Ахилла

Повторяем интересную анкету священника за апрель 2018 года из нашего проекта «Исповедь анонимного священника». Если у автора изменились обстоятельства жизни или мировоззрение — приглашаем его поделиться новыми размышлениями.

***

Хочу сразу оговориться: я — верующий. Ни на кого не обижен. РПЦ — моя церковь, как христианин я родился здесь. Не собираюсь ни с кем полемизировать. Не претендую на знание истины в последней инстанции. Вполне отдаю себе отчет в том, что Церковь (с большой буквы) и церковь (с маленькой буквы) — неизмеримо шире и глубже моего опыта. Сразу договоримся о системе координат и терминах: Церковь как Тело Христово — таинственная, вечная, неизмеримо прекрасная Невеста Агнца. И церковь с маленькой буквы — все остальное, все, что принято называть «земной», «воинствующей» и т.п. Все те институции, которые отвечают за «церковность» в нашем мире. И эта «церковь» ровно настолько церковь, насколько она Христова. И ровно настолько становится антицерковью, насколько предает Его. Да, между прочим: и Ту, и другую составляют люди.

Есть ли разница между Церковью, в которую ты пришел когда-то, и РПЦ, в которой оказался?

Мне повезло с самого начала, так как в том приходе, куда попал, я нашел Церковь, увидел Ее и был пленен Ею. Это был долгий и счастливый период моих «вешних вод» православия. Священство я принял, когда мне было далеко за тридцать, состоявшись в профессии и как семьянин. До сих пор считаю, что сан принял по призванию. Это решение было абсолютно свободным: без всякого давления, без «благословений старцев».

Постепенное вживание в церковь не диссонировало с моим опытом Церкви, а если несоответствия и были — за их незначительностью не замечались. С принятием сана многое изменилось: с одной стороны — священник глубже познает себя (в первую очередь), людей и внутреннюю жизнь церковных структур. Этот новый опыт священника часто негативный, тяжелый. И он, конечно, отличается от той лубочной картинки церкви, которая известна каждому прихожанину и захожанину. Изучая историю Церкви и церкви, убеждаешься, что разница между церковью-на-экспорт и церковью-для-своих была всегда. И никогда не было в истории «золотого века». Во все эпохи жили святые и подлецы, и они всегда были в одной церкви. Так что та церковь, которую я знал до священства, очень сильно отличается от той, которую я знаю сейчас. Но это проблема моего личного опыта.

С другой стороны, объективная разница между… эээ… качеством, что ли, церковных структур и тенденций в церковной жизни лет десять назад и сегодняшними все же есть. И это — разница темпов, с которой церковь освобождается от своего христианства. Разница в степени влияния того «темного двойника церкви» (по С. Фуделю), который превращает церковь в антицерковь. Главная наша беда, на мой взгляд, — потеря церковью христианского содержания при имитации христианского облика. Из этого источника исходят все остальные беды. Но драма эта началась в Русской (прежде Российской) Церкви не вчера и даже не позавчера.

Что изменилось для тебя за последние 9 лет власти Патриарха Кирилла?

Это историческая объективность — с именем теперешнего Патриарха связываются те изменения в церкви, которые свидетельствуют о стремительной (многие согласны в том, что при Алексии II было иначе — не берусь сравнивать) дехристианизации ее. Этот процесс имеет много аспектов: политизированность церкви, подчинение ее государственным интересам, обслуживание их (это не так страшно, как многим кажется, правда, если цели и задачи данной «симфонии» не противоречат Евангелию). Лежащий на поверхности парадокс: вроде бы ученики и последователи нищего бродяги Иисуса (я не про апостолов) создали систему выкачивания и перераспределения материальных благ в интересах самой системы, точнее — ее руководства и близких к нему.

Феерическое лицемерие: декларируя служение евангельским ценностям, их приоритет, неотмирность своей природы, церковь демонстрирует агрессивное построение «рая на земле для своих» уже здесь и сейчас. Милые оговорки вроде «простить было бы не корректно» (Фрейд рыдает…) — уже и не удивляют. Кадровая политика Патриарха Кирилла свидетельствует об истинных задачах и приоритетах его церкви. Как правило, на ключевые посты назначаются люди, готовые обслуживать интересы системы — переступая через Евангелие (о, ради икономии, конечно же). Это не ноу-хау нынешнего Патриарха, и не он это начал. Ключевая фигура этой старой, как сама церковь, проблемы в XX в. — Патриарх Сергий Страгородский, и это не камень в его огород — просто так вышло после смерти Патриарха Тихона.

Вселяет некоторый оптимизм то, что в вопросе кадров бывают счастливые исключения. К примеру: на моей памяти было три епископских хиротонии людей, которых я знал лично, хотя и не близко. По моему глубокому убеждению, один из них — достойнейший кандидат, чего не могу сказать о двух других.

Как еще один штрих церковной кадровой политики: ценность сотрудника определяется исключительно тем, какую материальную пользу он приносит системе. Сколько денег он закачал в стены, купола, иконостас и проч. Сколько «отстегивает наверх». Насколько вхож в высокие кабинеты и дорогие сауны — во власть и бизнес. При этом никому не интересно: а что с людьми, как они живут, чему их научили, что вложено в этих, конкретных людей? Лишь бы они не жаловались в патриархию и покупали софринский китч. В основном не жалуются и покупают.

И на местах честный и верующий епископ, честный и верующий настоятель, честный и верующий клирик (а такие есть) могут довольно много сделать добра и делают его, но только в тех, весьма узких рамках, которые оставляет им система, частью которой они неизбежно являются. Но это добро и это свидетельство о Христе возможно только до тех пор, пока вы серьезно не затронули кровных интересов системы (власть, богатство и слава), иначе — берегитесь. А так — пожалуйста: проповедуй, миссионерствуй, корми голодных — не вопрос. До поры до времени. Но еще раз повторюсь: все эти названные выше аспекты одной большой беды, или драмы — называйте как угодно — вовсе не изобретение Патриарха Кирилла. Все это цвело буйным цветом давно, но именно при нем началось заметное ускорение и структуризация антихристианства под видом христианства в церкви.

Ощутил ли на себе последствия раздела епархий?

Нет, не ощутил. Хотя… на епсобраниях стало поменьше нашего брата-священника.

Какие проблемы видишь в епархиальной жизни?

Все проблемы епархиальной жизни, на мой взгляд, — это прямые следствия того, о чем говорилось выше. Отмечу низкий образовательный и культурный уровень духовенства (от нихже первый есмь аз), часто — и епископата. Заметное снижение количества и качества поступающих в семинарии. Дремучесть мирян, которые «как овцы, не имеющие пастыря». При этом стойкое ощущение того, что эта дремучесть всех устраивает: ведь так ими проще управлять и «доить». Есть счастливые исключения, но именно — исключения. Просвещение клира и паствы церкви не нужно. Разумеется, декларируется обратное. Но дела свидетельствуют красноречивее лозунгов и проектов-фантомов.

Отчуждение всех ото всех: епископов от священников, священников — друг от друга и от мирян. Взаимное недоверие, заметное влияние разномастного лжестарчества, которое, кажется, не волнует священноначалие. Ввиду доходности этого промысла, других объяснений, кроме равнодушия самого епископата, не нахожу. Жесткая вертикаль власти, которая исключает самостоятельную и творческую жизнь приходов и превращает духовенство в крепостных, а прихожан в быдло. Это так, навскидку.

Каковы твои взаимоотношения с настоятелем, с братьями-священниками, с архиереем?

На нашем приходе, слава Богу, отношения хорошие, дружеские, христианские (по крайней мере — стараемся). С другими — никаких отношений нет. С архиереем — минимальные: ибо где я, и где — он.

Как живет обычный священник день за днем, без прикрас, без слащавой картинки для православной публики?

Хороший вопрос. Живет этот обычный священник хорошо — аж на пятидесяти квадратных метрах. Правда на этих метрах, кроме него, живут еще шесть человек — его семья. Зато зарплата у него, по меркам нашего городка, довольно приличная. Но, расходясь на каждую душу в семье, превращается в прожиточный минимум. Слава Богу, не голодаем. Правда, покупка одежды и обуви — это целое событие, требующее напряжения всех финансовых сил семьи, так как живем «от зарплаты до зарплаты». Про технику вообще не приходится говорить. Как вы понимаете, при таком раскладе купить жилье абсолютно нереально, а своего нет. Дети, как это ни странно, имеют тенденцию расти и требуют все больше места. Даже минимум вещей членов семьи на квадратный метр превращает квартиру в барахолку.

Этот обычный священник служит пять дней в неделю и имеет два выходных, если на эти выходные не приходятся церковные праздники, послушания и проч. С учетом литургической жизни, треб и послушаний уходит он из дома, когда семья еще спит, а приходит — когда готовится ко сну или спит. Когда наступают выходные, священник имеет счастливую возможность повидать детей и супругу, пообщаться, отдохнуть и переделать все то, что в течение недели он делать не имеет возможности (кто знает, что такое многодетная семья — тот поймет). Но так как втиснуть в эти два дня нужно очень многое, то «отдохнуть», как правило, оставляется на потом.

С годами усталость накапливается. Восстанавливаться при таких нагрузках и быте — шансов нет, здоровье «сыплется». И самое веселое — понимание того, что лучше уже не будет. И это не последний фактор пресловутого «выгорания» в ряду других: отсутствия «обратной связи» с людьми — как правило, ты не видишь плодов твоего «сеяния»; перегрузок — без надежды на восстановление и компенсацию; колоссального давления неправды в системе, частью которой ты являешься; семейных нестроений и проч.

Как выглядит приходская жизнь глазами священника? Социальная, миссионерская, молодежная деятельность на твоем приходе, в твоей епархии — это реальность или фикция?

Хреново выглядит, если честно. В основном (исключения есть, но они лишь подтверждают правило) люди приходят получать религиозные услуги, а мы их обслуживаем. Часто приход — это клуб по интересам, с легким флером религиозности разной степени тяжести: старцы, акафисты, отчитки, пришествие антихриста и проч. Вся эта религиозность и называется — «приходская жизнь». И даже верующие и честные настоятели (а такие существуют), которые понимают, что все это лубок, подделка — не могут, а часто и не хотят с этим ничего поделать. Ведь иначе им не на что будет содержать храм, платить зарплату себе, клирикам и персоналу, «отстегивать» в епархию.

Впрочем, некоторые «верующие настоятели», а также клирики, не удивлюсь, если кто-то из епископов — истово в этот лубок и верят. По моим наблюдениям, на тех немногочисленных приходах, где к молитве, просвещению паствы, каким-то совместным делам священники подходят неформально, от души — отдача мизерная, то есть очень маленький процент прихожан готов жить этой приходской жизнью (чаепития и поездки «к Матронушке» и «на отчитку» — не в счет). Захожанам — вообще все фиолетово. Как видят эту ситуацию архиереи — за гранью моего понимания. Кажется, реальная приходская жизнь руководству всех уровней РПЦ не нужна и опасна, впрочем — это очень старая история.

Отвечая на вторую часть вопроса, скажу: да, фикция. Впрочем, некоторые приходы что-то делают: кто-то кормит бомжей, кто-то собирает и распределяет одежду, кто-то занимается с детьми и подростками. Но это, как правило, частная инициатива священников и мирян, которые этого хотят и могут себе позволить. Что касается общецерковных проектов и тех указивок, которые спускают «сверху» — легкое ощущение недоумения средней тяжести. Создается впечатление, что синодальные отделы вместе с их председателями находятся в другой галактике — настолько далеки от реальности и здравого смысла их прожекты. Но мы знаем все же, что галактика — наша, и все это делают реальные люди, за реальные зарплаты. Вывод, к сожалению, напрашивается сам собой: очковтирательство, фикция.

Судите сами: как можно проводить работу (и отчитываться за нее!) с молодежью, которой не существует? В церкви нет молодежи! Может быть, в столичных городах и городах-миллионниках на приходах количество молодняка заметно и выглядит как «молодежь в церкви»? Возможно… В обычных городах молодежь на приходах почти незаметна, и вести среди нее работу как-то глупо: эти воцерковленные молодые люди, скорее всего, и так трудятся при храме. Их количество обычно 5-10 душ на приход в две-три сотни. Если где-то и удается создать для молодежи нечто вроде клуба по интересам, то там могут присутствовать аж два-три десятка человек (это на весь губернский город, где одних студентов — два-три десятка тысяч). И интерес там один — создание «благочестивой семьи», ну или гламурные тусовки, вроде «Селигера», «Братьев» и т.п. К слову, в столицах, бывают всякие энтеообразные, «сорок сороков» и проч., но это — уже клиника и чей-то прагматизм. Остальная молодежь, нецерковная, в гробу нас видала с нашей миссией. И ни школы, ни университеты, как правило, не ждут священников.

Между тем «миссия» совершается церковью весьма активно: в наш прозрачный, информационный век истинные приоритеты церкви и ее персоналии отлично видны, взвешены и оценены. И прежде всего — молодежью. Именно поэтому она нам не доверяет и часто ненавидит (а как вы хотели: «пришел пить воду — не смог узнать ее вкус») и не желает быть «отмиссионерена» никем в рясе. А особенно церковными фриками — всеми этими чаплиными, ткачевыми, смирновыми, всеми этими церковными сказочниками: шевкуновыми, владимировыми, олесяминиколаевыми. И прочая и прочая, ибо имя им — легион. Достаточно взглянуть на то, что издается церковью и продается в церковных лавках для людей.

Как ты видишь прихожан, каковы ваши отношения?

Большая часть прихожан у нас на приходе, как и везде — это женщины пенсионного возраста, значительно меньше молодых, и небольшая часть мужчин всех этих женщин, которые по разным причинам оказались у нас. Есть более-менее молодые семьи. Есть многодетные — наперечет. Есть мужчины, серьезно относящиеся к своей вере, такие же женщины — их больше. Но это все единицы. В основном — церковный фольклор разной степени тяжести.

Но и те, и другие как могут чтут своего Бога и чувствуют боль. Мы стараемся помочь им. Как правило, человеку комфортно в той версии православия, в которой ему комфортно. И обычно он не стремится узнать что-то более интересное. Если это не явная клиника и не что-то совсем уже запредельное — мы просто гладим по головке и не настаиваем. Принимаем человека таким, какой он есть. Но для всех открыты и отдаем все, что имеем сами.

С некоторыми прихожанами дружеские, теплые отношения. Особенно с теми, кто прекрасно помнит тебя до священства. Захожан очень много, но им, как уже говорилось, все фиолетово. Отношение к церкви и Церкви (впрочем, мало кто из них чувствует разницу) — сугубо потребительское. Мы открыты для общения, работает школа для взрослых, оглашаем крестных и родителей детей перед Крещением — пожалуйста. В школу мало кто заходит, а огласительных бесед люди часто хотят избежать: «нам бы че побыстрее и попроще — мы же вам деньги плотим» — вот и все таинство вхождения в Церковь. Кому? Зачем?

Как выглядит финансовая жизнь обычного прихода, куда распределяются денежные потоки? Зарплаты, отпуска, больничные, пенсии, трудовая, весь соцпакет — как с этим обстоит?

По поводу финансовых потоков — не ко мне, так как я не настоятель. Это, наверное, самая секретная тема: «деньги церкви и куда они движутся». И те, кто не работает с этими потоками, ничего достоверно не знают. Даже в рамках прихода. Моя трудовая книжка лежит дома с момента рукоположения. Зарплата серая, в налоговой указывается не полностью. Отпуска оплачиваются: раз в год, 28 календарных дней, так же и больничные.

Про пенсию ничего не скажу, знакомых священников-пенсионеров у меня нет. По ощущениям — сам до пенсии не дотяну. Если повезет — расскажу.

Со стороны создается стойкое ощущение того, что финансовые потоки в церкви движутся всегда в одну сторону — вверх и никогда не возвращаются. Вот этот маршрут: приход-епархия-патриархия. Я никогда не видел и не слышал, чтобы епископ финансировал какой-либо проект: молодежный, миссионерский или социальный. Причем не виртуальный, а реально работающий. Это всегда деятельность энтузиастов-одиночек, которым в лучшем случае не мешают.

К примеру: в одной далекой-далекой, но вполне реальной епархии православные учебные заведения (приоритетное направление как бы) мыкались без финансирования, с задержкой зарплаты, а архиерей в это время строил поместье с бассейном. Не себе, разумеется, он же монах — для церкви! Впрочем, настоятелей с поместьем и загаженным храмом (денег-то нет!) тоже видел.

Священники на бедных приходах (а за чертой крупных городов все такие, если настоятель не «старец») ломались от безысходности, и никто им не помогал. Впрочем, мне известны и обратные примеры, но как исключение. Священники живут очень по-разному. Где-то приход — три бабушки в воскресный день и все, а настоятель выстроил дом и ездит на приличной машине, но это редкость. Где-то как мы: от зарплаты до зарплаты. Кто-то служит в деревне (денег там, как правило, нет), а в городе подрабатывает: что-то делает руками, реже — головой. Кто-то так и сидит в деревне (или городе), служит раз-два в неделю и все. Чем живет — загадка. Но в основном в провинции священники живут скромно («провинция» — это не деревня, это просто не Москва).

Как себя ощущает священник через 10 лет служения? Есть ли чувство правильного движения, духовного развития или регресс по сравнению с тобой, только что рукоположенным?

Перед вами выгоревший священник. Грешный. И грехов у меня сейчас больше, чем до хиротонии. Но я стараюсь оставаться христианином, вот и все. Понимаю, что часто (да почти всегда) получается плохо. Последнее время разлюбил все эти разговоры за «духовную жизнь». У вас есть линейка, чтобы мерить «духовность»? У меня — нет. Если рассматривать внешнюю, обрядовую форму — конечно, регресс. Многие вещи я просто разлюбил, или понял, что они не важны вовсе. Моя молитва осталась со мной, но сильно изменила форму. Боюсь, традиционалистам мое православие пришлось бы сильно не по вкусу. А я их продолжаю любить, по крайней мере стараюсь. А прогресс… я лучше сохраню молчание. В общем, всем нам не так долго — по меркам вечности — ждать того момента, когда каждый точно поймет, что у него тут было — прогресс или регресс…

Если отмотать назад — пошел бы опять в священники?

Я периодически задаю себе этот вопрос. И не всегда мне легко дается это «да». Но все же отвечаю: да.

Нет ли желания уйти совсем: за штат, снять сан или в альтернативную церковь?

Бывает. В моменты сильной усталости или сильной душевной боли. И тогда мне очень сложно себя убедить в том, что это искушение или слабость. Но в альтернативную церковь — даже не думал никогда (какой смысл менять шило на мыло?). Христа я встретил в РПЦ. Да, да, да, друзья мои и недруги, — именно в РПЦ. И менять ее не собираюсь. Уходить, кстати, также не собираюсь — пусть валит «темный двойник».

От чего больше всего устаешь?

От людей. А по службе — от соборования.

Есть ли разрыв между тобой-человеком и тобой-священником — насколько это разные люди?

Я — это я. Я-человек и я-священник — одно и то же лицо. Если вы имеете в виду: хожу ли я всегда в подряснике — нет, не хожу. Говорю ли я елейности и прочие благоглупости в кругу попов и прихожан — нет, не говорю. В общем, раздвоением личности пока не страдаю, слава Богу.

Священство — благо для твоей семейной жизни или проблема?

Это не мой угол зрения. Повторюсь: раздвоением личности я не страдаю и то, что является моим выбором — благо. По сути, мне придется отвечать на вопрос: «являюсь ли я благом для своей семьи?» Вопрос хороший, но как бы не ко мне…

Если рассматривать бытовые аспекты, то священство проигрывает очень многим профессиям: постоянное отсутствия мужа и отца дома, безденежье (исключения не в счет), специфика литургической жизни, которая регулирует интимную сферу, бесправие кормильца, огромный риск для семьи остаться без средств к существованию в случае смерти, инвалидности священника. Ну, или если он окажется не в меру принципиальным… Простите за софизм, но он из практики: моя семейная жизнь — огромная проблема, но и огромное благо.

Каким видится будущее (собственное и РПЦ): ближайшее, лет через 10?

Ощущение надвигающейся катастрофы. Это главное. Как она будет разворачиваться — не берусь гадать. Но, пожалуй, главное направление определить можно: десакрализация церкви в глазах общества и самих верующих, потеря доверия народа. А какими потрясениями это будет сопровождаться — одному Богу известно. Мое будущее видится мне в рамках того, что сказано выше.

У Церкви бывали и более тяжелые времена. К счастью, у Нее есть Тот, Кто может Ее исправить и защитить гораздо лучше нас. Правда, Его методы нам обычно приходятся не по вкусу…

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: