рта с критикой, не смели даже держать в голове таких мыслей, исполняли все распоряжения, исправно отчисляли мзду наверх, безропотно подчинялись светской власти. Насаждаемый страх парализует церковную жизнь, ведет к ее деградации, к торжеству лакейской посредственности, мракобесия, самоизоляции. Трусливых и боящихся не любят и не уважают. Боящийся бездерзновенен в жизни и в творчестве.

И самое ведь ужасное, что произойдет при пестовании страха в Церкви, при превращении верующих в боящееся стадо — это массовое отречение людей от Христа, когда действительно будет страшно и нужно будет одолеть страх, чтобы остаться Ему верным. Поэтому все насадители страха в церковной жизни сегодня совершают дело антихристово и сатанинское, подготовляя отпадение от Истины.

Изживание страха в церковной жизни, чтобы он был сожжен в горении любви к ближнему и Богу, в вере и верности заповедям и Истине, в сыновьей свободе — это долгий и трудный путь, на котором нужно учиться переставать панически бояться, трусить, льстить, угождать и подличать из страха. Это путь обретения свободы и духовной силы, утверждающейся в немощи, которая способна преображать человека и окружающий мир.

Фото Дмитрия Москвина

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: